Приключения барона Мюнхгаузена (Современная орфография) - Распе Рудольф Эрих - Страница 2

Но я увлекся, а начал рассказ-то совсем не об этом. Именно говорил, что всегда беру с собой мало зарядов. Однажды я расстрелял их, вдруг вижу бежит превосходный олень. Такая меня взяла досада, что хоть разорваться! Что тут делать? Ну, хоть бы чем-нибудь выстрелить! В кармане у меня случилась целая горсть вишневых косточек. Я мигом зарядил ими ружье, прицелился, бац!.. Заряд попал оленю между рогами, но он тотчас же скрылся из вида.

Проходят месяца три-четыре. Раз пробираюсь с ружьем, на этот раз заряженным. Что за чудо? Так-таки по воздуху на меня несется целый кустарник. Я не Макбет, у меня совесть чиста, но, признаюсь, испугался такого чуда. Кустарник ближе, ближе… и что же я увидел? Это бежит олень, а между рогами у него превосходное вишневое дерево.

Ягоды так и висят, спелые, вкусные. Я застрелил оленя, а дерево пересадил в свой сад. Что это были за вишни! — Могу сказать, что я много путешествовал, много видал и много едал, но таких есть мне нигде не случалось. Обыкновенно я их посылаю в подарок моему другу, турецкому султану.

Однако, бывают на охоте и такие опасности, от которых задрожит самое бесстрашное сердце. Конечно, не в наших странах; что здесь за звери? Какие-нибудь волки, медведи, с которыми мне управиться сущая безделица. Но вот что случилось со мной в Африке. Я пошел на охоту за тиграми, убил их множество, так что утомился страшно. На всякий случай сберегаю один заряд и возвращаюсь домой. На встречу мне великолепнейший лев. Я, не долго думая — бац! — повалил его. Мои выстрелы всегда смертельны. Иду дальше. Вдруг страшный рев. Смотрю, прямо на меня несется разъяренная львица. Откровенно признаюсь, я оробел. Львица, да еще разъяренная, а у меня оружия один ножик. Я пустился в бегство; смотрю: так-таки прямо на меня лезет крокодил. Каково положение? Спереди лев, сзади крокодил, справа отвесная гора, слева пропасть! Я припал к земле. Что же? Львица перепрыгнула в азарте через меня и попала прямо головою в пасть крокодилу. И ей, и ему пришлось плохо. Я между тем оправился, ножиком изрезал львицу в куски и шомполом ружья запихал их в пасть крокодила, так что он лопнул на месте.

Я всегда держусь принципа защиты национальностей, если эти национальности немцы. Конечно, не мог же я не принять участия в шлезвиг-голштинском вопросе и не заступиться за жителей герцогств против датчан[1]. Мне предлагали быть главнокомандующим соединенного австрийско-прусскою армиею; но, понятно, что я отказался. Главнокомандующему слишком много хлопот, разные тут заботы о продовольствии, об одежде войск. А я человек независимый, не люблю этих дрязг. Но, разумеется, я был с главнокомандующим на самой дружеской ноге.

Вы, вероятно, слышали из газет и журналов, что австрийцы и прусаки везде побеждали датчан. Но со стороны господ журналистов дурно, что они умолчали о моем участии в этой кампании. А я-то именно и был причиною всех успехов немцев.

С первого раза я задал неприятелям страха. При самом вступлении в герцогства, нам нужно было переправиться через какую-то реку: имени ее теперь не упомню. Датчане поставили батарею в шесть пушек. Они страшно громили нас при переправе. Немцы смешались. Во мне вся кровь закипела. Вызываю охотников. Нашлось десять удальцов. Я беру в каждую руку по револьверу, а в зубы саблю и во весь опор бросаюсь на неприятелей…

— Через реку-то, барон?

— Лошадь моя перепрыгнула через реку. У моих сподвижников не было таких коней, и они перебрались вплавь. Но семеро из них поплатились жизнью. С остальными тремя я врубился в неприятеля. Началась ужасная свалка. Не помню, скольких я убил из револьверов, но саблею положил 37 человек. Остальные в ужасе бежали. Но и моим сподвижникам пришлось плохо. Один еще сидел на лошади, но уже был без головы; другой умер, получив восемьдесят шесть ран; у последнего были отрублены обе руки. По счастливой случайности, я не был ранен. Но опасность для меня только что начиналась. На нас неслись два полка датской конницы. Австрийцы и прусаки еще не успели перейти через реку. Каково положение? — против двух полков три человека!

— Откуда же три, барон? Ведь один из ваших товарищей был без рук, другой без головы?

— Я ему приставил ее, спрыснул эликсиром, который мне подарила китайская принцесса, и мой товарищ ожил. Только второпях я приставил ему голову несколько набок. После, когда он вздумал жениться, то очень был недоволен мною за мою торопливость в этом случае. Но я говорил ему: «Ничего, мой друг, зато ты теперь несколько походишь на Александра Македонского».

Но не в том дело. Неприятели мчались на нас. К счастию, пушки, которые мы захватили, были заряжены. Я оборотил их против врагов.

Таким образом мы открыли канонаду. Даже безрукий стрелял, прикладывая фитиль к затравке ногами. Но надо отдать справедливость датчанам: они продолжали атаку с удивительною храбростию, и вскоре окружили нас. Мои товарищи пали смертью героев. Я вскочил на пушку, из которой мы не успели выстрелить, и стал фехтовать саблею. Неприятели осыпали меня ударами. По счастию, на мне был нагрудник из рыбьих костей, который мне подарил первый министр эскимосского курфюрста, а известно, что никакая сталь не может разрубить такой нагрудник. Но я начал уставать. Вдруг концом моей сабли я задел фитиль, который лежал случайно близ затравки. Он попал в нее. Раздался выстрел, подобный взрыву. Я отлетел на несколько шагов. Картечь посыпалась на датчан. Они пришли в замешательство и обратились в бегство.

Эта битва так их напугала, что впоследствии пред каждым сражением они посылали спросить, нахожусь ли я в авангарде, и если я находился там, то они отступали, не завязывая никакого дела. Поэтому-то мы так скоро и завладели герцогствами.

Наконец мы стали осаждать датскую крепость Дюппель. Главнокомандующему необходимо было разведать об укреплениях ее и количестве гарнизона. Но никто не решался туда идти, опасаясь, что его примут за шпиона и повесят. Главнокомандующий просто пришел в отчаяние и говорит мне: «Если ты мне, mon cher, не поможешь, то не знаю, что и делать». — «Изволь, mon cher, помогу», — говорю ему.

Я придумал оригинальный способ отправиться в крепость. Только что выстрелили из самой большой нашей пушки, как я вскочу верхом на ядро и полетел. Известно, что ядро летит не прямо, а дугою: сперва поднимается несколько кверху, а потом опускается. Когда ядро, на котором я летел, поднялось, я высмотрел что мне было нужно. В это время навстречу летело другое ядро, из крепости. Я перепрыгнул на него и таким образом возвратился в немецкий лагерь. Но, соскакивая с первого ядра, я пнул его ногою так метко, что оно попало прямо в датский пороховой магазин. Магазин, разумеется, взорвало, и вследствие этого-то Дюппель сдался так скоро немцам.

Боевая жизнь несколько расстроила мое здоровье. Дело в том, что я не спал сорок ночей сряду. Покорив Дюппель, я заснул как убитый. Просыпаюсь в моей палатке, и, как вы думаете, что я увидел? Надо вам сказать, что у меня множество разного платья: фраков, сюртуков, пальто, пиджаков, но я их почти не ношу, а одеваюсь, как одевались во Франции придворные в прошедшем столетии. Что делать: у всякого барона своя фантазия, а моя фантазия именно так одеваться. Итак, всякого платья у меня множество. Что же я вижу? Все мои кафтаны, пиджаки, фраки, сюртуки и прочее стоят в боевом порядке и бросают на меня сердитые взгляды.

— Что с вами, господа? — спрашиваю их.

— А! Вы думали, что за датчан некому вступиться? — отвечают они хором. — Вы ошибаетесь. У нас нет ни парламентов, ни политических расчетов. Англичане и французы могут только переговариваться, ничего не делая в пользу датчан, но английские пиджаки, французские кафтаны и панталоны обеих наций окажут им серьезную помощь. Мы знаем, что вы самый страшный враг датчан, и прежде всего уничтожим вас.