Заклятая невеста (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 32

Первая горячая капля упала мне на манжет.

Вторая осталась на ладони, скользнула по запястью под рукав.

Что стало с третьей, я уже не почувствовала, потому что за моей спиной открылась и снова закрылась дверь.

Отведенные мне пять минут истекли.

А.О.

Пять минут он оставил себе.

Потому что рвущаяся изнутри тьма грозила обратить в тлен все, что его окружало, а Золтеру не полагалось испытывать таких чувств. По большому счету, ему тоже не полагалось, но справиться с чувствами рядом с ней у него не получалось никогда. С той самой минуты, когда он увидел ее впервые, а может быть, с той, когда его ладонь впервые легла ей на талию, чтобы вести в танце.

Леди Лавиния Биго должна была послужить совершенно иной цели, и вовсе не той, которую готовил для нее Золтер. Ее смерть должна была ослабить его, а после справиться с ним было бы делом времени… если бы не одно «но». Помешательство, имя которому Лавиния.

Сумасшествие, наваждение, Льер и сам не мог подобрать определение тому, что испытывал к ней. Ее магия оказалась сильнее, чем кто-либо мог представить, она вырывалась из-под его чар так отчаянно, что мгновения промедления могли стать для него роковыми. И тогда он сделал единственное, что пришло в голову, единственное, опасное и запретное — он ее поцеловал.

В мире смертных поцелуям давно перестали уделять должное внимание, но в Аурихэйме они по-прежнему имели силу. Поцелуй для элленари — своего рода обряд, подтверждение серьезных намерений, обещание, чаще — брачная клятва. Поцелуй при должном ответе связывает двоих неразрывной нитью до самого благословения у Арки. Не зря армалы использовали его для скрепления брачного договора, для них эта магия была сильнее клятвы крови.

Он не ожидал, что она сумеет разрушить наваждение чар элленари и ответит, но она ответила.

Золтер об этом не знал, иначе убил бы ее раньше, чем назначил ему наказание. Потому что начиная с этой минуты ни одно предназначение уже не имело смысла, Арка не подтвердила бы этот союз не при каких обстоятельствах, пусть даже небо рухнуло бы на землю. Потому что, сама того не зная, своим ответом Лавиния выбрала его.

Это не отменяло их с Золтером связи: узор мьерхаартан, который Льер в точности скопировал себе на предплечье, так или иначе привязал Лавинию к повелителю. В мире смертных этот узор назвали бы помолвочным, за счет связующей пару магии он заставлял будущих супругов испытывать влечение друг к другу.

Мысли об этом сводили с ума.

Равно как сводили с ума мысли о том, что случившееся после Арки было против ее воли. После того, как Хьерг подтвердил их близость, внутри словно опрокинулась чаша с раскаленным металлом. Он никогда не думал, что способен на такие чувства — ярость, безумная, выжигающая, осознание того, что Лавиния все-таки поддалась магии узора и Золтера. А потом… просто всадила кинжал ему в грудь.

Что способно заставить мага жизни убить?

Тогда Льер думал, что знает о ней все.

Тогда, как и в самом начале, он ошибался.

Лавиния сидела у зеркала, закрыв руками лицо, но стоило ему войти, отняла ладони и выпрямилась. Глаза блестели от непролитых слез, и ему снова захотелось выпустить тьму. Разрушить этот замок до основания, обратить в тлен каждую башню за все, что здесь с ней случилось.

Впрочем, начать в этом случае стоило бы с себя.

Она не сказала ни слова, но взгляд, ударивший в него через зеркало, был более чем говорящим.

Она его ненавидела.

Точнее, она ненавидела Золтера, и винить ее за это было бы странно.

— Я распоряжусь, чтобы к тебе прислали Амалию, — сказал он.

Все слова казались лишними, неестественными, жуткими, а эти почему-то дались невыносимо легко. Лавиния явно готовилась сражаться, поэтому сейчас только плотно сжала губы. Короткое мгновение замешательства в глазах снова сменилось холодом неприступной крепости, он же не мог отвести взгляда. Так случалось всякий раз, когда он на нее смотрел: в глубине этих глаз, насыщенно-зеленого, как весенняя трава, цвета, билось само средоточие жизни.

Теперь Льер уже не представлял, как можно было столь хладнокровно обсуждать убийство этой женщины.

Впрочем, когда они его обсуждали, он ее не знал.

Знал только ее имя, но это не имело значения, потому что имени у средства не бывает.

— Нет.

Ответ оказался неожиданным, и он вздернул бровь.

— Ты просила об этом.

— Я сама не знала, о чем прошу. Сегодня мне действительно лучше ее не видеть.

Амалия.

Еще одна причина, за что Лавиния могла бы ненавидеть уже его.

Когда эта девчонка ворвалась в комнату, Льер о ней вообще не думал. Просто прихватил с собой, потому что мог.

Смертная, одной больше, одной меньше.

К тому же она могла бы скрасить последние дни Лавинии в Аурихэйме, но обернулось все совершенно иначе.

— Сегодня тебе лучше не оставаться одной, — ответил он.

— Насколько я понимаю, это мне не грозит. Вы все равно собираетесь скрасить мой вечер своим присутствием.

Эти слова отозвались такой неприязнью, что ему стало не по себе. Несмотря на то, что в зеркале отражался вовсе не он, ударило именно по нему.

Не только в зеркале.

И это очень кстати, потому что ему нужно оставаться тем, кто он есть.

— Верно, — произнес Льер. — Но сейчас мне нужно уйти, поэтому с тобой останется Амалия. Или Лизея. Выбирай.

Она вскинула брови, словно хотела съязвить, но ответила коротко:

— Амалия.

— Замечательно. — Он не удержался от того, чтобы коснуться ее плеч, но Лавиния тут же напряглась, и руки пришлось убрать.

Еще один короткий взгляд, который почти добрался до сердца. Это «почти» Льер отсек, развернувшись резче, чем планировал. И поспешно вышел, оставив ее одну.

— Они — чудовища. Чу… довища. В… все до еди… ного. — Амалия продолжает икать, но хотя бы больше не рыдает.

Вместо того, чтобы принимать ванну, в ванну я усадила ее, сама же после наскоро смыла с себя пыль и прополоскала волосы. В комнате, когда мы вышли, остался всего один халат, в халате Амалия сейчас и сидела. Бледная, с расширенными на пол-лица глазами, покрасневшими от слез. Мне пришлось ее обнять и немного воспользоваться своей магией, чтобы она хоть чуть-чуть успокоилась. С той минуты, как ее привели, девушку колотило безостановочно, что касается меня, я думала о странностях Золтера.

Должна была думать о другом, но думала о нем и о его поведении.

Парадокс.

— Они же не отпустят нас, — глубоко вздохнув, Амалия крепче прижалась ко мне. — Не отпустят… что с нами будет, леди Лавиния? Мы умрем…

Кажется, ее истерика зашла на второй виток, поэтому мое:

— Нет, — прозвучало гораздо резче, чем я хотела.

Амалия икнула и уставилась на меня.

— Нет, мы не умрем, — повторила уже спокойнее. — Если бы нас хотели убить, мы бы уже были мертвы.

— Но…

— Амалия.

Мне пришлось снова чуть раскрыться, и тепло, окутавшее девушку, заставило ее глубоко вздохнуть. Она зевнула, потягиваясь.

— Я бы так хотела остаться с вами…

Вот. Это уже лучше.

— Тебе лучше поспать, — сказала я, помогая ей устроиться на постели.

— Но вы же не позволите им причинить мне вред? — В глазах снова вспыхнула искра страха. — Особенно ему.

— Нет. Не позволю.

Я укрыла Амалию одеялом и держала ее руку до тех пор, пока девушка не соскользнула в сон. После чего потерла виски: да, что ни говори, а утешительница из меня сейчас так себе.

Когда ее ко мне привели (спустя несколько минут после ухода Золтера), в первый миг я испытала облегчение: жива. Только когда Амалию затрясло крупной дрожью, я поняла, что облегчение было преждевременным. Не все измеряется жизнью и смертью, хотя для меня в последнее время стало именно так. Она содрогалась даже когда я усадила ее в ванную и наполнила теплой водой. Даже когда позволила остаткам силы течь сквозь меня, за что сейчас и расплачивалась.