Колючее счастье (СИ) - Чёрная Ника - Страница 38

Он, стараясь не привлекать внимания шумом, затворил за собой входную дверь, снял куртку, переобулся в домашние тапочки, прошёл в кухню. Не зажигая света уселся за стол, сложив перед собой замком руки. Хмыкнул, понимая, что расчувствовался как малолетний сопляк.

Просидев в задумчивости какое-то время, Глеб раз за разом прокручивал в голове последние события, возвращался мыслями в прошлое, а затем снова — в эти богатые на происшествия праздничные выходные. Вспоминая, обдумывая, сокрушаясь о собственной горячности, жалея об безнадёжном отсутствии проницательности. Он чуть не поломал жизнь собственным детям, даже представить страшно! С высоты прошедших лет тот ультиматум Святославу действительно выглядел до ужаса бредово… Но разве мог он тогда представить, что эти подростковые игры в запретное перерастут в то, во что они переросли? Мог ли подумать, что они с самого начала и вовсе не были играми? И он — старый осёл, морализатор хренов! — влез со своим родительским ханжеством, со своим нездоровым помешательством туда, куда не следовало! А нужно было всего лишь просто поговорить. Элементарно выслушать, попробовать понять… Хотя бы попробовать! С него бы не убыло. И тогда, и позже, многим позже… Но нет, Глебу все эти годы искренне казалось, что тот скандал остался для всех его участников просто неприятной ситуацией, о которой они не хотят вспоминать, предпочитая делать вид, что ничего не было.

Ага, как же — не было! Было, ещё как было…

Никогда он ещё не видел Святослава в таком состоянии, как сегодня, после отъезда Евгении, а затем и Елизаветы. Даже в те далёкие дни… Больной, горячечный взгляд, отчаянье, перемешанное с едкой как кислота злостью… и молчание. Какое-то дикое, жуткое, ненормальное молчание. Глеб увёз его из дома от греха подальше, кричал, взывал к разуму, к чувствам. Пытался растормошить пасынка, вызвать на разговор, спровоцировать хоть на какие-то действия. Лишь бы вывести его из транса, лишь бы не дать ему сжечь себя этой кислотой изнутри. Тут уж было не до уместности методов…

Уже сейчас, в тишине, Глеб вспомнил себя в момент, когда потерял любимую женщину. Воскресил в памяти чувство безысходности, нежелание верить и смириться, что это конец, что продолжения не предвидится, что в его жизни просто-напросто больше не будет человека, который по всем законам мироздания должен был быть рядом всегда, до конца, до предела. Женькина мать угасла за какие-то месяцы, до невозможности малый срок, за который он так и не смог осознать и принять сам факт, что её больше нет. Всё казалось, что это бред, затянувшийся ночной кошмар, что это происходит не с ними, не с их семьёй… И если бы не Женька, если бы не дочь, не эта мелочь с умными не по годам глазёнками… Сложно представить, в какую пропасть Глеб сам бы себя загнал в те чёрные дни!

И Святослав, казалось, тоже стоял на краю этой пропасти. Потеряв ориентиры, не зная, куда двигаться дальше. Да вот только Евгения не исчезла, не растворилась навсегда, оставив после себя только флёр воспоминаний и улыбающееся лицо на фотокарточках. Она, его дочь, его уже такая взрослая маленькая девочка, все эти годы ждала. Ждала чуда, которого Глеб сам, собственными руками её лишил. Задушил в зародыше, решив, что таким образом оберегает её. Подумать только… то, что он в слепой отцовской ярости когда-то посчитал чуть ли не совращением наивного несмышлёныша бессовестным сводным братом, наглым переростком с бушующими гормонами, оказалось настоящим, глубоким чувством, которое дети пронесли сквозь годы.

Чувством, которое вынесло испытание не только временем и расстоянием, но и предательством. Которое по прошествии стольких лет всё-таки затянуло в свой омут, перевернуло устоявшуюся жизнь, за какие-то несколько часов заставив Святослава и Евгению наделать целую кучу глупостей. Прямо здесь, в доме, где прошло их совместное детство… Стоило им только побыть какое-то время рядом, а не бежать друг от друга, не прятаться и не заниматься самообманом, как всё вскрылось, прошлось ураганом, сметая с таким трудом выстроенные карточные домики… Красивые фасады, не имеющие под собой даже самого завалящего фундамента.

Чёрт возьми, да они все тут, похоже, олимпийские чемпионы по самообману! Дружно сделали вид, что ничего не случилось, что всё так и должно быть, и сами же почти поверили в это. Закрылись в своих обидах, погрязли в ошибках, искренне считая, что ничего уже не исправить, что прошлое не вернуть, а поэтому и ворошить его не стоит.

Глеб вздохнул и горько усмехнулся своим мыслям. Что-то совсем его развезло, на лирику потянуло, на метафоры… А хотелось просто выматериться, громко и цветасто. Пойти и разбить что-нибудь. Треснуть кулаком о стену, как в лихой молодости, сбивая костяшки в кровь. Чтобы боль физическая отвлекла от самоедства, от прожигающих нутро мыслей и воспоминаний.

К чёрту! Теперь он уже ни на что повлиять не в состоянии. Всё, что на сегодняшний день он мог сделать, он сделал. И даже чуть больше. Слегка вправил мозги Святославу, указав верный вектор движения, покаялся в содеянном Евгении, взяв на себя волчью долю вины. Теперь… теперь дело действительно только за ними двоими.

Лара не спала. Она явно ждала мужа, иначе как объяснить то, что, несмотря на все его старания не шуметь, спустилась вниз, как только он, вынырнув из воспоминаний, стал шарить по кухонным шкафам в поисках чего-нибудь, способного хоть немного заглушить саднящую боль растревоженных ран. Заслышав тихие приближающиеся шаги, Глеб застыл на месте, тут же забросив поиски. Лишь чуть повернул голову, давая понять, что заметил приближение жены.

Она постояла немного в напряжённом, каком-то звенящем молчании, но затем подошла сзади и обняла мужа, ткнувшись лбом ему в спину. Глеб шумно выдохнул, опуская голову и закрывая глаза. Часть неподъёмного груза, лежащего на сердце, ухнула куда-то в неведомую бездну. Он взял себя в руки и развернулся к Ларисе лицом. Заглянул в глаза, ища там осуждение и поддержку одновременно. Порывисто схватил руки, чуть шершавые и не по-женски сильные — работа, чёрт её побери! антисептики, химия, постоянные нагрузки! — и в ненаигранном раскаянии поднёс их к губам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Лиза звонила, — поведала Лара тихим, слегка охрипшим от долгого молчания голосом. — В спешке забыла какие-то вещи, просила передать человеку, которого завтра-послезавтра за ними пришлёт.

— Жаль девчонку, — вымолвил Глеб.

— Жаль, — тяжело вздохнула Лариса. — Но, наверное, лучше так. Пока не поздно.

Глеб только печально усмехнулся. Не поздно ли? Хотелось верить, что нет.

— Ох и натворили мы с тобой дел, Алексеич! — Лара отстранилась, и отошла, чтобы включить чайник.

Электроприбор тут же зашумел, разгоняя неуютную тишину, в которой даже приглушённые голоса резали слух своим отчётливым звучанием.

— Мы? — удивился Глеб, не веря, что не ослышался.

— Мы-мы, — подтвердила она. — Или ты считаешь, что я дура набитая? — и жена уставшими, но внимательными и мудрыми глазами вопрошающе уставилась на него.

— Нет, конечно, — хмыкнул он, понимая, что после всего произошедшего некоторые выводы напрашивались сами собой. — Но всё же даже сейчас ты многого не знаешь…

— И как никогда хочу это узнать, — Лара сложила на груди руки, и даже щелчок выключателя закипевшего чайника не заставил её отвлечься и отвести от мужа ожидающий объяснений взгляд.

И он признался. Рассказал без утайки о том, как угрожал её сыну, как заставил его исчезнуть из жизни Евгении. Как слишком поздно понял, что совершил ошибку, возможно, главную в своей жизни. И как всеми силами пытался её исправить.

Они ещё долго разговаривали, даже и не вспомнив о чае или о чём-то более крепком. И ещё дольше молчали, слушая шорох снегопада за окном, и понимая, что теперь только время сможет дать ответы на волнующие вопросы. Только время заставит примириться с ошибками родных и, несмотря ни на что, любимых людей, понять их причины, принять раскаяние и простить. Простить, чтобы двигаться дальше. Чтобы жить.