Переписать сценарий (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 24

Брат генерала, Великий князь Александр Михайлович, узнав об этом решении, пообещал снабдить родственника уникальными историческими материалами, и вот, теперь один из них лежал перед генералом. На заглавном листе прошитой пачки бумаги большими буквами были пропечатаны его фамилия, имя, отчество, а ниже, после духоподъёмного и оптимистичного “Самый культурный, и самый умный из всей царской фамилии”…, стояла фамилия автора — Ирина Стрельникова и немыслимая дата издания — 2003-й год. Выходит, спустя сто лет, как он начал знакомиться с этой кипой бумаг.

Выдохнув, генерал перевернул первую страницу:

“Ночь с 29 на 30 января 1919-го года. Петроград, Петропавловская крепость. Только что, из тюрьмы на Шпалерной улице, сюда, в крепость, были доставлены трое арестантов — однофамильцев: Великие князья Николай и Георгий Михайловичи (родные братья), и их кузен — Великий князь Дмитрий Константинович. Все — Романовы, естественно…

Дальнейшее мы знаем из рассказа вездесущего французского журналиста Поля Эрио. Вряд ли он мог быть свидетелем событий. Просто он умел находить таковых, и очень подробно расспрашивать их. Современники, во всяком случае, Полю Эрио верили: на откровенной лжи он не попадался. Итак, вот что он пишет: «Разбуженный и выведенный из своей камеры-одиночки, Великий князь Николай Михайлович предположил, что его собираются отправить в Москву. Он так слабо верил в расстрел, что взял с собой котёнка, которого выкормил в тюрьме. Был 1 час 20 минут после полуночи, когда машина, которую сопровождали шесть красногвардейцев, выехала за ворота тюрьмы…

Когда Великие князья были выстроены перед ямой, комиссар, который командовал взводом, приказал им снять шубы и пиджаки. В этот момент Николай Михайлович заговорил. Как передали мне, он говорил довольно долго, и спокойствие, которое он показал перед смертью, взволновало самих красногвардейцев. Затем Великие князья обнялись. Николай последний раз погладил котёнка, которого доверил одному солдату, и несчастные разделись. Они были сражены одним залпом. Затем тела были сброшены в зияющий ров»….

Потом, еще разные люди рассказывали какие-то подробности. Понять, что тут легенда, а что — правда, уже невозможно. Дмитрий Константинович, как человек очень религиозный, в последние минуты молился о спасении душ своих палачей. Ему вторил Павел Александрович: «Боже, прости им, ибо не ведают, что творят». А Николай Михайлович, тем временем, стащил сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята. Все-таки царские»…

Прошли годы. В 1981-м году Русская Зарубежная Православная церковь канонизировала всех убитых большевиками Романовых, за единственным исключением — Николая Михайловича. Почему-то он один в мученики не вышел…. Впрочем, он, действительно, выбивался из семьи. Александр Бенуа скажет о Николае Михайловиче: «Самый культурный, и самый умный из всей царской фамилии». Он, ведь, был настоящим ученым. Потому-то и предвидел многое, и пытался предотвратить, и предлагал другие пути и способы решения стоящих перед Империей проблем. Увы, безуспешно.

В детстве Великого князя Николая прозвали «Бимбо» — по имени любопытного слонёнка из сказки Киплинга. Тот из любопытства всюду совал свой длинный хобот… Николай штудировал науки. Бабочек начал коллекционировать и изучать с детства, а к концу жизни обзавёлся коллекцией в восемнадцать тысяч экземпляров, открыл шесть ранее неизвестных их видов и подвидов, написал девятитомный фундаментальный труд об отряде чешуекрылых, которым энтомологи пользуются до сих пор. Это, не говоря о его трудах по отечественной истории…

Председатель Русского Географического и Русского Исторического обществ, почётный доктор истории Московского университета, действительный член Французской академии. Этой чести, кстати, весьма редко удостаивались иностранцы…. Некоторые свои труды он предпочитал писать по-французски. В России опубликовать мог не всё — цензура-с. Николай Второй лично запретил ему публиковать две главы из фундаментального труда об Александре Первом. Николай Михайлович первым осмелился прямо написать о сознательном участии Александра Первого в убийстве отца — императора Павла Первого. Ничего не поделаешь, факты!

У Ники (императора Николая Второго), еще раньше, сразу по восшествии на престол, появились причины не любить «ужасного дядю». После трагедии на Ходынском поле тот демонстративно отказался участвовать в коронационных торжествах. Мало того, он еще открыто выступал с пропагандой идей парламентаризма! Считал, видите ли, абсолютную монархию пережитком средневековья, губительным и опасным в условиях нового времени. Ратовал за учреждение конституции, ограничивающей власть монарха, поставив над ним закон. Утверждал, что только политическая реформа «сверху», которая приблизит государственное устройство России к современным стандартам, может предотвратить революцию…»

***

Работу историка двадцать первого столетия Ирины Стрельниковой, торжественно вручённую братом, Великий князь Николай Михайлович читал больше недели, никого к себе не пуская, и не реагируя на внешние раздражители. По окончании добровольного заточения, изрядно осунувшийся, с почерневшими от недосыпания глазами, он, как тень Гамлета, появился на пороге дома своего брата, и задал всего один краткий вопрос: “Что делать?”.

Теперь великокняжеское имение «Михайловское» стремительно превращалось в экспериментальное производство и базу для группы антитеррора Зубатова, а в двух других имениях — «Грушевском» и «Боржомском» разворачивались пока никому непонятные работы, обозначенные в плане Сценариста словами “прототип”, “кооперация”, “МТС”, “сталинский план преобразования природы”, “фосфаты-нитраты” и “промышленное производство продуктов питания”.

В Михайловское доставлялись закупленные Потаповым в Австрии оптические прицелы Августа Фидлера, здесь же, шились маскировочные костюмы, впервые примененные в англо-бурской войне подразделениями Британской армии «Скауты Ловата». Сюда же, по рекомендации Едрихина, прибывали осколки бурского сопротивления — наиболее отчаянные и непримиримые, которым была обещана возможность воздать долги британской короне.

Ещё тёплым сентябрьским днём, отчаянно грохоча и постреливая сизым дымом, сюда приехал экспериментальный броневик “Накашидзе-Шаррон”, осмеянный и забракованный военным ведомством, как бесперспективный образец боевой техники. Князь Михаил Александрович Накашидзе, автор увидевшей свет в 1902 году книги «Автомобиль, его экономическое и стратегическое значение для России», ничего не слышавший с тех пор, кроме смеха и издевательств, был несказанно удивлён вниманием, и трепетным отношением к своему детищу. Уехал он, буквально окрыленный, увозя рисунки новой модели, в которой угадывались черты «рабочей лошадки» Sd.Kfz.222.

Вместе с ним отправился собирать промышленную модель первого в мире оппозитного двигателя Огнеслав (Игнатий) Степанович Костович, для выпуска которого в России не нашлось средств, хотя, на всевозможные празднества тратились целые состояния.

Густав Васильевич Тринклер, с треском изгнанный с Путиловского завода за то, что посмел конкурировать с двигателями конструкции Рудольфа Дизеля, и перехваченный Зубатовым уже на вокзале на пути в эмиграцию, заканчивал в Михайловском проект судовой машины, уникальной для своего времени по мощности и компактности.

Здесь же трудился пионер российской телефонии Павел Михайлович Голубицкий, который неоднократно обращался к российскому монарху с предложениями о развитии своих работ по телефонизации городов и дорог, но тщетно: все поле деятельности было отдано иностранной компании Белла.