Ангел-мститель (СИ) - Буря Ирина - Страница 142

— Приемные часы уже давно закончились! — заверещала девушка в окошке. — А в реанимацию вообще нельзя!

Он медленно повернулся к ней и несколько мгновений внимательно ее рассматривал.

— Ну, не положено же! — сразу сбавила она тон. — Разве что в коридоре… У нее и так уже двое…

— Мы тоже. В коридоре. Побудем, — не повышая голоса, отчеканил он, и девушка, вздохнув, махнула рукой.

Палату, в которой находилась Марина, мы нашли не сразу — пришлось дважды за угол сворачивать. Спросить было не у кого — коридоры по ночному времени оказались пустынными, хотя за отдельными дверьми слышались признаки жизни. Я уже открыла было рот, чтобы предложить поискать за одной из них кого-нибудь из персонала, но потом передумала. Еще выгонят — уж лучше мы как-нибудь сами, тем более что ангел мой шел с таким видом, словно был готов лбом протаранить любое препятствие на своем пути. Даже если оно облаченным в белый халат окажется.

После второго поворота он вдруг замер, прищурившись и заиграв желваками. Я тут же взяла его под руку… очень крепко… в стране и так медицинских кадров не хватает… и только за тем заметила, что в коридоре перед нами, напротив одной из дверей, стоит, привалившись к стене и сложив руки на груди, какой-то… Нет, не человек — это был Стас.

— А-а, вот ты где, — процедил мой ангел сквозь зубы, подходя к нему.

— А где же мне быть? — мрачно отозвался тот.

Мой ангел смерил его тяжелым взглядом и, не сказав больше не слова, открыл находящуюся напротив дверь. Я тихонько протиснулась вслед за ним. Стас, к моему удивлению, последовал за нами — словно укрываясь за спиной моего ангела.

Марина была в палате одна. В смысле, из больных — там еще две кровати было, но они пустовали. И хорошо, что пустовали — иначе я бы ее сразу и не узнала. Не то, чтобы ее лицо было как-то изуродовано — по крайней мере, на его левой, обращенной ко мне стороне даже синяка не было — но такого спокойного, отрешенного выражения на нем я еще никогда не видела.

Обычно при упоминании имени Марины у меня перед глазами вставали прищуренные, сосредоточенные глаза, чуть изогнутые в насмешливой полуулыбке губы и ощущение волной бьющей во все стороны энергии. Сейчас же в этой комнате было как-то слишком спокойно. И тихо — только какие-то приборы возле ее кровати попискивали.

И только потом я заметила, что там находится еще одна женщина — мать Марины. Она сидела на стуле, в углу, сложив руки на коленях — настолько неподвижно, что на ней даже взгляд не задерживался, как на предмете интерьера.

— Вера Леонидовна! — бросилась я к ней. — Господи, как она?

— Ох, не знаю, Танечка, — тихо ответила она. — Врачи говорят, что состояние серьезное — много внутренних повреждений. Но надежда есть. Надежда есть, — повторила она, как заклинание.

— Как это случилось? — подал голос мой ангел.

— На «Скорой» сказали, что у нее тормоза отказали, — монотонно, словно не в первый раз, заговорила Вера Леонидовна. — Я уж не знаю, как — она с машиной всегда внимательная была. Утром на работу выехала и… Ее на встречную полосу вынесло — хорошо хоть машин много было, не быстро они ехали. И ударило ее в пассажирскую дверь, а потом еще сзади… — По щекам у нее тихо поползли слезы.

— Вера Леонидовна, что мы можем сделать? — Я еле протолкнула эти слова через комок в горле.

— Не знаю, Танечка, — вздохнула она, утирая глаза. — Врачи говорят, что делают все, что могут. Нужно ждать. Организм, говорят, молодой, сильный, должен справиться.

Дверь в палату вдруг распахнулась, и в ней показалась пожилая женщина в белом халате.

— Это что здесь за собрание? — с порога зашипела она. — А ну, марш отсюда! Это вам реанимация или что? Одну пустили, так за ней целая делегация уже набилась!

Мой ангел резко повернулся к ней, но я успела схватить его за руку.

— Идем, в коридоре побудем, — тихо сказала ему я. — Раз нельзя — значит, нельзя. Все равно от нас здесь толку никакого.

— А двоим можно? — отрывисто спросил мой ангел медсестру. — Нельзя же пожилого человека, — он мотнул головой в сторону Марининой матери, — одного в таком состоянии оставлять.

— Только в сторонке! — ворчливо согласилась медсестра. — И разговаривать шепотом. Ей сейчас любое беспокойство противопоказано. Полный покой.

Мой ангел перевел на меня тяжелый взгляд.

— Мы пойдем пока, — покосился он на не проронившего ни единого слова Стаса, — … с врачами поговорим.

Я кивнула, усаживаясь рядом с Верой Леонидовной. Пока ангелы где-то с кем-то консультировались, она рассказывала мне о детстве Марины, о ее школьных годах, об отношениях в их семье. У меня даже сложилось впечатление, что она не ко мне обращалась, а к какой-то высшей силе — убеждая ее, что такого замечательного человека, как ее дочь, просто нельзя в самом расцвете жизни лишать.

И я от всей души надеялась, что эта высшая сила слушала ее с таким же вниманием, как и я. Не хочу сказать, что Марина вдруг открылась мне с какой-то неведомой до сих пор стороны (она и ребенком постоянно за справедливость боролась, и среди близких несомненным лидером была), но я вдруг поймала себя на мысли о том, что до сих пор практически ничего из прошлого своей лучшей подруги не знала. Я, правда, и сама никогда о себе говорить не любила, но ведь в нашей компании я всегда ушами была, перед которыми другие душу облегчали — что же не потрудилась Марину на откровенный разговор вызвать?

Наконец, дверь в палату опять приоткрылась, и в нее просунулась голова моего ангела, кивком вызвавшего меня в коридор.

— Мы тут побеседовали, — заговорил он с каким-то лихорадочным возбуждением. — Марине кое-какие лекарства нужны. Мы со Стасом сейчас за ними сгоняем, но только я тебя сначала домой отвезу.

Я отчаянно замотала головой, все еще не решаясь противоречить ему вслух. Кто его знает — весь ли шквал на Стаса обрушился… Вот что-то его и не видно нигде…

— Татьяна, — тяжело вздохнув, крайне убедительно произнес он, — пожалуйста. Тебе сейчас перенапрягаться нельзя. И я не смогу сделать все, что нужно для Марины, если каждую минуту за тебя трястись буду.

— А Вера Леонидовна? — пискнула я.

— Ее мы тоже домой отвезем, — заявил он безапелляционным тоном. — От того, что она здесь просто так сидеть будет, толку никакого. Поедет домой, поспит, мужа успокоит — а утром я вас сюда назад привезу. Только тебе с ней поговорить придется — нас-то она совсем не знает.

Уговорить Веру Леонидовну мне удалось не сразу. Пришлось сто раз повторить ей, что сейчас она ничем Марине помочь не может, что силы ей понадобятся и завтра, и еще не один день, что мой ангел к завтрашнему утру раздобудет некое чудодейственное лекарство…

— Толечка, Вы его только найдите, — всхлипывала она, выходя из больницы, — не важно, сколько стоит, мы Вам потом деньги отдадим…

— Вера Леонидовна! — рявкнул он так, что она тут же осеклась. А я обрадовалась, что некое… седьмое чувство (шестое всех потусторонних сил касается, а тут уже отдельное выработалось, для особо яркого, да еще и постоянно на мне упражняющегося представителя) подсказало мне, что пока любого рода замечания лучше держать при себе.

Возле машины нас уже ждал Стас — с виду живой и здоровый, и все такой же молчаливый. Правда, мне показалось, что сейчас уже в его молчании появилось некое нетерпение, словно он тоже, как и мой ангел, минуты отсчитывал до того момента, как всех людей удастся по домам распихать, как парадные приборы по коробкам после приема. Мой ангел бросил на него вопросительный взгляд — тот едва заметно кивнул. Понятно, сверили часы.

Когда мы добрались, наконец, домой, мой ангел глянул на Стаса в зеркало заднего обзора и коротко обронил: — Вместе поднимемся.

Тот закатил глаза, покачал головой, но послушно выбрался из машины. Я не понимаю — у них там хоть какое-то понятие о субординации имеется? Рядовые сотрудники практически пинают ногами руководителей отделов, пусть и не своих, а те чуть ли не козыряют в ответ! В лифте я косилась на моего ангела с еще большей опаской.