Полюби меня таким (СИ) - Климова М. А. - Страница 15

По окончании экзекуции, слышу звук расстёгивающейся молнии и в анальное отверстие упирается член. Напрягаю ягодицы, пытаясь защититься от сухого внедрения. Он меня порвёт, если не остановится. Молча закусываю простынь, готовясь ещё большей боли. Наэлектризованная тишина сводит с ума. Слышу, как скрипит кожа под руками.

На моё счастье, Максим передумал производить анальное внедрение и грубо заполнил собой влагалище. Жёсткие толчки, пошлое шлёпанье, злость, заполняющая мою душу. Я принимаю это наказание, глотая слёзы и разрывая зубами ткань.

Когда всё закончилось и руки получили свободу, переползаю на подушку, ложусь на бок, подтягиваю коленки к груди и закрываю глаза. Мне нужно отгородиться от всего мира и побыть в одиночестве. Максим уходит из спальни, укрыв меня одеялом и дав возможность успокоится.

Максим

Услышав о желании Даши воссоединиться с семьёй на праздники, темнеет от бешенства в глазах. Я как последний мудак, прыгаю перед ней, окутываю нежностью и заботой, а эта сука решила с мужем в семью поиграть! С неимоверным усилием сдерживаю себя, не сорвавшись и не наказав прямо за столом.

Доехав домой, спускаю себя с привязи. С удовольствием разукрашиваю задницу стеком, выбивая желание пообщаться с мужем. В голове звучит: «Наказать! Наказать! Наказать!». Еще больше бесило молчание и напряжение. Еле остановился от желания жёстко трахнуть в попку, и только благодаря невозможности прорваться туда на сухую. По жалким Дашиным попыткам втянуть в себя ягодицы, понимаю, что чуть не перешёл черту. Но наказание решаю довести до конца, жёстко трахнув в киску.

По её дальнейшему поведению, ощущаю себя полным козлом. Укрыв одеялом, ухожу на кухню, выпить ещё, успокоиться и подумать, как исправить навороченное.

Возвращаюсь минут через двадцать, раздеваюсь и ложусь сзади, притягивая к груди и зарываясь в волосы. Лежим долго в тишине. Боюсь шевельнуться или обронить хоть слово.

— Тебя секли в детстве? — тишину разрезает пустой голос Даши. Я весь напрягаюсь и забываю дышать. Не дожидаясь ответа, продолжает:

— Меня наказывали до восемнадцати лет. За всё: плохие отметки, замечания, опоздания домой, разбитая чашка, не причёсанные волосы, испачканная одежда, сбитая обувь… Мама считала, что меня надо держать в ежовых рукавицах, и этими рукавицами был тонкий кручёный провод. Он острее доносил что хорошо и что плохо. Я пыталась прятать его, но тогда ежовыми рукавицами становилось всё, что мама находила под рукой. И зачастую это было хуже провода, — она замолкает, а я, шумно выдохнув, притягиваю её к себе ещё сильнее, боясь отпустить.

— Я и замуж-то вышла в восемнадцать за первого, кто предложил, лишь бы уйти из-под провода, — тихо шепчет. — И до тридцати лет оправдывала её действия тем, что ей тяжело было одной растить троих детей. Но растя своих детей поняла, что только сука вымещает свою несостоятельность на детях. Для меня неприемлемо такое наказание. Я предпочитаю диалог, на крайний случай монолог. Если ты ещё раз возьмёшь без моего согласия плеть, я исчезну из твоей жизни наплевав на последствия.

— Почему ты не остановила меня? — с болью выдавливаю слова.

— Договор, чётко расписывающий права и обязанности, — зло отвечает, пытаясь отстраниться.

— Прости, милая… Прости… — переворачиваю её на спину, подминаю обездвиживая, покрываю поцелуями между слов. — Я мудак… Заревновал… Сглупил… Больше никогда…. Слышишь, никогда не сделаю тебе больно… Прости…

С поцелуями спускаюсь вниз, раздвигаю ноги и присасываюсь к горошине, вылизываю нежные складочки, пытаясь заслужить прощения. Готов сутками работать языком, только-бы простила. Почувствовав пальцы, зарываемые в волосы и вжимающие голову в возбуждённую плоть, готов выть от счастья. Простила! Моя кошечка! Моя!

Доведя до оргазма, продолжаю лизать, сосать, покусывать и активно работать пальцами, заставляя кончить ещё раз. После укладываю себе на грудь и, поглаживая спину, проваливаюсь в сон.

Вечером, сидя в ванной и намыливая Даше грудь, осмысливаю её исповедь. Жить в постоянном страхе, что тебя выпорют, независимо от твоих действий, каждый день бояться идти домой и знать, что вместо ласки и любви от матери получишь только наказание. При этом ещё и оправдывать её. Пиздец! Уйти от матери в руки мужа — козла, который воткнул её в рамки послушной жены, не требующей к себе поклонения, и шляется по бабам, цепляя заразу и загоняя в комплексы жену. Этот сукин сын сразу клюнул на Алевтину, подобранную моим помощником, и уже неделю не вылезает из её койки. Полученная им зарплата, не задумываясь ушла на гардероб этой шмаре. Про содержание жены и детей, этот мудак уже забыл. Такую козлину надо лишать родительских прав, что я и собираюсь в дальнейшем сделать.

— Макс, ты мне грудь сотрёшь, — выдёргивает меня из мыслей Даша.

— Не сотру, — целую в висок. — Только скрипеть от чистоты будет. Давай в других местах отполирую.

Полировка заканчивается бешенным трахом с последующей уборкой воды с пола. За ужином рассказываю смешные истории своего детства и юности. Дарья не остаётся в долгу, делясь своими подвигами, за которые потом огребала по полной.

— Я никогда не ударю и не унижу детей и свою женщину, — прижимая Дашу, обещаю ей.

— Я знаю, — отвечает, откидывая голову мне на грудь.

— Может останешься? — всё ещё надеюсь я.

— Не могу. Дети дома не поймут. Приеду утром. Как всегда, — кладёт руки по верх моих.

Проводя Дарью домой, звоню Борису, ювелиру от бога. Его изделия — эксклюзив, всегда в единичном экземпляре и безупречном исполнении. Кольцо, заказанное для моей женщины, будет готово через два дня. Обговорив доставку, прощаемся. Еду домой готовить сюрприз к завтрашнему дню.

Дарья

Когда ни будь наблюдали за мужчиной, сотворившим что-то и сгорающим от желания показать и похвалиться? Я смотрю на такого уже полтора часа. Мужчина превратился в пацана с горящими глазами, хитрой ухмылкой и загребущими руками, не прекращающими меня тискать ни на минуту.

— Макс, может скажешь, что задумал? — пытаюсь раскрутить хитреца.

— Сюрприз. Тебе понравится… Ммм… И мне понравится… — залезает под блузку, нащупывая грудь.

Попав в квартиру, оказываюсь раздетая с завязанными глазами, усаженная на что-то типа качелей с заваленной спинкой. Ноги и руки ждёт тоже, что и глаза — связаны и неподвижны. От лёгких покачиваний кружится голова. При очередном толчке насаживаюсь на член, плавно, глубоко. Макс регулирует скорость и силу движением моего тела, а я с головокружения упиваюсь чувством полёта с глубокими толчками, затрагивающими все нервные окончания. Ещё несколько сильных фрикций, и Максим с рыком изливается, не переставая вбиваться в меня и идёт на второй круг. После второго взрыва, чувствую себя невесомой, бестелесной и хочется спать.

— Макс, ты волшебник, — млею в кровати, лоснясь как кошка.

— Я старался. Пол ночи собирал и вешал качели, — прижимает к себе сильнее, зарываясь лицом в волосы.

Поспать так и не удалось. Максим спустил свою озабоченность с поводка и весь день подминал меня под себя, пользуя на всех плоскостях квартиры. К вечеру ноги трясутся, между ног распухло и саднит.

— Озабоченный гад! Мне сидеть и ходить уже больно! Сожри, наконец уже что ни будь, чтоб член стоять перестал! — возмущаюсь при очередном захвате.

— Сама виновата, — перегибает через подлокотник, утыкая лицом в диван. — Нехера на три дня выходные брать! — рычит, врываясь в измученную плоть.

Остаётся расслабиться, сделать всё равно ничего не могу. Похоже мой дискомфорт сегодня не трогает самца. Он даже воздух втягивает, как кобель на течную суку. Придётся потерпеть, а дома лёд на промежность положить.

Вырвавшись вечером от похотливого самца, возвращаюсь домой. Сумки и животных Вадик к моему приезду собрал. Остаётся дождаться мужа и вывозить семейство на дачу. Звонок от Дениса раздался около одиннадцати часов.

— Даш. Выйди к подъезду, — слышу в трубку подавленный голос мужа. Бегу вниз, надумывая всякую хрень. У подъезда стоит Денис, нервно куря, похоже уже не одну сигарету.