Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 34

Я знаю, что сейчас она максимально возбуждена, максимально близка к оргазму. Когда Кэндис очнется она не сможет противостоять этому чувству и своим инстинктам. Ее тело предаст ее, следом выработаются рефлексы, вся ее суть, как бы «намагнится» на меня. Еще ни одна женщина не устояла перед пленением и связыванием, именно таким, какое дарю им я.

Я всегда все делаю медленно, почти нежно. В таком деле спешка может стоит модели жизни.

И основание тому не безумие, не внутренний мазохизм, а древний инстинкт, живущий в каждой женщине – быть зависимой, плененной и беспомощной в руках сильного самца.

А потом я откидываю волосы Кэн, и сердце вновь пропускает удар. Нет, я не нахожусь в ужасе, когда оглядываю глубокие рубцы на ее нежной коже, напоминающие кровавые стигматы.

Мастер Шибари не замечает изъянов у выбранной модели. Во-первых, это непрофессионально, во-вторых, я подхожу к женскому телу иначе.

Я не знал о них. Но там, где подобрал эту Бесправную мой отец, с ней могли творить что угодно.

Я никогда не буду сечь ее розгами. Но не скажу, что не сделаю хуже. Мне придется испить ее до дна, и когда весь этот кошмар для нее закончится, она уже не станет прежней.

Она будет ко мне привязана. Так или иначе. И вся ее жизнь будет в моих руках.

Да только, когда я получу все что мне необходимо, то выкину ее. Снова.

А мое желание – лишь секундная слабость, и оно обязательно будет сполна удовлетворено ею.

Позже.

Кэндис

Женская сексуальная фантазия о связывании – самая обыкновенная реальность. В древности женщине был необходим альфа-самец – жестокий воин, настоящий хищник, охотник, поработитель. Чем больше он мог убить врагов, тем выше казалась вероятность того, что его потомство и его женщина будут в безопасности. По сути, чем страшнее и беспощадней был мужчина, тем комфортнее с ним женщине.

Я прихожу в себя от того, что меня трясет. Но это не похоже на обычный озноб или реакцию тела на порывы ветра. Скорее, нечто подобное мне приходилось чувствовать после долгой и изнурительной тренировки, когда нагруженные до пределов мышцы, возмущенно вибрируют и дрожат изнутри, посылая волны сладкой боли по всему телу.

Черт, как я могу называть то, что он сотворил со мной «сладкой болью»? Должно быть, я обезумела.

Калейдоскоп картинок и воспоминаний кружится в голове невнятным пазлом. Я ничего не вижу, и помню, довольно мало…

Грубые руки похитителей, леденящий страх, и желание оказаться пусть в своей старой и затхлой комнатке в Квинсе, но никак не в том роскошном лимузине, где меня явно пытались изнасиловать.

Болезненный укол и зыбкий туман. Ощущение такое, будто мое сознание «плавает» между сном и реальностью. Я даже что-то вижу и слышу, но все кажется нереальным сном, который скоро закончится…

Я помню его прикосновения. Помню то, что он со мной делал. Почти все… ублюдок связал меня.

Больной.

Мать его.

Ублюдок.

И как только я окончательно осознаю, где нахожусь, и вспоминаю, серебристую веревку в руках Карлайла и ощущаю ее, как бандаж, которым скованно мое тело, мне становится совсем не сладко.

Жадный глоток воздуха и напряжение грудной клетки, позволяют тонким, но прочным нитям врезаться в кожу под грудью так сильно, что приходится прикусить сухие губы, чтобы удержать в себе тихий всхлип. Или стон?

Портупея из прочных веревок так плотно обвивает грудь и талию, задевает ставшие вдруг особо чувствительными соски, подчеркивая каждый вдох и выдох, каждый удар сердца.

Это прозвучит странно, но сейчас, когда я полностью связана, внутри я чувствую себя… как никогда свободной.

Плененная. Зависимая. Но… пробужденная.

Я открываю глаза, но не вижу ничего кроме кромешной тьмы и серебристых всполохов перед глазами. Возможно, в комнате так темно, или я просто потеряла способность видеть, полностью погрузившись в это странное состояние, охватывающее каждую клетку пылающего изнутри тела.

Я хочу закричать, но боюсь, что тогда с моих губ слетит не крик ужаса, а стон наслаждения.

Все это, ну никак не может мне нравиться…

Не могу пошевелить и кончиком пальца, полностью сосредоточившись на ощущениях внутри.

На остром чувстве того, что узлы на поверхности моей кожи, осторожно и медленно ослабляют путы, в которых был затянут разум…

Странно. Так странно.

Теплая, вязкая эйфория, медленно ласкающая изнутри вены, будто жидкое пламя, наливает тело жаром и негой, даруя ему едва уловимую уязвимость, какую я не испытывала прежде.

«Доверяй мне, девочка. Загляни глубоко в себя. И покажи мне на что ты способна». – мягкий, чувственный шепот из недавних воспоминаний, впивается в мое сердце десятком раскаленных молний.

– В ней что-то есть, Макколэй, – едва заметно дергаюсь, услышав незнакомый голос. – Каждый раз, они все лучше и лучше. Но сегодня и ты, и модель превзошли себя. Я бы хотел…

– Прикоснуться? Купить? – ровным тоном отвечает Мак. – Я не позволю. Ты знаешь правила, Дин. Можно только смотреть, – в его голосе звучит плохо скрываемое превосходство. Мне не нужно видеть его, чтобы представить, как фирменная надменная усмешка Макколэя Карлайла кривит его очерченные губы.

И тут, я в полной мере, осознаю, что произошло…

Подонок. Если бы мои глаза не были бы так плотно завязаны, я бы не сдержала слез, выжигающие плотно сомкнутые веки.

Я не верю, что он так поступил со мной.

И как бы ни было горько осознавать происходящее, я понимаю, что сама «подразнила» быка красной тряпкой. Я могла бы залечь на дно, убежать, скрыться… и забрать маму с собой из этой проклятой клиники, в конце концов. Может быть, рядом со мной, ей бы стало лучше?

Нет, мне приспичило бросить вызов Макколэю Карлайлу. И, разумеется, он его принял.

Бежать слишком поздно. Ведь в последний раз, когда я смотрела в его глаза, я увидела, как лед на их поверхности треснул, и что-то живое, человеческое, первобытное… сражающее наповал силой своей воли, кричало мне о том, что он меня не отпустит.

– Сегодня ты превзошел самого себя. Невероятно красивая обвязка. Милая девочка. И эти шрамы… – из уст незнакомого мужчины едва ли не вырывается возбужденный рык. Какая мерзость. Этих идиотов заводят мои шрамы? Больные психи. Где я, черт возьми?

– Не ты ли их на ней оставил?

– Ты утомил меня своими вопросами, Дин. Шоу скоро закончится. Нельзя держать ее в таком состоянии слишком долго.

– Почему?

– Потому что после наслаждения, ими овладевает такой страх, от которого может остановиться сердце, – тихо прокомментировал Мак, и внутри себя я мысленно сожгла его на смертном одре, изрядно облив его бензином. Нет, ну это нормально? Он играет с моей жизнью. Он… он… отпусти меня.

Но кричать я по-прежнему не могу. И даже моя злость, ярость и ненависть, отдается дикой пульсацией между бедер, которые невозможно свести, и прекратить эту невыносимую пытку.

Что он со мной сделал? Я не могу испытывать все это по своей воле. Карлайл точно накачал меня дурью. Я еще никогда не была близка к оргазму так, как сейчас, и этот диссонанс между душой и телом, невозможность проявить свои истинные чувства просто мне омерзительны.

Так значит вот, какую работу мне предлагал Мак? Быть куклой для его игр со связыванием? Что еще он прячет в своем «шкафу», точнее в долбаной лаборатории? Экспериментатор хренов.

И когда я слышу осторожные шаги, я тут же напрягаюсь, но это является роковой ошибкой: так веревки сильнее сдавливают мою грудь, затрудняя дыхание. Не хочу даже описывать в какие чувствительные места врезаются некоторые из них…

– Ты сделаешь хуже, если будешь напрягаться. Расслабься, – мягким, вкрадчивым голосом произносит Мак на ухо. Его горячее дыхание согревает, и почему-то черт подери, успокаивает меня. Почему его голос кажется мне таким приятным и звучит так заботливо? На миг, я даже теряюсь, растворяясь в нежности, которой он одарил меня этим трепетным тоном.