Хризантема (СИ) - "Dtxyj" - Страница 37

— Я поставил глушилки.

— А чего он тут тогда стоит?

— Дразнит тебя, — буркнул Стас и отступил на пару шагов, чтобы Максим мог спокойно встать на ноги и разогнуться, поморщившись от ударившей в виски боли. Секунда-другая, и всё пропало.

— Ну что, пошли?

Максим отказался от обуви. Единственное, что накинул на себя, это пиджак Стаса. Выйдя из палаты, Максим всё же заглянул в соседнюю. Татьяна бодрствовала, но выглядела совсем уж печально. Бледное лицо и синяки под глазами говорили сами за себя, но Максиму показалось, что она плакала. И вовсе не от страха.

— Большое спасибо вам за моё спасение, Максим, — сказала она хриплым голосом, скользнув затуманенным взглядом Волдину за спину, туда, где стоял Бобров. Макса так и подмывало обернуться. Вместо этого он сунул руки в карманы. Надо было обуть тапочки, потому что пол был холодным, но как-то не особо хотелось забирать что-то в свою каюту из госпиталя. Полосатых штанов, что были на нём, оказалось достаточно.

— Не стоит, Таня. Я сделал бы это в любом случае.

— Нет, теперь я вам должна…

— Нет…

— Обязана, — оборвала она его, чуть качнув головой и покривившись. — За своё спасение. Видит бог, как сильно я не хотела идти на эту чёртову смотровую площадку, но Сергей уговорил. И стояла же ближе к выходу, чтобы уйти побыстрее, но не успела. Чему быть, тому не миновать, раньше так говорили, — и она отвернулась к широкому иллюминатору, такому же, какой в палате Волдина. Вот только фикуса у Тани не было.

— Не нужно благодарности, — нашёлся Максим.

— Я в последнее время думаю, — будто не услышав его, продолжила Таня, — как интересно складывается жизнь. Когда думаешь, что всё будет хорошо, обязательно случается что-то плохое. Боги будто распределяют печаль и радость, пытаясь уравновесить их. И знаете что, Максим, они и правда равные, просто счастья мы не замечаем, забываем улыбаться и смеяться. А грусть, она кажется ярче, потому что причиняет боль. А какой дурак не реагирует на боль? Только тот, что мёртв. Пока ты молод, думаешь, что у тебя всё впереди, а когда жизнь проходит, понимаешь, что взял от неё слишком мало хорошего.

— Только мы творцы своего счастья. Мы сами выбираем образ жизни. И в четырнадцать, и в двадцать, и в тридцать, и в сто лет, — в тон ей произнёс Макс и, нащупав что-то в кармане пиджака, выудил белый прямоугольник, бездумно глянул на него.

— Вы правы. Но иногда так хочется повернуть время вспять, — прошептала Таня, продолжая смотреть в окно.

Макс почувствовал боль где-то внутри, в самом далёком уголке души. Ощутил, как всё его естество переворачивается, как мозг подкидывает какие-то нереальные картинки из прошлого. Максим давно запретил себе жалеть о том, что могло бы случиться, но так и не произошло, потому что жалость до добра не доводит. Сожаление — убивает.

Максим собрался смять этот никчёмный клочок листа, но Стас резко вырвал его и, сжав крепко зубы, сунул бумажку в карман штанов. Сверкнул недовольно глазами, лёгким кивком давая понять, что им пора. Максим проморгался, вспомнив, где он находится и кто он на самом деле.

— Отдыхайте. И спокойной ночи.

— Спокойной, — сказала Таня, вновь возвращаясь к нему. Кажется, она забыла про гостей. Чуть улыбнулась. — Ещё раз спасибо, Максим. Теперь, что бы ни случилось, я всегда помогу вам. Если, конечно, это будет в моих силах. Как вам известно, этих сил у меня мало, — и она развела руками, намекая не на мышечную массу, а на то, что она всего лишь жена Жирова. Не больше того.

— Берегите себя, — догнала его фраза, когда Макс переступал порог палаты. Он чуть дёрнул головой, хотел обернуться и даже остановиться, но продолжил путь. В паре шагов от него стоял Жиров. Авдей держал его под мышки и пытался усадить в мягкое кресло, но тот упрямо шёл вперёд.

— А-а, вот оно что, — пьяно протянул Жиров. — Вот почему ты меня не пускал в палату. Там был он! — и Жиров ткнул в Макса пальцем.

— Вам надо поспать, — сказал охранник, всё же усаживая Сергея в кресло. — Татьяна тоже уже спит.

— А он тогда что там делал?! — снова ткнул в Макса пальцем Жиров. Авдей ответить не успел. — Сука малолетняя. Ненавижу. Пшёл на хер!

— Проспитесь, а потом уже ненавидьте, — сказал холодно Волдин и пошёл по коридору, не слушая невнятную речь Жирова.

«…Но иногда так хочется повернуть время вспять!..»

Пока Максим шёл до своей каюты в полной тишине, он всё время думал об этом. Запрещал, ругался на себя, пытался отмахнуться от жалостливых мыслей, но Таня напомнила. Таня будто бы вернула, вставила на место когда-то вырванный из груди кусок. И он снова начал терзать Максима, ныть, болеть, пытать, толкать в спину, чтобы он обернулся назад. Впрочем, оборачивался он назад часто, но в последнее время для того, чтобы просто вспомнить, а потом улыбнуться. А сейчас? Он понимал, что сейчас может повториться то, что было тогда, когда он переехал в дом к богатому отцу и его жене: сожаление и желание вернуться обратно.

— Сегодня вечером у тебя на выбор четыре мероприятия, — сказал Стас, когда они переступили порог каюты. Макс хотел принять душ, чтобы смыть больничный запах, но вспомнил, что врач говорил о том, чтобы он воздержался некоторое время от водных процедур. — Игорный зал, клубный тусняк с кальяном и какими-то таблетками, рандеву у Эльвиры — какое-то внеплановое шоу, и день рождения младшей дочери Погодина. Нужно сделать выбор, чтобы они прислали билеты. Ну, это терпит часов до десяти-одиннадцати, так что пока отдыхай, утром обсудим это.

— Я пойду к Погодиной, — Максим покривился и скинул пиджак. Начинали ныть раны, особенно та, что была на животе. Её зашили, крови вылилось из него прилично. — В карты я уже поиграл, хотя думаю сходить в зал ещё пару раз, после последнего посещения казино капитал у меня пополнился знатно. Но не сегодня. Кальян и наркотики пока подождут, Эльвира пусть катится в жопу, она меня уже затрахала, откровенно говоря. Поэтому Погодин. К тому же у него перед глазами я ещё не мелькал. Надо поздороваться.

— Тогда я кидаю запрос на тусовку у Погодиной. Только знай, что это молодая туса, — Стас скептически глянул на Макса, а тот посмотрел на него. Несколько секунд молчания, а потом Волдин нарушил тишину:

— Принеси обёрточный целлофан, я в душ сгоняю. — И одним движением скинул штаны. Бобров оценил его рану на животе, покривился. Хотел уже было что-то сказать, но Максим остановил его: — Да перестань, я знаю, что сказал врач. Но если мы обмотаем рану и туда не попадёт вода, всё будет хорошо.

Стас с минуту смотрел на Максима, который, скрестив на груди руки, всем своим видом говорил, что двигаться он будет только в сторону душа. Пока. От своей идеи Волдин не отступится. Бобров пошевелил губами, потом выдохнул, подхватил пиджак и вышел из каюты. Максим зашёл в ванную, умылся, почистил зубы, провёл ладонью по щеке, чувствуя щетину. Когда вернулся Стас, он обмотался целлофаном и встал под приятные тёплые струи воды.

Через сорок минут Макс спал в удобной кровати, но уже через три часа проснулся от противной тупой боли в ране. Болело и всё тело, ныли суставы и кости. Складывалось такое ощущение, что его пинали несколько часов кряду. Провалявшись так около часа, Макс встал, выпил таблетку обезболивающего, что оставил на прикроватном столике Стас, и снова завалился спать. Правда, так и не уснул. Провалился в дрёму, но тут же вынырнул из неё, потому что в каюту вошёл Бобров.

День прошёл мучительно медленно. Утром пришлось идти сдавать анализы, показываться врачу, делать укол обезболивающего. Потом завтракать, работать. Голова гудела, мысли путались: Максим то возвращался на смотровую, анализируя ситуацию и пытаясь найти виновного в происшествии, то обращал свои мысли к Тимуру. В сотый раз он твердил себе, что Бобров прав и им не стоит встречаться. Но что-то с Максом было не так. Всё его естество кричало об обратном, и, будто зарвавшийся подросток, он жаждал увидеть Тимура и поговорить с ним.

Когда наступил вечер, Волдин от мешанины мыслей готов бы лезть на стену. Покоя не давала смотровая, но Жирова он как-то не спешил подозревать. Жиров любил жену и сам уговорил её пойти на смотровую. Если бы он приготовил такой подарок для Максима, то Таня бы осталась в каюте — ею Сергей рисковать не будет. Хотя всякое может быть. Кинул же он тогда в него эту грёбаную бутылку, теперь на руке синяк, который чертовски болит. Слава яйцам, перелома нет! И всё же это можно охарактеризовать как ревность. Ну, ревновал Жиров к нему Таню! А зря…