Две ночи и тысячи дней (СИ) - ".Злобный Гений." - Страница 6

Гашиш туманил голову и Халед вдруг поймал себя на мысли, что и он не прочь узнать, насколько хорош этот Дженсен в постели, но быстро отбросил эту идею.

Танец, которому Дженсена в свое время учили, был сложным и долгим. Полностью знал его лишь он. Да и по правде, станцевать его правильно из всех наложников мог лишь он. Потому что игрушка шейха должна всегда уметь больше, быть красивее и изгибаться как никто другой. Вот и сейчас Дженсен выгибался, прикрывал глаза и дышал так, что замерла большая часть зала. Этот танец он исполнял для шейха. Так думал сам шейх. Так было всегда. Но сегодня Дженсен пытался поймать на себе совсем другой, чужой взгляд холодных глаз.

Плаг уже буквально сводил его с ума и в глазах все плыло от возбуждения и наворачивающихся слез. Но он никогда не плакал. Точнее нет, не так. Он уже не плакал шесть лет.

Когда музыка стихла, Дженсен замер, затем поклонился гостям и застыл.

Аплодисменты были громкими, резкими и глушащими сознание. Но он не поднимал глаз, прерывисто дыша из-за нехватки воздуха и очередной волны сильного возбуждения.

Вновь склонившись и благодаря за внимание томной улыбкой, он выдохнул и отвернулся, идя к подушкам.

Ему уже было больно.

Как только танец закончился, Халед отвернулся. Но бросив взгляд украдкой, заметил, что походка Дженсена была не слишком ровной. Он сделал новый вдох курительной смеси, не желая об этом думать.

Спустя еще час он, наконец, обратился к отцу со словами:

- Я вынужден покинуть тебя, отец. Я устал с дороги и хочу отдохнуть. Думается мне, завтра гостей будет больше, а потому и сил мне потребуется больше.

- Хорошо, сын мой. Отдыхай. Можешь выбрать себе кого-нибудь, чтобы не было так скучно, - усмехнувшись, он махнул рукой в сторону наложниц и наложников.

Халед даже не взглянул на них:

- Благодарю тебя, отец. Но я, пожалуй, просто отдохну.

Пожелав приятной ночи визирям, гостям и своему младшему брату, принц, не глядя по сторонам, пошел к дверям.

Когда Дженсен заметил это, мужчина уже практически покинул залу. Халед покидал празднество, а вместе с его уходом он словно… что-то терял. Ему не нравилось это чувство, но и поделать сейчас он ничего не мог.

Потянувшись за бокалом вина, Дженсен выдохнул и прикрыл веки. Если только…

За все годы, проведенные здесь, он никогда не смел подходить сам. У него был хозяин и его гнева он боялся.

Но…

Идея, зародившаяся в мозгу, разожгла то самое странное чувство в груди еще сильнее…

Спустя еще час Дженсен улыбнулся шейху и присел рядом после легкого движения руки господина. Он протянул чашу с вином и тихо спросил:

- Мой господин, я вам нужен?

Шейх уже был достаточно пьян и добр. Как и его гости. А значит, либо за него уже заплатили, либо…

- Твое общество скрасит остаток моей ночи, - сказал мужчина и провел ладонью по бедру своего раба.

Дженсен чуть прикрыл веки и томно мягко улыбнулся.

- Я буду рад скрасить эти часы.

Шейх по-собственнически улыбнулся, демонстрируя окружающим свою власть над мальчишкой, и поднялся.

Прощание с гостями было недолгим, после чего шейх взял Дженсена за бедро и притянул к себе. Дженсен с готовностью придвинулся и позволил схватить себя за волосы. И ответил на поцелуй, покорно и с той страстью, которую шейх хотел показать окружающим.

***

Шейх был весел и игрив. Дженсен был накурен и возбужден. Идеальное сочетание в данном случае. Раздевался он сам под похотливым взглядом, скромно улыбаясь и посматривая из-под ресниц.

- Мне стоит чаще одевать тебя так, - шейх открыто разглядывал перетянутый ремешками потемневший от крови член. - Ты становишься особенно красив.

- Как пожелает господин, - почти простонал Дженсен, скрыв под наслаждением отвращение.

- Повернись.

Дженсен послушно повернулся. Он знал, что шейх с не меньшим удовольствием рассматривает плаг. Он тихо застонал, положил руки на ягодицы и слегка раздвинул их, призывно выгибаясь. Он знал, что выглядит, как шлюха. В сущности, он ею и был. Но сейчас, когда по его венам бежала дикая смесь дурмана и возбуждения, ему было все равно.

- Повернись, - снова велел шейх. - И иди ко мне.

И Дженсен повернулся и пошел, покачивая бедрами. И опустился на колени подле шейха, помогая ему раздеться. Пока он был занят, шейх гладил его тело там, где были нанесены рисунки. Мехенди останутся на его теле почти на месяц.

А потом шейх усадил его к себе на колени и поглаживал по бедрам, пока руки Дженсена гладили его по груди, поросшей теперь уже седыми волосами.

- Что ты делал с моим сыном? - вдруг спросил шейх.

Дженсен ждал этого вопроса, а потому поднял на мужчину скромный взгляд, пока руки продолжали легкие поглаживания; выдать себя он не мог ни словом, ни жестом.

- Ничего, господин. Мы столкнулись, когда я провожал Асиару в гарем. Он пошел с нами, а потом вернулся вместе со мной назад.

- Зачем?

- Он не говорил.

- Просто пошел с вами.

- Да.

- Ты ведь не обманываешь меня?

- Нет, господин.

- Ты ведь знаешь, что будешь наказан, если я узнаю, что ты соврал мне? - шейх грубо схватил его запястья одной рукой.

- Да господин, - покорно ответил Дженсен и вскрикнул, когда из него резко выдернули плаг, а потом громко и сладко, как любит шейх, застонал от облегчения, когда его место занял горячий твердый член.

При всех недостатках шейха, как то иногда грубость или его возраст, этот человек ценил искусство любви и за семь лет сам научил Дженсена многому. Дженсен рос, познавал и стонал только для шейха. Его личная молодая яркая и такая красивая игрушка…

Поэтому, даже несмотря на количество выпитого, шейх не отпускал своего раба от себя еще пару часов, наслаждаясь им и удовлетворяя себя так, как ему хотелось. И, несмотря на отвращение, Дженсен получал удовольствие. Но этому он уже учился сам. Закрывать глаза, или смотреть, стонать и выгибаться. Чтобы не так сильно, как в первый год, хотелось умереть…

Наконец, шейх задремал с сытой улыбкой на губах. Это было обманом. За годы Дженсен выучил привычки, повадки и способы возможных проверок. Поэтому он лишь немного отдохнул, велел слугам принести шейху еще вина и лег рядом.

- Господин, хочешь, я станцую для тебя?

- Ты не устал? - немного удивился повелитель, открыв глаза, поворачиваясь на бок и чуть улыбаясь. Глаза его хоть и казались сонными, но он еще не спал. Это и было проблемой.

- Устал, - честно ответил Дженсен. - Но мне в эту ночь не спится и я хочу тебя развлечь. Можно?

Шейх поцеловал его и кивнул.

Дженсен не в первый раз танцевал без музыки. Тишина комнаты, шорох покрывал и подушек, единственный зритель - иногда лишь все это было его музыкой. И он просто закрывал глаза, пока мелодия звучала в его голове. А затем, после танца наложник, как ласковый котенок, прильнул к груди своего повелителя, подавая кубок с вином и рассказывая забавные истории про новых девушек гарема. Мягко, почти шепотом и с веселым усталым смехом.

За первым кубком последовал второй и третий. И вот, наконец, из ослабевших пальцев шейха выпал четвертый. Дженсен осторожно, почти что любовно, уложил господина на подушки на его ложе и лег рядом, обнимая так, как было позволено лишь ему. Чтобы спустя еще полчаса подняться на ноги и надеть свои прозрачные шаровары. Человеческая память сильна, а вот память тела со временем слабеет. Шейх будет помнить то, что захочет Дженсен.

Посмотрев на себя в одно из зеркал в углу комнаты, он даже не попытался подправить поплывший макияж и вышел за двери. Здесь, в личных покоях правителя и его семьи, стражи не было. Но вот за следующими дверями она стояла всегда. Поэтому Дженсен ступал босыми ногами так, словно его гнали не черти, а ветер, легкий и невесомый.

Халед мог остановиться лишь в единственной пустой комнате в самом конце королевского зала, которую никогда на его памяти не открывали.

***

Он мог бы сказать, что отвык от дворца, но, в сущности, он никогда к нему и не привыкал. Да и к мягкой кровати он не привык, а потому лег на прохладном мраморном полу, подстелив одно покрывало, а второе свернув в тугой валик - под голову. Он знал… понимал, что должен быть тут, поэтому был. Последний раз он был здесь чуть больше семи лет назад, тогда ему было 25. Он знал, что никогда не займет место на троне, да и ко двору никогда не придется, но его это не печалило. Отнюдь.