Шестой (ЛП) - Линн К. И. - Страница 58

Он подходит ко мне — выражение лица, как обычно мужественное — и, протянув руку, вытаскивает осколок из моих волос.

— Поехали.

Подавив вздох, сажусь в машину.

Всю дорогу до мотеля мы молчим. И пока поднимаемся по лестнице тоже.

Молча входим в номер. Потом я также молча раздеваюсь и, натянув футболку, забираюсь в кровать.

Молчу, потому что мозг пребывает в оцепенении.

— Она бы умерла, даже если бы тебя там не было, — подает голос Шестой, пока я изучаю стенку.

О нет. Заткнись.

— А могла и не умереть. Если бы Седьмой поехал туда утром, как собирался, — отвечаю я низким безжизненным голосом.

Внезапно клетчато-цветочный узор стен вызывает у меня жуткий интерес.

— Тогда погибло бы гораздо больше людей.

Почему он никак не заткнется?

— А тебе то что? Мы же для тебя скот. Глупые животные, скитающиеся по земле, — из уголка глаза срывается слеза и капает мне на запястье.

— Я знаю, что ты очень ценишь жизнь.

Нахмурившись, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Зачем ты разговариваешь со мной? Ты же никогда не делаешь этого добровольно. Это я вечно лезу и сую нос не в свои дела. Что изменилось сейчас?

Шестой стоит возле кровати, руки опущены по бокам и выглядит он при этом несколько смущенным.

— Потому что ты расстроена.

— И что? Ты столько раз причинял мне боль, чем этот раз отличается от прочих?

Мышца на челюсти Шестого дергается, и он отводит взгляд.

— Что и требовалось доказать, — и я снова отворачиваюсь к облюбованной стенке.

Еще с минуту Шестой стоит возле кровати, а затем уходит в ванную.

Меня переполняет гнев, что он позволил Седьмому убить Мариссу. Я понимаю, что он не мог предотвратить это, и даже испытываю облегчение, что ее убил не он, но глубоко в душе мне бы хотелось, чтобы он отпустил ее.

Но Шестой не отпустил. Не смог.

Знаю, что это нереально. Они слишком непоколебимы.

За исключением меня.

Шестой сохраняет мне жизнь уже больше двух месяцев.

Номер заполняет звук сливаемой в бачке воды, и он выходит из ванной. Слышится шелест одежды, а затем кровать прогибается, и жуткие пружины приходят в движение.

Мне хочется велеть ему лечь спать на диване, но Шестой не мой бойфренд.

Он мой похититель.

Бесчувственная машина смерти, а не возлюбленный.

Весь тот секс, что у нас был, не включал в себя эмоциональную привязанность. Киллеры трахаются и ничего больше. Как и сказал Шестой: главная цель — наслаждение.

А я как глупая наивная девчонка начала думать, что это может значить нечто большее.

Когда его рука обвивает мою талию, я вздрагиваю. Но, как и все ночи до этой, таю на его обнаженном торсе. Сливаюсь с его телом.

Да, сегодня ночью он не единожды дал понять разными способами, что не хочет пока убивать меня, но это нельзя приравнивать к эмоциональной привязанности. Я жива только потому, что полезна. И ничего более.

— То, что я — социопат, не означает, что я не в курсе, что такое любовь, — шепчет он.

Я замираю, пытаясь осмыслить его слова.

— Ты умеешь любить?

Повисает пауза, а затем очень близко от моего уха раздается очень отчетливое:

— Да.

Дыхание перехватывает, и слезы снова застилают глаза. Меня бросает в жар.

Что со мной не так?

Любовь социопата, безжалостного убийцы — неужели это то, чего я хочу на самом деле?

И пока по щеке медленно катится слезинка, я уже знаю ответ. Ответ, который не только пугает меня, но и заставляет задуматься.

Да.

Глава 24

Следующим утром я словно в тумане.

Никаких едких замечаний. Я почти не разговариваю.

На душе мрачно. Во мне словно что-то надломилось, и теперь бушует огромный жуткий кризис самосознания.

Шестой и «Отряд Убийц» на самом деле несут смерть. Реки крови и кучи тел.

И я часть всего этого.

Я добавила каплю в ведро, из которого через край хлещет алая кровь.

Лейси кардинально отличается от Пейсли, и связующие их нити больше не скрыты туманом. Все очень сложно, и определено, и надломлено, потому что я и сама надломлена.

Я впервые осознала в кого превратилась. Заметила разницу между Лейси и Пейсли.

Лейси — роль, которую я играю. Она — не настоящая я, но почему-то я забыла об этом. Ничто из событий последних двух месяцев не было моей жизнью. Ни то, как я выглядела, ни одежда, которую я носила, ни путешествия, ни компаньоны.

Это я, Пейсли, убивала людей.

Да, эти люди пытались убить меня, так что можно считать мои действия самозащитой, но я не в силах забыть тот кайф, который ощущала, и какой у нас с Шестым после был секс.

— Мы здесь слишком задержались, — говорит Шестой и начинает паковать сумку.

Я качаю головой.

Он замирает и внимательно смотрит на меня.

— Ты должна смириться с этим.

— Как?

— Просто отключи все мысли.

Сжав челюсти, я пытаюсь сдержать слезы.

— И что? Начать считать всех людей скотом? Я не такая больная, как ты!

— Закончила? — и этот вопрос не подразумевает, закончила ли я свою гневную речь. Он спрашивает, готова ли я получить пулю в лоб.

Покачав головой, я морщусь, и по щекам начинают течь слезы.

— Тогда поднимай свою задницу и начинай собираться. Нам нужно двигаться.

Гнев, печаль, замешательство — сейчас я сплошной комок эмоций. И похоже, у меня не получается взять себя в руки. Из-за царящего в душе хаоса мне хочется психануть.

— Почему тебя заботит только твоя жизнь и членов «Отряда убийц», а не простых людей? У тебя есть семья?

— Мать и брат.

Но даже шокирующий факт того, что он поделился со мной столь личной информацией, не в силах меня остановить.

— И ты бы застрелил их? Убил бы? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он с непроницаемым выражением лица и столь же бесцветным голосом.

Я не свожу с него взгляда. Серьезно?

— Значит, нет человека, которого ты любил бы так сильно, чтобы умереть за него?

— Нет.

Вот оно что. Даже если он как-то по-своему и любит меня, этой любви никогда не будет достаточно, чтобы отдать за меня свою жизнь.

— С чего ты взяла, что раз у меня есть семья, то я люблю их?

Я возмущенно спрашиваю:

— А разве ты их не любишь?

— Судя по твоей реакции, я должен их любить.

— Тогда вернемся к давнишнему вопросу — ты когда-нибудь был влюблен?

Мне просто необходимо знать ответ.

— Или даже к прошлой ночи. Если ты способен любить, есть кто-то, кого ты любишь?

Шестой даже не поморщился, выражение лица осталось таким же бесстрастным, как и раньше.

— Я любил и потерял любовь, но это ни в коей мере не меняете того, кто я есть.

Он умеет любить. Он любил. Но, в конечном итоге, он по-прежнему остается социопатом.

— Ты не тоскуешь по этой любви? — интересуюсь я. — Разве ты никогда не жаждал привязанности? Не испытывал острой потребности очутиться в объятьях того, кого любишь?

Шестой прекращает застегивать молнию на сумке и замирает, изучая ее.

— Я бесчувственная машина-убийца, помнишь? Я выполняю работу, и эта работа — смерть. Любви нет места в моей жизни или во мне.

Шестой переводит взгляд на меня — брови сведены в одну линию — и качает головой.

— Я делаю ужасные вещи, Лейси. Я не слепой и понимаю это.

В глазах снова закипают слезы. Я поджимаю губы, чтобы лицо не кривилось.

Сломлена. Все тело в синяках, а сердце истекает кровью.

Я признаю, что хочу его любви, но какой ценой для себя?

***

— Куда мы теперь? — интересуюсь я, после того как мы загружаем вещи в машину.

— Остаемся здесь, просто перебираемся в другую часть города.

Я усаживаюсь на свое сиденье.

— Нас пытались убить здесь, причем не единожды, а ты все равно хочешь остаться?

Шестой смотрит в окно, выжидая возможности свернуть с дороги.