От ненависти до ненависти, или Истеричка и Чудовище (СИ) - "Elle me deteste" - Страница 106

— Все, все, герой. Молодец, справился. Остальное будет уже не так больно. Только отпусти меня, пожалуйста, иначе я Томашу пожалуюсь… кстати, а где он?..

— Это, блять, сука, уебок, единственное, что тебя сейчас волнует? — рыкнул Стево, убирая руку и закрывая ею себе глаза. Рожа у него позеленела так, будто он собирался блевануть.

— Ну порычи еще здесь на меня, — устало выдохнул Имре: что-то зачастили мелкие пиздюки на него рычать. — Все, Рурорг, наслаждайся, я все для тебя подготовил.

— Джей, альфенку дай успокоительное и еще обезболивающее. А ты посиди, орел, чо-т позеленел, — велел он Имре, сам подступая к Стево и быстро смело ощупывая перелом. — Нормально. Может быть, даже не придется ломать в третий раз, — ехидно хмыкнул он.

Рурорг резко поставил кость на нужное место и сжал плечо обеими руками, что-то быстро и с чувством шепча.

Имре прищурился и решил, будто и впрямь перетрудился и у него начались галлюцинации. Рурорг, скрюченный столько, сколько он его помнил, распрямился, серая, дряблая кожа приобретала бронзовый оттенок, из-под его рук стал сочиться густой черный дым, будто ладони раскалились и теперь подпаливали кожу Стево. Всего мгновение, Джей за это время даже не успел налить эликсир и принести его Стево, но лицо Рурорга под бородой стало молодым, почти юным, в глазах бушевало пламя, а изо рта, полного хищных, острых зубов, мелькнул раздвоенный язык.

Видение пропало в тот же миг, когда вернулся Джей и бесцеремонно влил обезболивающее в рот Стево. Имре потер глаза и снова увидел скрюченного, злого старикана.

****

Все происходило в тумане. В тумане, под водой, во сне и в бреду одновременно. Кажется, Джей чем-то был недоволен, кажется, Имре получил по башке, кажется, Имре как-то отшутился. Точно, верно и на все сто процентов Стево знало только одно: пиздецкая боль. Да, не самая сильная в его жизни, но, черт возьми, это не самое подходящее и эффективное утешение, когда боль колкими волнами проходится по всему телу, а в эпицентре — в плече, ключице и руке — по ощущением будто выдрали кусок мяса.

Умом он понимал, что его ощущения преувеличены. Эмоционально он понимал, что все в порядке. Телом он понимал, что пиздец, что уж лучше бы он дома сидел, и что лучше бы он правда занялся рукой на Юге, как планировал, или и вовсе ходил бы с такой. Чертов Имре — если бы не он, то никто бы не заставил Стево все это терпеть здесь и сейчас.

Кажется, задали какой-то вопрос. И, хоть Стево его и не понял, он все равно попытался ответить, чтобы отвлечься. Попытка провалилась, потому как после потока матерных слов говорить он не мог, и получалось только мычать. Может, он и правда откусил себе кусок языка?.. Но в сознании Стево оставался сравнительно чистом и ясном, поэтому понял, что нет, язык на месте, крови во рту нет. Крови вообще не было — даже в плече, он чувствовал. Значит, Имре действительно — ебаный костолом — справился хорошо. Пусть и со второй попытки — это был реально тот случай, когда лучше недоломать с первого раза, чем раскрошить все к чертям собачьим. Поэтому он не злился. Только немного и как можно тише постанывал, и, кажется, даже не матерился больше.

Зато четко почувствовал, что Джей куда-то свалил — наконец-то. На его место, у изголовья кушетки, встал Имре и одной рукой… нет, это невозможно! Наверное, Стево и правда в бреду. Потому что быть такого не может, чтобы Имре погладил его по голове — причем без издевки, а ласково и, черт возьми, нежно. Уж скорее восточники пойдут войной на Север! В общем, этот вопрос оставался открытым, а тем временем вторую руку он положил ему на грудь — не то поддержать, не то подержать, пока Рурорг его перевязывал. Что тоже было удовольствием не из приятных. Но Стево концентрировался на том, чтобы не скулить.

****

Леррой расположился за своим столом и старательно вырисовывал лицо анатэ. Уже не копировал рисунок Имре, а по памяти. Получалось не слишком хорошо, но, благодаря советам Имре, с каждым разом все лучше.

Для рисования у него был уголь и мел. Имре говорил, что на Юге есть всевозможные краски, и настоящие художники создают поистине прекрасные картины и портреты. Но на Севере не нужны другие цвета, кроме черного и белого. Правда, Рурорг подарил ему еще один мелок с голубоватым оттенком, но пока неясно, как и где его использовать.

Леррой задумался, позволяя руке двигаться самой по себе, а когда очнулся, то понял — лицо не похоже на Диаса. Вначале оно показалось незнакомым, но потом Леррой узнал его и в груди завязался узел страха. Это Стево. Черты не слишком четкие, но взгляд — тот самый, кровожадный и насмешливый. Таким он предстал перед ним впервые.

Леррой добавлял смелые резкие детали, превращая портрет в этюд. Тронный зал. Но все иначе. Стево на спине, руки и ноги раскинуты в стороны, и он… мертв. Сейчас бы добавить красного. Жаль, у него нет красок, но…

Леррой потянулся к перу для письма и острием порезал себе ладонь. Глубоко, но боли не почувствовал. Пальцами размазал кровь по лицу и шее Стево. Дыхание участилось, а сердце забилось часто, гулко.

В комнате стало жарко. Так жарко, будто у него высокая температура. Леррой углем заштриховал тело Стево, сделал его черным, словно его не было в тронном зале, а вместо южанина — пустота. Голос анатэ, шипящий бубнеж зазвучал в ушах и глухие, ритмичные удары барабанов. Или это сердце? Или мысли рвутся наружу, или воспоминания.

Тронный зал. Анатэ. Джея нет. Леррой очень, очень хотел, чтобы его там не было. Среди всех этих мертвых людей, которых разложили вокруг. Зачем они? Почему анатэ привез его сюда? Так жарко и нечем дышать, внутри все пытает, хочется пить.

Раз, два, три, четыре… трупы. И дальше еще больше. Новые и новые. Рыжие волосы, смуглая кожа. Головой к нему, ногами наружу. От них звенящий звук. И молитвы анатэ. Кого он зовет? Ледяного Господина? Или Огненного Хозяина? В кого он верит и кому поклоняется? Кто слышит его? И кто ему отвечает?

— Тише, тише, — голос Рурорга, рычащий, низкий. Он подходит со спины. — Не оборачивайся. Не смотри на меня.

Леррой закрыл глаза и ощутил, как в рот сунули что-то круглое, склизкое и противное на вкус.

— Не жуй, глотай.

Но глотать больно — горло воспалено. Рурорг настаивает, запихивает ему в рот новые упругие шарики. Что это? Леррой пытался рассмотреть, но перед глазами мелькало другое. То, чего он никогда не мог видеть. Бешеные, безумные танцы, голые тела, альфа и омега на столе, на них все смотрят. Они занимаются тем же, что делали анатэ и Имре. Но сейчас… сейчас анатэ шепчет, просит о чем-то. Леррой хотел к нему, вдохнуть его запах и спрятаться.

Рядом с ним тепло и безопасно. В его объятиях, в его утробе. В темном мире, где сердцебиение Диаса вокруг него и другие, далекие голоса. Кто-то говорил, что любит его, еще до того, как ему дали имя. Кто-то говорил, что любит Диаса, еще до того, как появился сам Леррой. И здесь были другие, альфы, омеги, гамма, Джей… Они оставляли что-то, и он не может взять с собой всего себя. Часть него навсегда останется в Диасе и будет связывать их в том другом мире. Где холодно. Где тяжело дышать. Но нужно! Нужно сделать вдох!

— Запей.

В рот льется кровь. Он знал, что кровь. Вязкая, горячая, чужая. Еще живая. Еще хранящая воспоминания чужих рассветов, рождений, смертей, объятий, криков. Кто это? Кто они все? Кто он сам?

Он потерялся в темном каменном коридоре. Но как такое возможно, если он прямой. Нет дверей. Нет поворотов. Нужно просто идти вперед, а там…

Тронный зал.

Острый луч пересекающий пространство. Он словно делил его надвое. Там, по ту сторону, трон. Занятый. На нем альфа, взрослый. Вокруг другие. Северяне. Все они на одно лицо. Все родня. Джей у них.

Но Леррой очень, очень не хочет, чтобы Джей был там. Среди этих трупов. Еще живых. Пока.

Он делает шаг туда. Трон. Его трон. Его!

И рычит. По-настоящему, по-взрослому. И этот рык подхватывают другие. Имре, Стево, Эммет, Йерге северные лорды и южные военачальники. Они здесь. С ним. За него.