Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 32

— Вас провести к трейлеру?

— Нет, сэр, благодарю. Думаю, я смогу сама.

Поравнявшись с охранником, она улыбнулась ему и пожелала доброй ночи, а затем оглянулась. Внедорожник, различаемый в темноте лишь по красному свечению габаритов и шару теплого светла фар, все ещё стоял на месте. Норин казалось, она физически ощущала на себе внимательный, оберегающий взгляд Тома. Оказавшись на освещенной аллее, ведущей между деревьев к викторианской усадьбе, она снова обернулась, махнула ему рукой и среди звуков ночи отчетливо различила утробное рычание заведенной машины.

***

Понедельник, 9 февраля 2015 года

Лондон

Том сидел на диване, закинув ноги на пуф. Был поздний вечер, плавно перетекающий в ночь. Хиддлстон пытался сосредоточиться на чтении. Он играл карандашом, ритмично перебирая его между пальцами и тем самым вгоняя себя в сонливый транс, но с каждым неравномерно сбившимся тактом он отвлекался от текста, который и так уже знал наизусть. Съемки «Ночного администратора» начинались через месяц, он уже выучил назубок и сценарий, и оригинальный роман, но продолжал в них дотошно ковыряться. Он всегда тщательно готовился к ролям, и к воплощению Джонатана Пайна, отставного солдата и завербованного британского шпиона, относился, вероятно, скрупулезней всего. БиБиСи запланировали экранизацию шестисерийным телефильмом, каждый из эпизодов предполагался длительностью в час, а это было равноценно шести полнометражным фильмам по масштабности съемок. Играть столь непростого для поверхностного понимания главного героя в таком длительном проекте было ответственно, и Том очень не хотел сплоховать. А потому продолжал накапливать знания, углубляться, готовиться: физически и морально.

На низкой тумбе под телевизором коротко завибрировал поставленный на зарядку телефон. Том поверх книги покосился на вспыхнувший экран, затем перевел взгляд на часы. Едва перевалило за полночь, и это, думал Том, сестры — по привычке родом с детства — наперегонки спешили поздравить его первыми. Он упёр палец в слово, на котором оборвал чтение строчки, и думал, стоит ли вставать. Телефон снова настойчиво завибрировал, напоминая о входящем сообщении, и Хиддлстон поднялся с дивана. К его удивлению, смс пришло не от Эммы или Сары, а от Норин Джойс. В нём значилось короткое «Спишь?»

Он ответил «Привет. Нет.» и подумал, что именно это ему сейчас и следовало делать. Завернув уголок страницы, на которой остановился, и отложив книгу, он прошелся по гостиной и примыкающей кухне, выключил везде свет, проверил, запер ли входную дверь и, захватив с собой телефон вместе с проводом зарядного устройства, направился наверх, в спальню. Новое сообщение застало его посередине лестницы:

«Напиши свой адрес»

Том остановился и нахмурился. Сегодня был вечер церемонии БАФТА, и он знал наверняка — Норин должна была присутствовать. Фильм с её участием был номинирован в двух категориях, и хоть самой Джойс ничего не перепало, она представляла съемочную команду вместе с режиссёром и сценаристом. Она сама ему об этом говорила, когда они торопливо пересеклись на кофе несколькими днями ранее. В его голове мелькнула параноидная мысль: а что, если это на самом деле не Норин? Он не хотел отправлять свой домашний адрес, не зная наверняка, что по другую сторону сотовой связи была именно Джойс. Том спросил: «Зачем?»

Он поднялся в ванную и, настроив в душе капризный кран, стал раздеваться, когда на углу раковины ожил мобильный. От Норин почти молниеносно пришел ответ:

«Так, полноправный король Йотунхейма. Ты там со своим шпионством совершенно нелюдимым стал. Напиши адрес!»

Том замер с телефоном в руке и стянутыми к коленям джинсами. Он улыбнулся сообщению, вдруг пристыженный собственной подозрительностью. Конечно, это была Норин, кто же ещё? Он написал — «Херберт-Стрит, 12» — и шагнул под горячий душ.

И в самом деле в последнее время его можно было описать нелюдимым. Он почти год провёл вдали от дома на съемках, крайне редко показываясь на публике, и сейчас, на несколько месяцев вернувшись в Лондон, мигрировал только между тренажерным залом, домом и любимой кофейней в нескольких кварталах, где завтракал и читал утреннюю газету. Он предпочитал ни с кем не общаться, не давать интервью и даже по возможности избегать папарацци, если замечал их на улицах. Ему нужно было аккумулировать в себе энергию, чтобы снова быть готовым к работе, и это предусматривало много осознанного отшельничества. Каждый день он выходил на длительные пробежки, прочищая голову и встряхивая тело; каждый вечер проводил за рабочим столом или на диване в окружении собственноручно сделанных конспектных заметок к грядущей роли; каждую ночь он засыпал с мыслями о Джонатане Пайне. Том сужал своё мышление, направлял всё своё внимание в него одного и оттого часто просыпался от тревожных снов, в которых он был настоящим Пайном, а не играл его.

Направив поток воды прямо в затылок, Том медитировал с закрытыми глазами и почти задремал стоя. Когда он вернулся в спальню, растирая спину махровым полотенцем и зевая, было уже почти час ночи. Хиддлстон упал на оставшуюся с утра не застеленной постель, и, как только его голова коснулась подушки, в дверь позвонили. Торопливо натянув пижаму и пытаясь пальцами расчесать и примять влажные волосы, он спустился в прихожую. На крыльце послышался характерный скрип тонкого женского каблука по бетону, и протягивая руку к замку, Том был уверен, что по другую сторону двери обнаружит толкающихся сестёр, но снова ошибся.

На пороге его дома стояла Норин Джойс. В длинном кремовом платье с глубоким атласным декольте и шифоновым шлейфом, медные волосы мягкими волнами спадали на острые голые плечи, с ушей свисали изумрудные пальмовые листья; кукольно-густые ресницы и кровавые губы. В руках была открытая коробка с тортом и запечатанная бутылка шампанского с синей этикеткой «Чарльз Хайдсик». Посередине торта, сверху усыпанного ягодами, торчала тонкая едва горящая свечка.

— С днём рожденья тебя-а-а, — тонко запела Норин. — С днём рожденья-а тебя-а-а! С днём рожденья, дорогой Хиддлстон, с днём рожденья тебя!

Он расхохотался. Сонливость и усталую бредовую мешанину мыслей снесло неподдельным восторгом. Это был сюрприз, получить который он никогда не рассчитывал, в котором была примесь голливудского нуарного лоска, который казался неправдоподобно роскошным. Великолепная женщина в дизайнерском платье и ценных украшениях с дорогим алкоголем наперевес под его дверью глубокой ночью — что было способно затмить это?

— Ты что, прямо с Ковент-Гардена сбежала? — спросил Том, когда Норин допела и улыбнулась ему.

— Нет, я ещё на афтерпати успела заскочить. Своровала у них шампанское, — весело сообщила она и подмигнула. — Там, знаешь ли, без тебя очень скучно. Нет Хиддлстона — нет танцев и веселья.

Он отступил от двери вглубь коридора и пригласил:

— Заходи внутрь, давай выпьем твоего сворованного шампанского.

Норин покачала головой.

— Нет-нет, я заехала просто коротко поздравить. Не хочу тебя отвлекать или мешать…

— Джойс, зайди в дом, пожалуйста!

Она с сомнением оглянулась. Улица за её спиной была пустынной и тихой. Тускло светили редко воткнутые в тротуар фонари, на дороге, боком втиснувшись в ряд запаркованных машин, стоял черный кэб с включенным счетчиком; ветер расшатывал незапертую кованную калитку.

— Ладно, — ответила после короткого раздумывания Норин. — Только заберу пальто из такси и расплачусь с водителем.

Она отдала ему торт и бутылку, и, повернувшись, сбежала по ступенькам. Платье легкими светлыми крыльями порхало вокруг её шагов, волосы упруго пружинили. Том смотрел в её удаляющуюся обнаженную спину и, задув свечку, загадал, чтобы они никогда не теряли друг друга из виду. Незаметно для него самого они совпали как идеально подогнанные детали пазла. И хоть иногда Том всё ещё обнаруживал в себе неуместное влечение к Норин, хоть порой ему приходилось одергивать себя за непозволительные мысли и эмоции, в остальном дружить с ней было легко. В конечном итоге, рассуждал Том, Джойс была женщиной высокого класса и необычайной красоты; было бы странно, если бы он этого не замечал и на это не реагировал естественной физиологией. Норин обладала какой-то заразительной и одновременно скромной уверенностью в себе, её роскошь очевидно проступала, когда она была расслабленно повседневной в кроссовках и потертой кожаной косухе, и лишала дара речи, когда она несла себя прямо и гордо в обвивающемся вокруг неё вечернем платье. Её оболочка была изысканной и пробуждающей желание, но куда важнее — и очаровательнее — было наполнение. Том постоянно встречал красивых девушек и женщин, но по-настоящему интересные попадались на его пути не так часто, чтобы позволять себе ими пренебрегать. Ему импонировали ум и характер Норин, они ему подходили.