Боль (СИ) - Шматченко Мария - Страница 2

— Нет, так неправильно! Ты ж принцесса, а ни разбойница! Постой!

Она смущённо улыбнулась ему:

— Ну, хорошо!

— Ты прелесть, — он запыхался, но остался очень доволен. — Я, между прочим, тебе цветок сорвал!

Сказано это было таким серьёзным тоном, будто бы малыш сказал: «Я для тебя государство захватил!». Если бы это услышал кто-то из взрослых, то засмеялся бы, но никого из них поблизости не оказалось. Принцесса улыбнулась и, сделав реверанс, приняла цветок, при этом несказанно стесняясь.

Адриан родился и вырос на ранчо в семье рабов, Даррена и Алиссии. Он рано потерял мать — ему тогда стукнуло только три года, и помнил её смутно. Отец очень любил своего сына, а тот — его, они стали единственной отрадой друг для друга. Хозяева всегда это отрицали, но многие поговаривали, что мать юноши являлась мулаткой. Этим и объяснялась слишком светлая для чёрного раба кожа.

В те времена, когда Адриан появился на свет, владельцами поместья были покойные родители Джеральда. И его мать велела устроить в саду огромный розарий. Супруга нынешнего господина, став новой хозяйкой мысленно возблагодарила свекровь. Констанция была видной дамой. Высокая, статная, но не худая, как говорится, всё при ней. Она любила светские развлечения, вела себя всегда безупречно вежливо. И знала толк во всем, что касается моды. В то же время про неё говорили: «С характером!». Ей и Джеральду исполнилось по двадцать один год, когда они поженились. Но у них так и не родились свои дети. Конни забрала себе двух племянниц, Геральдину и Эйлин.

Констанция происходила из очень богатой семьи, но не аристократической, титула у неё не имелось, а муж был дворянином и звался «Его Светлостью», а иногда ему говорили: «Ваше Сиятельство». Супруга, выйдя за него замуж, стала леди, и её имя теперь тоже звучало с титулом, но ни к ней, ни к нему по их просьбе таким образом никто не обращался. Приёмные дочери титул отчима не получили, но девушек иногда звали «леди», желая угодить им и их родителям. Кровные мамы обеих племянниц Конни погибли в кораблекрушении. Эйлин осталась круглой сиротой, а у Геральдины был папа, но он служил моряком, и ему очень редко доводилось видеть дочь, поэтому не имел ничего против, чтобы ей взяла под своё крыло родственница. Отец всегда писал ей, присылал ракушки, диковинные, экзотические сувениры, красивые безделушки. У неё даже имелось сари.

Так у девочек появилась семья, а в ней и вторая тётя. У сэра Джеральда была старшая сестра Фелиция. Люди знали её красивой, спокойной, очень вежливой, истинной леди. Она вышла замуж за богатого человека, и через год у них родился мальчик. Сына назвали Филиппом, которого все звали Филом. Родители почему-то дали ему такое имя в честь французского короля Филиппа Красивого. Он был старше Эйлин и Геральдины на шесть лет. Отец его умер, когда мальчику исполнилось всего семь.

Фелиция приезжала в поместье так часто, как только могла. Выйдя замуж, она уехала из дома. Женщина видела покойную рабыню Алиссию и очень хорошо её помнила — та являлась ровесницей её младшего брата, единственной ровесницей и единственной его подружкой по играм. Когда рабыне исполнилось восемнадцать, хозяин выдал её замуж за сына раба-садовника, Даррена, немного старше неё. Вскоре у них родился сын. Фелиция в то время давно не приезжала на ранчо, а навестила его спустя три года, когда Алиссия уже умерла. Леди почему-то уважала Даррена, просила, чтобы его брали на вокзал встречать её и нести багаж. Тогдашний управляющий Сэм всегда исполнял это желание.

Филипп учился в закрытой, элитной школе для богатых детей. Ещё в детстве мальчик отказывался гостить в поместье. И матери приходилось ездить одной. Когда были живы сэр Гарольд и леди Лилиан, её родители, Фелиция навещала отчий дом чаще. Летними днями леди сидела на скамейке неподалёку от клумб, на которых работал Даррен. Госпожа сажала рядом с собой Адриана, общалась с ним, разговаривала и учила читать и писать. Наверное, она скучала по своему сыну, который предпочитал город, а не глухомань, как с малых лет отзывался о поместье деда. Мальчик Даррена совсем не боялся эту леди, хотя его всегда учили бояться хозяев. Управляющий Сэм однажды сказал Фелиции:

— Ударьте его как-нибудь — пусть боится и уважает!

— Ах, Сэм, он же ни в чём не провинился! — отвечала женщина. — Для меня главное самой не ударить в грязь лицом перед моим ангелом, который молится за меня Господу, — она была очень верующей, — а ни ударить кого-то!

К тому времени брат Фелиции уже женился на девушке из порядочной семьи, Констанции, и они крайне редко и ненадолго появлялись на ранчо. Потом умер их папа, а через год — и мама, и Фелиция больше не ездила в отчий дом; Констанция всё никак не могла забеременеть, и они с мужем удочерили её осиротевших племянниц, и много лет не появлялись в поместье; Сэм уволился, потом сменилось несколько управляющих, пока не появился молодой Томас; Адриан превратился во взрослого красивого юношу… Так пролетели года… Незадолго до возвращения Джеральда с семьёй Фелиция приезжала на ранчо. Увидев сына Даррена, она не выдержала и воскликнула:

— Батюшки, какой же ты красавец! Просто глаз не отвести! Так бы и усыновила!

Побыла она недолго. Поговаривали, женщина не хотела встречаться со своим братом, который обещался вскоре приехать.

Со дня возвращения хозяина поместья прошло всего три дня. Констанция приезжала сюда и раньше, но девушки были тут впервые, и им здесь очень понравилось, что ни могло не радовать Джеральда. Но сам он стал каким-то странным, задумчивым и грустным. Здесь прошли его детство и юность. Он покинул отчий дом в двадцать лет и с тех пор старался как можно реже появляться здесь.

Даррен посмотрел на заборчик, который оплетали розы.

— Помнишь, госпожа Фелиция сказала, что, когда увидела тебя впервые, ростом ты был ниже вон тех перекладин?

— Конечно, помню, — улыбнулся в ответ сын. — Как я могу забыть?

— Адриан, — вдруг услышали они голос леди Констанции, — у тебя очень красивая улыбка!

Ему было неожиданно такое слышать от хозяйки, но всё же стало очень приятно, и он зарделся как роза.

— Благодарю вас, — ответил юноша, и от Конни не скрылось, как тот застеснялся, и она рассмеялась.

— Идём, достанешь мне вазы с чердака…

Он последовал за ней. Отец ободряюще улыбнулся ему.

Они вошли в дом, женщина повела его на мансарду, где располагались старые кладовки. В косые окна врывались солнечные лучи, оставляя на полу блики, такие идеально ровные, будто бы специально кем-то начертанные.

— Пока светло надо сделать, — сказала Констанция. — Адриан, принеси сюда вон ту табуретку и поставь сюда. Я на неё встану.

Он быстро выполнил её приказ.

Она доставала с полок вазы, а раб их принимал и аккуратно ставил на пол.

— Сколько тебе лет?

— Скоро девятнадцать, леди, — ответил Адриан.

— То есть сейчас восемнадцать? — задумчиво произнесла Конни. — Так ты ещё маленький! Обеим моим девочкам скоро двадцать.

Адриан никогда не задумывался над своим возрастом, но маленьким себя не считал. Он родился и вырос рабом, а это значит, пока в состоянии трудиться, значит, ещё годный. А что может ещё поменяться в его жизни, жизни, которая ему и не принадлежала?

— Да, пока восемнадцать, — сказал юноша.

— Это так мало. Год назад — семнадцать. А там до пятнадцати недалеко. Ты ещё почти ребёнок.

— Мне папа тоже так говорит.

— Он прав! — улыбнулась Конни. — Так, на держи вот эту! Для нас, родителей, вы навсегда останетесь детьми. Мой папа до сих пор зовёт меня малышкой.

Адриан улыбнулся, и Констанция рассмеялась:

— Да, у меня тоже есть папа! На держи вот эту. Осторожно: она тяжёлая!

Он принял её и поставил на пол.

Констанция хотела передать ему ещё одну, как тут распахнулась дверь, и влетел Джеральд.

— Вот вы где! — такими словами хозяин приветствовал жену и раба.

Женщина от такой неожиданности испугалась и выронила вазу из рук. Хорошо, что её успел подхватить Адриан.