Оно: всё впереди (СИ) - "Ira_Jones" - Страница 95

Эдди лежал на полу своей комнаты и пытался оторвать тушку от земли, делая своеобразные отжимания. Получалось криво и несуразно. Мальчик понимал это, но что-то загадочное шептало ему на ухо «делай, сейчас тебя никто не осудит».

На другом конце квартала под одеялом Ричи разглядывал взрослые журналы, которые воровал у отца, пока тот не видит. Он аккуратно переворачивал каждую страницу, внимательно рассматривая тела юных девушек. Кто-то мог бы сказать, что это в некой форме извращение, но для тринадцатилетнего Тойзера это был его тайный период взросления.

В доме номер 56 свет горел только в комнате Бена. Он быстро строчил рифмы на бумаге, строки которых были посвящены в основном Беверли Марш. Конечно, он бы никогда не показал ей свои стихи, но пока никто не видит, можно было насладиться ими в полной мере.

Не так далеко, на пересечении центральной, в церкви, на коленях сидел Стен. Он молился. Не о чём-то конкретном. Просто благодарил бога за то, что он жив. Кроме него в церкви больше никого не было, и мальчик мог в полный голос читать любую молитву. Это было не обязательно, но в мертвой тишине большого зала, ему казалось, что он словно воссоединился с господом.

А за пределами города, на небольшом холме, в небольшой овечьей ферме на крыше амбара лежал Майк. Он просто лежал, думая обо всем, что с ним приключилось. «Словно второстепенное звено», — думал про себя неудачник. Он знал, что не является душой компании, но тем не менее, мысли о том, что однажды остальным надоест с ним возиться, пугали мальчика. Майк не имел близких друзей до этого года. И к сожалению такие мысли он мог сказать лишь сам себе. В глубокую темную ночь, когда никто не услышит его тихие всхлипы.

А в небольшом мотеле на окраине, за письменным столом, скрючившись в три погибели, сидела Фостер и строчила в своём блокноте. Только вот, она не делала записи, а рисовала. Небольшое увлечение, которое она никому не показывала и только при тусклом свете лампы, наедине с собой, она могла раскрыть своё творчество. На выцветшей бумаге были карандашные наброски человеческого лица. Пухлые губы, ярко выраженные скулы, немного растрепанные и спадающие на высокий лоб волосы, косой взгляд. Не сложно догадаться, чей портрет она рисовала.

В доме, некогда принадлежащем Миссис Харис, тоже горел свет. Беверли лежала на своей кровати, накрытая одеялом и готовая ко сну. На краю сидел Пеннивайз, нервно сминая уголок своей майки.

— Значит... ты уезжаешь? — тихо спросила девочка.

— Всего на пару дней. Я надеюсь, тебя можно оставить одну в доме? Ну, то есть, я не силён в делах касательно того, как обращаться с детьми и всем этим, так что...

— Не волнуйся, — остановила поток льющейся из уст клоуна информации Марш. — Пару дней я переживу. А как же ты? Ведь... ты никогда не уезжал из Дерри.

— Эй, мне тысячи лет, — гордо шмыгнул носом тот. — Я видел такие миры, которые ты даже представить не можешь. Что мне какой-то Чикаго?

— Ну... не знаю, — пожала неудачница плечами. — Еды мне оставь.

— Куда же без неё, — монстр встал, оперевшись руками в колени. На его лбу всё ещё блекло, но была видна надпись, оставленная Каспбраком. Как оказалось, маркер, которым он писал был перманентный, и смыть его было крайне сложно. — Засыпай.

— А ты дверь закрыл? — прищурилась девочка.

— Да, да... хватит напоминать.

— У тебя в одно ухо влетает, а через другое вылетает, — буркнула Марш, сильнее укутавшись в одеяло. Клоун направился к выходу, попутно протягивая руку, чтобы выключить ночник на стене. — Стой! — окликнула его девочка.

— А?

— Не... не выключай, — чуть тише сказала она.

— Почему? Ты что, спишь со светом?? — удивился Пеннивайз, мысленно думая, сколько денег уходит на электричество.

— Я... немного... боюсь... — практически беззвучно призналась Беверли.

— Боишься? Чего?

Неудачница продолжала смотреть на него. Её взгляд как бы сам говорил: «тебя», и клоун это понимал. Но чувство, которое он испытывал было такое же, как и когда он пытался съесть неудачников в цирке на ярмарке. Пресно, горько, отвратительно. Совсем не похоже на тот страх, который монстр так любил. Пеннивайзу жутко не хотелось проводить остаток ночи с этим чувством. Он подошёл к ней и снова присел на кровать. Девочка поджала ноги к себе и свернулась калачиком, не понимая, зачем клоун вернулся.

— Парят над полем светлячки,

Один погас, другой.

Но танец одного из них

Унёс его покой.

— своим скрипучем и странным голосом вдруг запел он. У Беверли отнялся дар речи от шока. Чего, а песни она никак не ожидала.

— Отринув древности закон,

Их дружба возникает.

И сострадание и тепло...

— монстр замолчал, поняв, что девочка тихо угорает, пытаясь сдержать смех. — Эй! Ты чего смеёшься?? Что тут смешного? — не понимал клоун. Тут Марш не выдержала и начала ржать в голос.

— Что... ахахаха... что это... пхахаха... что это было??

— Это колыбельная! — не понимал реакции неудачницы Пеннивайз. — Вы, люди, поёте их своим отпрыскам, чтобы успокоить. Я слышал это и не раз, когда караулил детей у их кроватей, пока те ложились спать.

— Ахахахпха!!! Пеннивайз... пхахаха, это поют совсем маленьким детям! И если честно, певец из тебя так себе! — не могла успокоиться Марш.

— Ну и ладно. Что я тут перед тобой распинаюсь? — обиделся тот и уже собрался уходить, но девочка смогла взять себя в руки и подавить приступ смеха.

— Уууу... ладно, ладно, не злись. Просто, это было ну оооочень неожиданно.

— Непредсказуемость — моя сильная черта, — фыркнул клоун.

— Слушай, а откуда ты вообще знаешь эту колыбельную? — задала резонный вопрос Беверли.

— Одна женщина пела её своей дочери. Вот я и запомнил. — пожал он плечами, решив опустить вопрос о том, что он сделал с этой девочкой.

— Мне мама тоже пела колыбельные... — протянула Марш, погружаясь в воспоминания.

Пеннивайз задумался. Да, конечно, у неё была мама, но девочка никогда не говорила о ней. Не то, чтобы ему было интересно, но момент для расспросов был неподходящий. Да и по неудачнице было видно, что этой теме лучше остаться в её голове.

— Ладно, пой уж, раз начал.

— Тебе же не понра-а-а-авилось, — протянул клоун.

—Да ладно. Я тоже не певец от бога. Я хочу дослушать, — слегка улыбнулась та. Пеннивайз вздохнул и набрал побольше воздуха в легкие.

— Парят над полем светлячки,

Один погас, другой.

Но танец одного из них

Унёс его покой.

Отринув древности закон,

Их дружба возникает.

И сострадание и тепло

Ту дружбу согревает.

Идут бок о бок, день за днём,

Встречая чудеса.

Чтоб им, распутав нить времён

Пред будущим предстать.

Превратности судьбы встречая,

Что будет с ними — я не знаю...

В ту ночь по настоящему хорошо спал только один мальчик. Билл. Он лежал в своей кровати, а рядом на полу распласталась мокрое белое полотенце. Он не знал, сработает ли метод, который ему посоветовала Шарлота или нет, но в дом Миссис Харис он в ту ночь так и не зашёл.

====== Глава 29: Не детский Чикаго ======

Красная машина была припаркована у самого забора дома Миссис Харис. Шарлота стояла, облокотившись тонкой талией на капот и покуривая сигарету. На заднем сидении лежала небольшая сумка, которую она собрала в дорогу. Обычно, Фостер не брала попутчиков, и такая поездка вызывала у неё сильное волнение, от которого она выкурила уже почти пол пачки.

Обстановка внутри дома тоже была не ахти. Пеннивайз носился туда-сюда, собирая небольшой рюкзак. Беверли же сидела на диване, смотря какой-то дешевый ситком.