Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 41

— Что за?! — взвизгнул Ян и, как опалённый, отскочил назад.

Жеан, бросив учебное оружие, последовал его примеру и выхватил из ножен меч в готовности сцепиться с врагом. Однако всё стихло так же внезапно, как разгорелось. Быть может, им и в самом деле почудилось? Быть может, они загрязнили кровь, и смертельный недуг дал о себе знать? Молодые крестоносцы недоумённо переглянулись и замерли, не отрывая взоров от терновых зарослей в глуши рощицы.

— Эй! Что это было, кто-нибудь может объяснить?! — провопил Ян. — Выйди и сразись, раз такой бойкий!

Жеан опасливо зашипел. Заросли снова зашевелились. Ловко перемахнув через куст, на поляну выскочила щуплая фигурка, облачённая в мешковатые чёрные одеяния. Лицо загадочного человека было замотано в прочную ткань, лишь два круглых иссиня-чёрных глаза пылали неукротимым огнём сквозь узкую прорезь, а потому нельзя было понять даже, мужчина перед ними или женщина. Очевидно было одно: этот человек — сарацин, самый опасный сарацин из всех, каких только знали восточные пределы.

Ассасин!

У Жеана было лишь мгновение, чтобы осознать это и отразить первую атаку. Ян скакал вокруг, ожидая появления сообщников ассасина, но всё по-прежнему оставалось спокойно, только пронзительный скрежет стали заглушал естественные шумы леса.

— Помоги же! — взмолился Жеан, едва уворачиваясь от молниеносных атак врага, каждая из которых выполнялась с исключительной точностью. Смертоносный кинжал, точно изворотливый червь, настигал перепуганного до смерти юношу.

«Если я дам послабление, это будет моя последняя кровь! Ассасин не наносит более одного удара! Маттео… надеюсь, ты проводишь меня в райские угодья в том случае, если я вдруг…»

Бешеная травля продолжалась. Слева нападал Ян, справа пресекал удары ассасина Жеан, изредка предпринимая попытки пробить его защиту. Однако в своей необычайной прыти и неиссякаемой бодрости ассасин не уступал горностаю. Он яростно извивался, метался, шутя производил всё новые и новые изощрённые выпады, причём в хладнокровном безмолвии, в то время как Ян, не переставая, визжал от негодования и ужаса, да и Жеану, признаться, в тот момент хотелось взвыть на всю округу, и главным образом от досады. Он был готов проклясть себя за то, что снова нарушил данное им обещание не отходить от лагеря слишком далеко, чтобы даже самый отчаянный крик не мог достигнуть ушей даже самых чутких крестоносцев.

Руки Жеана немели от усталости, а ассасин лишь немногим охладил свой неистовый пыл.

Однако, вопреки совершенной боевой подготовке, на затылке у него не было глаз. Отпрянув в очередной раз назад, он споткнулся о камень и, хотя не упал, этого было достаточно, чтобы нанести спасительный удар. Ян взмахнул мечом. Алые брызги окропили лоснящийся подол ассасинского платья. Не произведя даже писка, он опрокинулся на спину.

— Всё, монашек. Считай, что это — манна небесная, — чуть придя в себя, выдохнул Ян и указал дрожащей рукой на камень.

Внезапно обмякшее тело ассасина дрогнуло, сиплый стон вылетел из его груди. Глаза, с расширившимися от боли зрачками, сверкнули бешенством и безвольно закрылись.

— Он жив! — воскликнул Ян и, расчехлив меч, рванулся к раненому.

Жеан снова перевёл взгляд на ассасина. Тот прерывисто дышал, и по лицу его сбегали струйки пота, — ассасин выглядел настолько тщедушным и ничтожным, что жалящая горечь ущипнула сердце Жеана. И вот, когда Ян замахнулся на раненого мечом в готовности прикончить, он остановил его:

— Нет!

Ян поднял недоумённый взгляд.

— Что «нет»?

— Не смей убивать его! — отрезал Жеан, принимая оборонительную стойку.

— Ты в самом деле тупой или нарочно прикидываешься?! Да если бы не я, он бы прирезал тебя на месте! Желаешь повторить?! — злобно напустился Ян. — Такие мерзавцы должны дохнуть, как собаки!

— Но теперь-то он не опасен! Господь требует от нас милосердия к поверженному врагу. Убив тяжело раненного и обезоруженного, мы так или иначе причислим себя к варварам, не знающим ни сострадания, ни рыцарской чести! Мы возьмём его в лагерь, Ян, выходим, и, вот увидишь, однажды он сам сердечно отблагодарит нас за снисхождение, а в лучшем случае уверует в Христову благодать!

— Безмозглый болван! Да эта химера изведёт пол-лагеря, как только сумеет встать на ноги!

— Даже самого невежественного варвара можно перевоспитать! Теперь его жизнь лишь в руках Всевышнего… Ты думаешь, Он жаждет увидеть эту мелкую, заблудшую душонку в чертогах преисподней? Думаешь, Он хочет, чтобы мы сравнялись с беднягой в жестокости, обретя его на вечные муки? Ассасин выжил вовсе не для того, чтобы быть убитым, равно как и мы сражались ради самозащиты, а не ради убийства… — горячо распалялся Жеан, пытаясь приподнять с земли корчащегося от боли врага. — Помоги мне!

— Красивые слова, монашек! Но меня почему-то ни капельки не трогают!

Жеан понимающе махнул рукой и, взвалив ассасина на плечи, поволок в сторону лагеря.

— Ишь, чего удумал! Помогать я ему должен! Ночей у его постели не спать! А после за все жертвы перед Его Сиятельством отчитываться! И ради чего, спрашивается?! — прокричал ему вслед Ян, но Жеан уже не обратил на это внимания.

Теперь он знал одно: ассасин не должен умереть.

========== 4 часть “Анатолия”, глава XIV “Фарфур” ==========

Жеан уже вносил бесчувственного ассасина в лагерь, когда Рон, выхватив боевой меч, преградил ему путь.

— Что это ты приволок?

— Ассасин. Он тяжело ранен. Мне нужна Луиза! — насилу отдышавшись, заявил Жеан.

— Ассасин?! Я не ослышался?!

— Нет, Рон, именно так оно и есть.

— Ты, кажется, забыл ту кровавую потасовку на землях Византии, — холодно промолвил белокурый рыцарь, и глаза его раздражённо блеснули.

— Кровавую потасовку, возглавленную тобой? — съехидничал Жеан. — Я бы рад, да как такое забудешь?

— Неужто ты не понимаешь, с кем связался? — невозмутимо продолжал Рон. — В этом худосочном тельце — верная погибель для всех нас… и главным образом для тебя, мальчишка! Христово воинство охватил великий голод… к чему нам ещё один лишний рот? Нам необходимы воины, а не прожорливая обуза! Варвар!.. Опиумный мародёр!.. Грязь! Погань! Скверна! Немедленно прикончи его, не то я спущу шкуру с тебя, а после и с твоего нового подопечного!

И Рон принялся беспокойно топтаться на месте, что всегда свидетельствовало в его случае о крайней степени возмущения.

— Быть может, всё не так уж беспочвенно, забавный певец? — желчно скривился Рон, впившись в лицо Жеана многозначительным взглядом. — Быть может, ты уже изначально был в сговоре с этими ублюдочными шиитскими отребьями, но лишь теперь, когда мы безнадёжно ослабли, осмелился привести в исполнение свой коварный план?

«Подозревает меня в измене!» — подумал Жеан, и от злости у него даже в животе стало жарко.

«Предатель! Я… предатель?! Изменник… шпион?!» — роилось у него в голове, пока он изо всех сил боролся с желанием обнажить меч и броситься на Рона. Это вызвало бы куда более весомые подозрения не только у последнего, но и у свидетелей произошедшего. Лишь понимание этого сдерживало неистовый пыл, норовящий извергнуться из сознания Жеана, подобно магме. Вопреки сомнениям, он гордился своим пребыванием среди Божьих воинов, среди славных франкских мужей, что, пускай и не во всей полноте, пускай и движимые корыстными мотивами, но всё же преследовали Неотчуждаемую Высокую Цель. Всякий раз, когда Жеан вспоминал об этом, его сердце пускалось в пляс, каждая жилка тела трепетала от восторга, и, казалось, он даже слышал ободряющие трели Божьего гласа, с особой горячностью и возвышенным ликованием вторя им в молитвах. Это была не гордыня, но гордость, чувствовал Жеан. Великое благо, не позволяющее впасть в смертный грех уныния!

Изменить Христовой заповеди!.. Попрать Единую и Неоспоримую Истину!..

За кого Рон принимает его?!

— Я не предатель! — вырвалось у Жеана. Голос юноши прозвучал омерзительно высоко, и он почувствовал, как заливается стыдливой краской.