Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 4

— Наверное, нет. Но почём вам знать, что я должен быть настолько близок к Богу? Откуда вам известно, что именно в этом заключается моя миссия?

— Пускай теперь я и не вижу многого, что расположено вблизи меня, зато вижу дальше. Однажды ты всё поймёшь. Поймёшь и попомнишь мои слова… Одно дело — благой замысел, другое — люди, видевшие тяжкий грех и потому сами ставшие его заложниками… Жеан? Куда ты смотришь? Ты слушаешь?

— Да-да!

И Жеан, оторвав взор от неба, поспешил смешаться с монашеской толпой. Ему было вполне понятно беспокойство Франческо. Он был мудр и ещё более неравнодушен. Видимо недостойные рассуждения приора сродни: «Ты ведь не хочешь очутиться на его месте?» являлись одним из множества иносказаний и значили, что нетренированный Жеан будет для армии лишь обузой. Если не можешь поверить в высшее предначертание, попробуй осмыслить по-светски.

«И всё же… быть может, я задумался вовсе не об этом, а скажем, о сегодняшнем ужине?»

В глубине души Жеан осознавал, что это не так, и проницательный Франческо, как всегда, прав.

========== 1 часть “Сан-Джермано”, глава III “Кошмарные грёзы” ==========

Порыв знойного ветра опалил лицо Жеана, заставив его пробудиться. Зловещий багряный небосвод, усыпанный мерцающими звёздами, нависал над ним, а в зарослях колючих трав неистово завывал, страша и будоража, неугомонный вихрь. Пятнистый полумесяц, огромный и неестественно скошенный, был единственным источником света, однако его вполне хватало, чтобы озарить необъятные просторы пустыни. Всё вокруг утопало в красном песке и каменистых россыпях. Гигантские валуны перламутрово переливались правильными, словно кем-то отесанными гранями. Несмотря на то что на землю сошла глубокая ночь, воздух был накалён, точно в июльский полдень, и настолько сух, что больно было вздохнуть.

Но не успел Жеан что-либо предположить или по меньшей мере изумиться, как звонкий клёкот сотряс округу. Ветер затих. Плевелы вытянулись, точно в почтительном приветствии неведомого гостя. Громадная крылатая фигура стремглав обрушилась на Жеана сбоку, оглушительно трепеща крыльями, и весь мир во мгновение ока сделался каким-то тёмным и тесным. Не столько испуг, сколько неслыханная ярость охватила его. Он лихорадочно извивался и барахтался под весом невидимого соперника в тщетной попытке поймать ртом остатки воздуха, отчётливо осознавая, что это лишь усугубит положение и истощит его последние силы. Однако поделать ничего не мог. Чувство самосохранения главенствовало в нём, напрочь глуша зов разума и провожая, как бы то ни было противоречиво, прямиком в чертоги верной погибели.

«Проклятье!»

Острая боль пронзила грудь Жеана. Он хотел крикнуть, но гортань будто сжалась до толщины нити, не имея мочи произвести даже сиплого писка.

Тем временем загадочная тьма рассеялась. Жеан, невзирая на резкую, пульсирующую боль, смог вздохнуть полной грудью и встретиться лицом к лицу со своим соперником — несоизмеримых размеров пустынным орлом, чьи когти, подобно восьми стальным кинжалам, до мяса исполосовали грудь — по крайней мере, так показалось юноше. Кровь проступила сквозь грубое одеяние Жеана, образовав две скрещённые алые полосы. Вне себя от боли и нарастающего негодования, Жеан ухватился за когтистые лапы орла, что нависал над ним, изготовившись к новой атаке, но тот резко встряхнулся и швырнул его оземь.

«Конец!» — молнией мелькнуло в голове Жеана.

Однако он был всё ещё жив, только шальной порыв песчаного вихря вскружил ему голову и ослепил на краткое мгновение.

Но как только взгляд Жеана прояснился, он с изумлением понял, что его неказистая роба покрылась ослепительной белизной. Кровавые потёки, образующие крестообразную фигуру, не исчезли, но, напротив, ещё отчётливее выявились на чистейшей ткани. Всё это, в сочетании, отныне придавало ему настроение какой-то одухотворённой торжественности. Сердце Жеана подскочило к самому горлу, и не то ликующее безумство, не то смертельный ужас овладел его существом. Небо словно ожило, звёзды обратились в пламенные кометы, закружились перед взором бешеным круговоротом. Затем Жеан ослабел. На него нашла сонливость. Сияние робы, затмившее лунное, будто высосало силы из рослого тела. В этот миг пронзительный орлиный клич повторился, и чёрный силуэт низвергся сверху, с намерением нанести сокрушительный удар в макушку. Странное дело! Послушник принял его как должное, подавшись вперёд для принятия…

И, кажется, орёл атаковал, после чего Жеан… пробудился, шипя от острой боли, что мистическим образом перебралась на руку.

Холодный полумрак кельи, колеблемый лишь тусклым лунным светом, окутывал его. Жеан сел и трижды произнёс про себя «Господи, помилуй», пытаясь собраться с мыслями. Всё произошедшее было лишь дурной грёзой. Дурной и чрезвычайно странной на фоне прочих кошмаров, частенько сопровождающих Жеана по ночам. Странной своею яркостью и обилием образов — таких ясных, таких узнаваемых.

Жеан ощупал место, куда вторглись орлиные когти, желая убедиться, что рана испарилась вслед за смутным кошмаром, и перевёл взгляд на перевязанное запястье. Оно не кровоточило, да и боль будто притихла по прошествии нескольких секунд.

«А боль-то была… как настоящая. И всё было как настоящее». — Жеан выглянул в окно. Сад был объят кромешным мраком — лишь ветвистые силуэты яблонь и кустарников винограда зловеще колыхались в буйстве ветра.

«Должно быть, скоро полунощница», — подумал Жеан и решил, что не стоит не показывать беспокойства. Утром он непременно потолкует с братом Франческо.

Жеан прилёг обратно на постель и закрыл глаза.

«Как кроток и покоен мир, окружающий меня. А Восток? Волен ли христианин там хотя бы сомкнуть глаза без мысли о нависшей над ним смертельной опасности?

Что? Святые угодники! Да при чём же тут Восток? Какая чушь… Ах! Какой бред… Спать. Довольно. Спать».

Но стоило Жеану отбросить эту навязчивую мысль, как стены кельи почудились ему томительной клеткой. Гнетущий, удушливый мрак сгустился вокруг, болезненно сжав грудь и сперев дыхание. Вновь и вновь он явственно видел перед собой громадные чёрные крылья и восемь кинжалов… сверкающих кинжалов, мерно и неторопливо внедряющихся в его животрепещущую плоть и раздирающих до самого корня, до самого основания, сковывая болезненным холодом, выворачивая наизнанку, кроша в мельчайшие кусочки.

С каждой утраченной кровинкой — всё меньше шансов на выживание… всё меньше воздуха… всё меньше сил… всё ближе смертоносная пасть геенны огненной.

Бежать! Скорее бежать! Спасаться!

Жеан не заметил, как очутился на паперти, где ветер, непривычно холодный ветер, нахлынул на него бешеным шквалом. Как зачарованный, юноша метнулся к ограде монастыря и устремил взор в высь, утопающую в ночной мгле и устланную переливающимся молочно-желтоватым светом звёздным покрывалом. Пленённый небесным великолепием, Жеан ещё около полуминуты пристально всматривался туда, лепеча под нос «Радуйся, Мария», до тех пор, пока одна из звёзд, самая крупная и яркая, не начала приобретать рубиново-алый оттенок. Он с силой тряхнул головой в надежде избавиться от неприятного для глаз видения и снова взглянул на небо. Теперь уже не одна звезда, но вся его поверхность сделалась багряна, подобно озеру, залитому кровью.

Кровь! Неповинно пролитая христианская кровь!

Весь иссиня-чёрный купол неба утонул в её пузырящейся пучине!

Оглушительно громыхнул гром, густой рдяный поток обрушился на Жеана сверху. Это был дождь. Мерзкий горячий дождь из кровавых сгустков, переполнивших воздух едким смрадом, который до этого момента неподготовленному послушнику приходилось ощущать только во время забоя скота, отчего сильнее было его отвращение. Приступ тошноты сдавил пересохшее горло. Отплёвываясь и кашляя, Жеан рухнул в лиловый кустарник витекса. Всё было тихо, лишь дождевые капли глухо барабанили по увлажнённой тверди. Прозрачные дождевые капли холодной воды.