Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 29

«Священный Град! Иерусалим!» — И Жеан зажмуривал глаза, боясь впасть в жалостливое заблуждение.

— Пио! — ахнул он, завидев впереди рыцаря, отражавшего щитом атаки тощего пожилого сарацина, и рванулся в гущу боя.

— Deus lo vult! — вскричал Жеан и нанёс колющий удар, разом распустивший кольчужные кольца.

Враг, не заметивший его приближения, упал с коня и распластался на земле, корчась в предсмертной агонии.

— Молодец, Жеан, — одобрительно пробасил Пио, оглядев Жеана с ног до головы. — Вот, пей. — И с этими словами он бросил ему наполовину опустошённую фляжку с водой. — Тебе понадобятся силы. И кобылку напои.

— Но…

— Давай! Ты едва дышишь.

Утолив жажду, Жеан почувствовал себя будто в новом теле и помчался вслед за Пио прямиком к стенам Никеи, где орудовало смертоносными саблями превосходящее число сарацин, среди которых отчётливо выделялась серебристо-салатовая фигура военачальника.

«Мы должны покончить с ним — тогда сарацины сдадут город!» — мелькнула в голове Жеана наивная, но обнадёживающая мысль.

— Deus lo vult! Аd Dei gloriam! — истошно завопил Пио и бросился в самый центр бойни на подмогу собратьям.

Но не успел Жеан последовать за ним, как матёрый сарацин, в сравнении с которым Пио, один из самых малорослых мужчин среди франков, казался ребёнком, преградил рыцарю путь. Двое схлестнулись в свирепой схватке, но ненадолго. Недюжинная сила противника не оставила Пио ни единого шанса. Крик застыл у Жеана в горле, когда холодное металлическое остриё вонзилось в живот Пио и густая багряная мешанина излилась на конскую спину.

— НЕ-ЕТ! — отчаянно завопил Жеан, когда Пио обессиленно скатился с лошади, выронив меч и щит. Собственный вопль отдался в ушах далёким, звенящим эхом. — Нет… Нет…

Позабыв всё на свете, юноша бросился к раненому и затащил его на Лилию, бросаясь прочь, в сторону баллист, дьявольски чернеющих вдалеке. Какой-то рыцарь заслонил Жеана щитом, что позволило беспрепятственно отступить.

— Пио… — только и смог выдавить из себя молодой крестоносец, бережно уложив его на траву и прильнув к земле, чтобы хотя бы на некоторое время скрыться из круга внимания врага.

Тело Пио металось в болезненных судорогах, страшная рана на животе открывала взору целое скопление его собственных кишок, разодранных по жилкам и обильно кровоточивших. Жеан едва сдержался, чтобы не отвести взгляда от этого жуткого зрелища.

— Пио… ты просто ранен, — со слабой надеждой промолвил Жеан, сердцем, впрочем, уже зная правду.

— Блаженны плачущие… ибо они утешатся, — едва слышно пролепетал Пио не то в ответ, не то взывая к самому Господу. Мертвенно-жёлтое лицо его исказилось болезненной гримасой. Сильная судорога сотрясла тело, после чего он устало закрыл глаза и замер.

«Что?»

Сердце Жеана ёкнуло, и что-то больно надавило на него изнутри, заставив помутиться зрачки, но муть эта не была предобморочной рябью — это были слёзы, жгучие, тяжёлые слёзы ужаса и досады. В ту роковую минуту Жеан бы отдал всё, чтобы ощутить благодатную печаль, однако это было невозможно. Он чувствовал себя выжженным, и ничего, ничего, кроме мучительной тяжести, в нём больше не осталось. Всё произошло настолько быстро, что юноша едва смог осознать случившееся, не говоря уж о том, чтобы воспрепятствовать. Жеан потерял его, и повинны в этом были вовсе не тёмные силы, не Божественное Провидение, — повинен был он сам. И единственный способ искупления — страдание. Он знал, он верил, что всё справедливо, но принятие этого кошмарного бремени казалось безумием, и постепенно тяжесть перерастала в ярость… Ярость шипела, бурлила у него в груди, слёзы становились всё гуще и горячее, но Жеан не понимал, что побуждало в нём это: гнев на самого себя, ненависть к сарацинам или же горькая обида на весь Божий мир.

«Всё кончено — сверлила мозг Жеана единственная связная мысль, пока его пальцы, покрытые кожаной рукавицей, исступлённо полосовали песок. — Кончено! Боже правый!.. Как Ты мог допустить такое?! Ведь он предчувствовал свою погибель ещё в лагере! Кончено! Натиск крепнет!

Господи! Если Ты милосерден, дай нам увидеть это! Дай нам увидеть это!»

«Дай нам увидеть это!..»

И внезапно мысль его воплотилась в протестующий, надрывный вопль:

— Пио! Это неправда! Немыслимо! Невозможно!

Но ответом Жеану послужило лишь замогильное молчание: отзвуки битвы мгновенно заглохли в ушах, какой-то чёрный, душащий туман пригвоздил его к земле. Тело удалого рыцаря по-прежнему оставалось недвижимо, и, казалось, начинало сквозить холодом. Болезненным и терпким.

Комментарий к 4 часть “Анатолия”, глава III “Пекло битвы. Утрата”

Е-е-е, самая няшная глава! :З

Наслаждайтесь, товарищи.

========== 4 часть “Анатолия”, глава IV “Поражение. Шанс” ==========

Тяжёлые серые тучи сгустились над равниной, усыпанной застарелыми костями и свежими трупами. Мертвенная тишина, нарушаемая лишь карканьем ворон, клёкотом стервятников, воцарилась в преддверие надвигающейся грозы. Битва была окончена. Отовсюду слышались торжествующие крики сарацин, сдавленные стоны раненых. За враждебными стенами Никеи до сих пор бушевали искристые языки пламени, и густые клубы дыма взвивались в воздух. Но теперь это не имело значения, ведь случилось самое страшное — сыны Востока, бесы-содомиты, одержали победу.

Жеан, едва волоча ноги, плёлся по полю брани и мысленно взывал к небесным силам. Чёрная пустота пожирала его изнутри, слёзы стекали по щекам, смывая грязевые и кровавые пятна, а он, замученный жаждой, слизывал их, не чувствуя солёного привкуса. «Поражение! Поражение! — отчаянно вопило его сознание. — Все надежды рухнули! Кончено… навеки кончено», и вместе с тем случившееся попросту не укладывалось в голове Жеана. Столь чудовищная неудача являлась чем-то невообразимым, чем-то, находящимся за гранью человеческого понимания, противореча его воззрениям и убеждениям… Этого не должно было произойти! Крестоносцы жаждали, крестоносцы стремились к победе и гибли за неё, так неужели смертоубийственный труд должен остаться без вознаграждения? Не должен, нет, не должен, считал Жеан. Это было неправильно, немыслимо, как мёртвый Пио! Как Пио, что вскоре станет подобным крестьянскому оборванцу, от которого остался один лишь раздробленный череп. Подобному отважному монаху, погибшему в объятиях с топором и разломленному напополам. Подобно всем павшим по прошествии нескольких месяцев…

— Пора возвращаться, — тихо сказал Доменико, в продолжение всей битвы держащий позицию в тылу, выведя Жеана из тягостных раздумий. К епископу приблизился Боэмунд в рваной синей тунике.

— Исповедуйте умирающих, — распорядился он. Жеан похолодел: голос его сам на себя не походил, став вдруг каким-то усталым. Усталым от самой жизни — почти старческим.

Жеан глубоко вздохнул и, сморгнув очередную слезу, направился в заросли каперса, где лежал Пио. До этого момента он продолжал слепо уповать на то, что в один прекрасный миг молодой рыцарь пересилит себя, хотя бы приподняв веки, и только теперь, когда его тело стало холодно, как земля и вечерний ветер, был вынужден взглянуть в глаза правде. Всё для Пио было кончено.

— Неужели это то, ради чего ты привёл меня сюда? — срывающимся от потрясения голосом простонал Жеан. Его одолело какое-то новое чувство — болезненное, но почти умиротворённое, и он понадеялся, что это и была печаль. — Ради того, чтобы я потерял всё… всё. И к чему же я теперь иду? К чему идём все мы?

Же­ан затащил Пио на лошадь, предварительно избавившись от шлема, коловшего его бармицей, словно терновый венец.

Шлем не раз выручал Жеана во время битвы, однако теперь юноша ненавидел всё своё снаряжение, освящённое, казалось, самой смертью.

Оглушительно громыхнул гром, бешеный ливень обрушился на землю. Вода разжижила запёкшуюся кровь Пио, и алые струи, одна за другой, начали стекать по выпущенным кишкам и поджарым бокам Лилии.