Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 19

— Подробнее? — так и впился в него взглядом белокурый рыцарь.

— Они… ещё… они были вооружены кинжалами, вот! И двигались очень проворно… каждый удар почти безупречен. Если бы кто-то из них вымолвил слово, я бы мигом опознал язык, но похоже, эти звери позабыли человеческую речь и в состоянии лишь вопить да метаться…

— Ассасины, — мрачно произнёс Эмануэль, возвышающийся среди прибывших, прежде чем Рон успел раскрыть рот.

— Кто?

— Дикое племя шиитских варваров, — пояснил пожилой рыцарь. — Насколько мне известно, их столица находится в Персии, однако сторонники Хасана ибн Саббаха, прозванного иначе Старцем Горы, рассеяны едва не по всему Востоку. Это не те сарацины, с которыми нам предстоит сражаться, но они гораздо опаснее. Вам повезло, что мы явились вовремя, иначе жертв было бы куда больше. Они бы не осмелились атаковать целый лагерь, но малые группы — их излюбленная добыча. Пронырливые, как черви, и гнусные, как шакалы… ассасины не озабочены ничем, кроме фанатичной преданности Старцу Горы, что царствует в Аламуте и дни напролёт раздаёт унизительные приказы своим ослепшим от заблуждения подданным, мня себя наместником Бога на земле и жаждая поработить всё и вся! Не раз я встречался с ними по молодости… Бесовские отребья, иначе и сказать нельзя!

— Аламут? — переспросил Рожер.

— Крепость. Неприступная крепость, обитель Старца Горы и его приспешников. Дьявольское место… — Эмануэль перекрестился. — Я не был там, но могу ручаться!

— Но чем, чем мы им досадили?! — неистово вскричал Жеан, не питавший ни малейшей заинтересованности ни в Хасане ибн Саббахе, ни в его крепости, но успевший проникнуться ненавистью к его безумным последователям. — Мы не вторгались, мы просто… бродили!

— Они увидели кресты на ваших нарамниках, что и сподвигло их на нападение. Забирайте хворост и отправляйтесь в лагерь, неизвестно, сколько ассасинов здесь обжилось. Может явиться подкрепление. Поподробнее расскажу по дороге, если интересно, конечно.

Эмануэль, бесцеремонно отпихнув Рожера, взвалил на плечи труп Маттео и последовал за отрядом.

Придя в лагерь, Жеан ни разу не прикоснулся к еде. Чрезмерно велик был пережитый им ужас, и леденила душу одна только мысль о том, что сегодняшняя потеря была далеко не последней в его жизни. Когда лагерная суета начала стихать, он продолжил сидеть на скале, вглядываясь в бархатно-чёрное небо, усыпанное мерцающими звёздами, до тех пор пока слёзы не заволокли его глаза. Пришло заветное облегчение.

========== 3 часть “Византия”, глава III “Волки в овечьих шкурах” ==========

Комментарий к 3 часть “Византия”, глава III “Волки в овечьих шкурах”

Стоит ли подгонять имя апостола под французский манер, учитывая то, что герои говорят по-французски? Заранее спасибо.

— Тебе взгрустнулось? — сочувственно спросила Кьяра, осторожно пристраиваясь возле Жеана на вершине скалы.

К собственной неожиданности, Жеан чистосердечно возрадовался её появлению. Очутись на месте Кьяры Ян или кто бы то ни было иной, он навряд ли нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать его в эту тягостную минуту. Воительница, несмотря на вздорный нрав, обладала особой тактичностью и проницательностью — она всегда знала, что желает услышать от неё Жеан.

Интересно, всякая ли женщина была такой? Наверное, да, предполагал Жеан, ведь Господь создал её во имя служения мужчине.

— Переволновался, — печально ответил крестоносец, утерев слёзы. — Я мог ожидать чего угодно, но только не склоки с шиитами на этой земле. И уж тем более такой горькой потери.

— Никто на это не рассчитывал, — произнесла Кьяра. — Я скорблю по Маттео не меньше, чем ты, однако пора привыкать: таков уклад жизни христианского воина. Каждому из нас нужно быть готовым к тому, что однажды либо ты, либо твой ближний будет вздёрнут на острие вражьего клинка. И ты, и я можем очутиться там в любой момент. Маттео умер как христианин, пускай и пропитал эту землю еврейской кровью… его душа упокоилась в райских угодьях. Наш рок жесток, но мы должны покориться, а не роптать, ведь и Христос принял Свою смерть безропотно.

Мысленно согласившись, Жеан смутился и невольно возликовал, что на лагерь сошла ночь и Кьяра не видит, как кровь прилила к его лицу. До чего спокойно и рассудительно она говорила! В то время как он, будучи мужчиной, а с недавних пор ещё и крестоносцем, захлёбывался в слезах! Жеан понял, что ревнует долг паломника к Кьяре и поспешно отбросил эту грешную думу, решив, что должен непременно превзойти её в воинском искусстве.

«Я вижу смерть впервые. Кьяра — нет, ведь её родители скончались, когда та уже вышла из младенческого возраста», — опомнился Жеан и, кажется, успокоился.

— В райских угодьях… Нет, я вовсе не хочу осквернить память почившего, но-о… — начал он и тут же смолк в попытке подобрать такие слова, чтобы они не звучали как открытое осуждение.

— Что?

— Маттео был очень странным. Если братья-бенедиктинцы, Пио, Эмануэль и прочие не раз говорили мне, что нападки на мирное население сурово караются высшими силами, то он придерживался совершенно иных взглядов. Маттео прямо, не стыдясь, заявил, что движим единственно жаждой очищения. Не освобождения, но очищения! Видела бы ты его взгляд тогда! Если бы он успел выучиться боевому искусству, стал бы самым грозным воином среди крестоносцев. Не пощадил бы не то что мужчину — даже ребёнка, не то что живого — даже неживого! Но разве в очищении заключается наша миссия? Разве пятая заповедь исключается, когда убийца убивает для себя, из личных помыслов, предаваясь гневу? Нет, решительно никогда!

— Если Маттео действительно так сказал, он ничем не отличается от безжалостного сарацинского варвара. В тихом омуте черти водятся. — Кьяра поёжилась. — Возможно, этой смертью Господь предостерёг нас от больших потерь. Я помолюсь о его мятежной душе.

— И я бы непременно очутился там, не подоспей вовремя отряд. Ассасины… Видела бы ты, как они проворны и насколько точно до безупречности всякое их движение! А боевое искусство? Ассасин не наносит более одного удара, ибо в этом попросту отсутствует нужда! Когда они атаковали нас, мне показалось, будто это сами сыны Дьявола вырвались из преисподней!

— Ты ранен?

— Ассасин не наносит более одного удара, — упрямо повторил Жеан. — Будь я ранен, это была бы моя последняя кровь.

— Как думаешь, нам ещё предстоит с ними встретиться?

— Если верить словам Эмануэля, подданные Старца Горы хозяйничают по всему Востоку. Они неуловимы! Христиане и мусульмане ненавидят их в равной мере, ненавидят и боятся… Уверен, эта стычка была далеко не последней. Где и когда ассасины застигнут нас — неизвестно, но совершенно очевидно одно: не стоит отходить слишком далеко от лагеря.

Жеан смолк на некоторое время, но, увидев заинтересованность в глазах Кьяры и совершенно не желая, чтобы та уходила, добавил:

— А ведь это бросает тень и на наше будущее…

— Что? — не поняла воительница.

— Вражда. Извечная вражда между суннитами и шиитами. Ты считаешь, что мы лучше, что сумеем сохранить хрупкий мир с местными христианами в продолжение всего пути через Византию? Большинство наших настроено не слишком-то дружелюбно! Хотим мы того или нет, однажды нам придётся скрестить мечи, и уж тогда потери будут действительно ужасны.

— Но зачем?..

— Мы считаем их богоотступниками, отрёкшимися от наследника апостола Пьера, равно как и они не признают наших воззрений, — болезненно поморщившись, сказал Жеан. — Разве не ясно, что именно это порождает раздоры между людьми? Сегодня мы братья по вере, а завтра скалим друг на друга зубы в пекле кровавого побоища. Нет, я никоим образом не разделяю традиций византийцев и не выгораживаю их, напротив, считаю, что ересь должна быть искоренена, но когда весь христианский мир корчится под гнётом рабов Аллаха, не стоит рисковать. Если представляется возможность искоренить лишь одно из двух зол, следует выбрать большее.