Война ангелов. Великая пустота - Перумов Ник - Страница 3

Болотина тянулась, словно зелёная река, протоками среди островков, заросших джунглями. В лесу деревья, укутанные тёмно-зелёной листвой, опутанные лианами, возносились к самым облакам; там перепархивали птицы, крошечные как бабочки, и бабочки, огромные как птицы. Оттуда тянуло пряностями и прелью, доносились резкие крики неведомых зверей – охотившихся и убегавших, торжествовавших и погибающих в бесконечном круговороте жизни. В общем, туда Эварха не совался.

На закате, когда небо окрасилось нежно-оранжевым, он остановился. Ближайшие заросли превратились в сгусток резких теней, где вспыхивали и тут же гасли огоньки первых светляков; тащиться в темноте по здешним топям отважился бы разве что безумец.

Следовало отыскать место для ночлега – и хорошо бы так, чтобы добыча раньше времени его не учуяла.

Он двинулся вперёд, осторожно ступая по пружинящему травяному ковру. Совсем стемнело, только небо ещё оставалось прозрачно-зеленоватым, словно кусок льда. Над головой с тревожными криками носились ночные птицы – ловили мошкару. Темнота ловцу не мешала – он отлично видел даже в кромешном мраке подземелий; одно из немногих преимуществ его, полуэльфа, перед обычными людьми, – как и обострённый слух. И сейчас он насторожился, ловя малейшие шорохи и писки, доносящиеся из зарослей, вздохи болотных газов в ряске, тихий плеск воды и странное поскрипывание.

Нет, хватит играть с судьбой в орлянку.

Поколебавшись, ловец таки решил остановиться.

В конце концов, тварь, за которой он пришёл, иногда покидала логово – иначе он не смог бы уловить её след, не нашёл бы никакими поисковыми чарами. Она может выползти и теперь, ночью, и попробовать уловить ловца, и этим тоже можно воспользоваться. Риск есть риск, главное – принять соответствующие меры. Червяку на крючке не больно весело, но такова работа, что приходится иногда побыть и приманкой.

Ловец провозился, пока тьма не сделалась совсем непроглядной. Прочертил не один, не три – пять отпорных кругов; расставил все девять оберегов, хотя редко когда распаковывал больше трёх-четырёх.

Выудил из заплечного мешка и надел на палец грубый железный перстень – вместо камня крохотный череп, смахивавший на эльфийский. Где Пустошник раздобыл эту редкость, ловец не знал. Да и знать не хотел, если по правде.

Теперь можно ждать – или рассвета, чтобы двинуться дальше, или ночного визита добычи. Расстелена подстилка – хоть и не виверновой кожи, как сапоги, но с наложенными на неё водоотталкивающими чарами; ловец лишний раз нанёс репелленты, подложил под голову свёрнутое одеяло и приказал себе спать.

Он всегда умел засыпать и просыпаться по внутренней команде; но сейчас, против всех ожиданий, заснуть удалось далеко не сразу.

Перед ним одно за другим вставали видения – как и положено, смутные, нечёткие; и были они, гм, более подходящи для подростка, едва задумавшегося о прелестях противоположного пола.

Нет, не то чтобы Эварха был бы особенно против подобных снов и не то чтобы девушки совсем не дарили его вниманием; но, проклятье, не сейчас же! И не здесь!.. Откуда это взялось?

Наконец он сдался. Зло выдернул осургученную пробку, глотнул из пузырька горьковатой настойки.

Ему требовался сон. Настоящий, глубокий.

Но даже тройной силы экстракт сонника широколистного, дрём-травы и драконьей отрады оборол бесстыдные видения далеко не сразу. Однако – всё же оборол.

Ночь прошла безо всяких происшествий; надо сказать, ловец даже ощутил некое разочарование. Если бы Древний попёр на него дуром, взять его было бы, пожалуй, несколько легче, – значит, совсем почти не соображает, а просто жрать хочет.

Этот не попёр и не полез.

Что ж, придётся, как говорится, «по-плохому».

Гнус с рассветом куда-то делся; и то дело, хвала Спасителю нашему, как говаривали монастырские наставники.

Эварха медленно и тщательно собрал все талисманы и обереги; торопиться ему теперь некуда, впереди долгий душный день.

Тянущийся сквозь болота след обрёл полноту и яркость; Эварха знал, что тот, за кем он пришёл, по-прежнему силён и не утратил полностью свои изначальные ярость с мощью. Скверно, ловец предпочёл бы не столь шуструю дичь. Пусть подвиги творят рыцари всякоразличных орденов, это их стезя, им и погибнуть не обидно во славу чего-нибудь важного. А Эварха хотел выжить и заработать.

Первую стражевую линию он засёк ещё до того, как почуял укрывище Древнего за очередным островком леса. Железный перстень с черепом, всю ночь дремавший на пальце ловца, отработал аванс – поднял тревогу за добрую дюжину саженей.

В чёрных дырочках глазниц вспыхнули два алых огонька, крошечные челюсти защёлкали, череп затрясся в оправе – похоже, норовил выскочить и покусать всех, не успевших унести ноги.

– Уймись, не по тебе пташечка, – проворчал ловец.

Алые огоньки поднялись и опустились – словно череп закатил глаза. Мол, а то я не знаю.

Эварха, само собой, никакой стражевой линии не видел и магическим поиском нащупать её не мог – не на того ставлена, ну да и пусть.

Не торопясь, он отыскал место посуше, остановился, вогнал в колышущийся под ногами мох древко боевой косы. Отдышался – сейчас пойдёт работа посерьёзнее войны с мошкарой да водяными змеями. Порылся в битком набитом заплечном мешке, извлёк круглую серебряную шкатулку, сплошь покрытую вычеканенными листьями и цветами – модницы в таких держат пудры с притираниями; среди снаряжения ловца вещица эта смотрелась странно.

Но, кто бы её ни сделал, дело своё он знал: в цветах и листьях крылась серьёзная магия, явно позаимствованная у эльфов.

Коробочка запиралась на маленький, но весьма крепкий замок безо всяких признаков замочной скважины, однако ключ у Эвархи был.

Череп в перстне клацал зубами и вращал алыми буркалами так, что ловцу сделалось не по себе. Работает, однако, штуковина, не врал старый хрыч с Пустошей, не зря Эварха отвалил ему столько звонкой монеты – полновесных золотых Вольного города, на какие иной ремесленник мог бы год прожить припеваючи; и это только за временное пользование амулетом! Хорошо бы, чтоб и остальное так же сработало.

Череп немедленно вцепился зубами в серебро. Голубоватая вспышка, щелчок – ловец едва успел отдёрнуть палец с драгоценным перстнем – и крышка резко отскочила, выпуская из шкатулки облачко сизого тумана.

Облачко на глазах уплотнилось, сгустилось, бешено клубясь, опустилось на ряску, даже не потревожив её; в нём и сквозь него проявились очертания травы и листьев, как две капли воды похожие на те, что были на крышке.

А затем призрачные заросли раздвинулись, из них появилось существо, разом напоминающее и скорпиона, и крысу. Миг спустя полупрозрачный крысокорпион заскользил к невидимой стражевой линии, бодро перебирая членистыми лапками, поводя розовым носом с усами и пощёлкивая воздетыми клешнями.

Замер – клешни разведены, закинутый на спину хвост с жалом дрожит как в лихорадке.

Надо же, думал Эварха, наблюдая за ним с великим интересом – эк ловко встраивается!.. Призрачное создание нащупало стражевую линию, сейчас густо заросшую столь же призрачными травами, деловито грызло её, замещая уничтоженное собой, словно всегда так и было.

Ловец, весьма чуткий к магии, не ощущал никакой, даже слабенькой волшбы, даже эха не чувствовал, словно творившееся тут было самым обычным делом. Да, коробочка своих денег стоила, жаль, второй раз в ход не пустишь.

Крысокорпион довольно долго сопрягал свои чары с чарами прочерченной Древним границы; а закончив, широко распахнул пасть, полную мелких и острых зубов, будто разломил голову надвое.

Пасть стала расти, а тело – уменьшаться; очень скоро перед Эвархой остались одни только челюсти, похожие на небольшие воротца, украшенные сверху и снизу частыми треугольными резцами, местами в два и в три ряда. За воротцами продолжалось всё то же болото и те же островки леса. Те, да не совсем те – дальше тянулись владения Древнего бога, ослабевшего за бессчётные века забвения, почти обезумевшего от одиночества, но живого и вполне способного оторвать ему, ловцу, голову.