Сияй, Бореалис! Армейские байки (СИ) - "Liz Elzard" - Страница 57

И он проверил. Да, существовала такая деревушка — приткнулась в самом захолустье Лума на окраине дремучих лесов и гор. Раньше там была стихийная станция, где добывалась чистейшая вода для изготовления лекарств, пока источник себя не исчерпал, и поселение не опустело. От станции как раз осталась та самая башня. На карте Большие Лукошки выглядели совсем уж маленькими. Не вникая в происхождение названия, Седой сразу же омрачился тем, что ему снова придётся отправляться на другой конец света. Жизнь нещадно бросалась ими по карте мира, как игральными костями. Большие Лукошки, которые скромно обозначились близ северных границ, парень сразу захотел стереть с лица Силенора. К тому же выяснилось, что туда можно добраться только с пересадками, а это окончательно подрывало весь настрой. На станции Сенсита Лирет и Седой поспешно распрощались с Акси и деньгами за билеты, затем сели в последний поезд до ближайшего северного пригорода, совершенно не подозревая о том, что их может ожидать в сельской местности с таким безобидным названием.

***

Ступив на полуразрушенную, изъеденную мхом платформу и едва не угодив под колёса поезда, Седой сразу решил, что с этих самых пор это будет последнее его путешествие. Станция Больших Лукошек выглядела до боли забытой и убогой, к тому же время не пощадило ни платформу, ни эти захолустные места. Дорожный знак, на котором надпись деревни давно превратились в содранные ржавые пятна, одиноко накренился посреди этой тоскливой глухомани, как бы приветствуя редких гостей. Где-то с краю этого бездушного воплощения заброшенности громоздился допотопный автомат времён, наверное, существования Бореаля — настолько это место было покинуто людьми, что вместо кассиров билеты здесь выдавала коротавшая свои последние дни машина, наверняка единственная в этой глуши.

Вариант с поиском ближайшего «Боннюмея» сразу отпал чахлым листом, и погода здесь была отвратительно сырой, из-за чего хотелось засесть в каком-нибудь тёплом отеле за поеданием горячей лапши. Однако парень в край усомнился, что оный здесь разыщется, не говоря уже о лапше. Сверяясь с картами, они с Лирет задержались на станции. Из пригородного поезда вместе с ними вышла одна старушка в косынке. Та, кряхтя, неторопливо постукивала тростью, отмечая каждый свой шаг. На спине старушенция волокла не то мешок, не то рюкзак, отчего была похожа на черепаху с круглым панцирем. Двигалась она настолько медленно, что спустя пятнадцать минут, когда Седой понял, что карты несколько устарели, они смогли догнать старушку, которая только-только спускалась по ступенькам. К слову, у Лирет не возникло ни капли доверия к пожилой женщине: что-то в её голосе казалось зловещим, кроющимся за вуалью пожилого добродушия.

— Давайте вы зайдёте ко мне да переночуете, дети, — сходу предложила Милль.

Так она представилась, расслышав вопрос с десятого раза.

Старые добрые сказки не зря учат тому, что детям не стоит верить обманчиво добрым старичкам, особенно старушкам, которые вот так запросто готовы принять гостей в дом да ещё и с ночёвкой. Однако Седой не читал сказок, поэтому охотно согласился. Вероятно, в нём взыгрался голод, когда Милль завела речь о свежих пирожках с мясом, — это же почти как чебуреки!

Начинало вечереть, и небольшую чащобу, через которую пролегал путь до деревни, заполонили прохладные сумерки. Тропинка извивалась меж стволов, вырастающих долговязыми тенями. Здесь блуждал едва уловимый шум воды — река, что текла неподалёку, шептала сквозь тронувшийся лёд о скором приходе весны. Под ногами чавкал снег, и несмотря на то, что начинал сходить, он оставался рыхлым, как бы намекая, что этой тропинкой редко кто пользуется. Тропинкой, а не тротуаром или дорогой. Углубившись в чащу, Седой сразу же вытряхнул из мыслей все свои лучшие ожидания и запасся опасениями. Милль неторопливо плелась впереди, пронзая тростью снежные комья. Под её невнятное старушечье бормотание позади волоклись Лирет и Седой. Где-то они начинали жалеть о своём решении, ведь до Лукошек можно было дойти гораздо быстрей. Всю дорогу оба молча переглядывались, ведя немой, наполненный укоризной диалог. Кажется, напарник уже успел передумать десять раз.

— Мы, наверное, снимем комнату в отеле, — безнадёжно сообщил вдруг Седой. — Знаете, где здесь отель? — он почувствовал, что вопрос звучит неуместно.

Судя по тому, как Милль вопросительно что-то пробубнила, слово «отель» наверняка для местных жителей было таким же неизвестным, как и «уличные фонари».

— Далеко нам ещё идти? — осведомилась Лирет.

— Да вот же мы почти пришли, дети, — прокряхтела Милль.

— Мы не дети, — вполголоса возразил парень.

Пройдя ещё несколько шагов, старушка вдруг остановилась и ткнула тростью куда-то вдаль, и её спутники взглядом уловили направление. Если бы Лирет не знала, что там находится древня, то приняла бы редкие огни домов за светящиеся глаза какого-нибудь чудовища. К тому моменту уже окончательно смерклось, отчего маленькие как муравейники домишки слились в одну замершую тень, из которой вырастал силуэт башни, будто пригвоздившей к земле огромное пятно. Большие Лукошки расположились на возвышенности, которую омывали воды реки. Её журчание доносилось шёпотом издали, делая это место ещё более зловещим.

Деревушку окинуло безмолвие. Несмотря на то, что время было ещё не самым поздним, улицы пустовали. Седой смог посчитать на пальцах руки огоньки в окнах, другие же смотрели на пришлых тёмными глазницами. Лирет насторожилась ещё больше: её не отпускало чувство, будто за ними тщательно следят. Невидимый взгляд прилип к чужакам, как пиявка, и не отставал до тех пор, пока они не вошли в один из домов, в окнах которого тут же забрезжил свет.

Домик старушки оказался совсем небольшим. Ощущалась какая-то теснота, но всё это было из-за барахла, накопившегося здесь. Старенькие пожелтевшие обои, такие же старые ковры, старая мебель — до безобразия всё старое, как и сама Милль. Даже пахло всё неизбежной старостью. В уголке прихожей тарахтел заряженный генератор, дававший свет, а в Лукошках по какой-то причине он был не везде и не у всех. Пока старушка суетилась у печи, Лирет успела осмотреть дом и посчитать комнаты. Всего три комнаты, в каждой — по аккуратно застеленной чистой постелью старой кровати. На стенах висели узорчатые ковры, на один даже кто-то наложил уже утратившую силу печать от моли. Было уютно, но одновременно как-то тревожно. В доме Милль жила одна, и не было ничего, что могло бы опровергнуть её одиночество, не считая кроватей.

— А никого здесь и нет почти, — рассказывала Милль, усадив гостей за небольшой стол. — Только старики остались, которую эту деревушку строили. Скоро вымрем все, и будет здесь пусто.

Седой жадно уплетал долгожданные пирожки. На него нахлынул небывалый аппетит, и парень был готов проглотить всё, что увидит на столе. Лирет пробовала угощения осторожно. Стряпня выглядела не так аппетитно, какой была на самом деле, и это немного удивило девушку. Милль угостила их похлёбкой, достала из погреба соленья, а из печи, следом за пирожками с мясом, приготовился рыбный пирог. В самоваре заварился малиновый чай, и дом наполнился душистым ароматом лета.

— Сюда никто не приезжает, — продолжала старушка. — Вас хоть каким ветром занесло?

— Ищем кое-кого, — сказал Седой и протянул той проекцию, которую успел сделать Акси. — Видели такого здесь?

На листке виднелось чуть размытое изображение, взятое из воспоминаний близорукого бомжа, но тем не менее было понятно, что тот человек в маске, какую не спутаешь ни с чем. Милль уставилась в картинку полуслепыми глазёнками.

— Друг ваш? — поинтересовалась она.

— Почти, — ответил Седой. — Этот тип очень опасен, и он зачем-то отправился сюда, а раз здесь одни старики, то его кто-то должен был видеть.

Старушка только покачала головой.

— Он мог прийти сюда вечером, а вечером на улицу никто не выходит, — сказала она.

— Это почему так? — спросила Лирет.