Крайне аппетитный шотландец (ЛП) - Алам Донна - Страница 29

И кажется, делал это часто.

— Не причинили? — голос Айви резко возвращает меня обратно.

— Что?

— Вреда? — она начинает всматриваться в мое лицо — осматривает руки и ноги.

— Спорим, не больше, чем она просила, — говорит Наташа, возвращаясь из кухни и пытаясь удержать нагруженный чайный поднос. — Вот, — произносит она, ставя его на кофейный столик. — Слабозаваренный чай и простое печенье для немощных и ленивых. — Она передает Айви дымящую кружку и одну простую печеньку, парочка обменивается странным взглядом. Я не успеваю обдумать это, как Наташа протягивает мне кружку с чем-то, похожим на бледно-зеленую воду.

— Что это? — спрашиваю я, и, прищурившись, смотрю на содержимое кружки.

— Зеленый чай. Тебе полезно, — говорит она, ободряюще кивая. — В шкафчиках Айви полно всякой всячины.

— И? — потому что тут должна быть ключевая фраза.

— В нем много антиоксидантов, которые, как все мы должны знать, борются с воздействием свободных радикалов, полезны для твоего тела и кармически компенсируют последствия случайного перепиха.

— Полезно знать, — говорю я, пряча улыбку за ароматно дымящейся кружкой.

— И после того количества белка, что ты получила прошлой ночью, я подумала, что тебе необходим сахар, чтобы все это сбалансировать, — продолжает она, открывая небольшую тарелку.

— Белок? — спрашиваю я, понимая, что она протягивает мне сэндвич. Я отодвигаю уголок хлеба. Арахисовое масло и конфитюр.

— Нет! Только не это, — прерывает Айви, взмахивая рукой в жесте, похожем на прием карате. — Даже не думай. Меня все еще подташнивает, и я чувствую запах отсюда. Убери это, ради Бога!

— После того, как я просидела с тобой всю ночь, убирая с твоего лица волосы, покрытые блевотиной, ты даже не позволишь мне насладиться моментом компенсаторного веселья?

— Компенсаторного? — смеясь, повторяю я.

— Ага. Знаешь, у меня ведь есть общее свидетельство о среднем образовании. Это значит, когда ты не можешь иметь что-то свое, — отвечает она язвительно.

— Боже, просто не дразни меня едой, — вздыхает Айви, погружая оставшуюся половинку печенья в кружку. Секунды на три в комнате повисает тишина, затем Наташа снова заговаривает.

— Как там снежный вихрь?

— Прошлой ночью шел снег? — спрашивает Айви, поднимая глаза от своего напитка, ее взгляд скользит к окну и обратно. Ни я, ни Нэт не отвечаем. — Ради Бога, уже почти весна.

— Было, эм, хорошо, — отвечаю я, стараясь не улыбаться.

— Это было ласково и нежно или словно шторм?

— Серьезно? — невозмутимо спрашиваю я.

— Что? Я могла бы спросить, не было ли это большим отстоем.

Я качаю головой.

— Было хорошо, ладно? — мой голос обрывается на последнем слове.

— Сколько дюймов?

— А-а, Боже милостивый, — стонет Айви. — Прекратите. Я мучаюсь от похмелья, а не глухая! — она сутулится над своей кружкой, ворча что-то насчет хрупкого телосложения и попыток отдохнуть в комнате, заваленной трусами развратниц.

Так что, я отвечаю вполголоса.

— Высший балл по твоей шкале.

— Серьезно! — фыркает Айви, это восклицание, а не просьба о подтверждении.

— Прости, но все женщины в том баре трахали его глазами. Это было похоже на групповуху, так что, да, серьезно, — отвечает Нэт. — Я хочу узнать.

— Хватит, — ворчит Айви. — Я отправляюсь в кровать.

Мы все молчим, пока она нетвердой походкой покидает комнату. Хотя, как только дверь в спальню закрывается, Нэт сразу же возвращается к своим вопросам.

— Итак, это была ночь горячего и грубого секса? У него есть еще татуировки, кроме тех, что на руках? — она закидывает ноги на стул, скрестив их в нетерпении.

— Нет, не грубый. — Он был разным, но только не таким.

— Ох. Какая жалость, — говорит она, хмурясь. — Грубый секс иногда может быть... — я ожидаю, что она скажет что-нибудь бестактное, но она удивляет меня. — Морально очищающим.

— Нет, но он был хорош.

— Уверена, что так и было, — отвечает она, ее голос становится нормальным. — Ты встретишься с ним опять?

— Нет, думаю, он — турист. — Я делаю глоток из своей чашки, чтобы не дать себе что-нибудь добавить.

— Наверно, это разумно. Лучше не привязываться. — Я молча пожимаю плечами. — Но ты можешь вспоминать об этом перепихе, — говорит она, хихикая. — Это у тебя никто не отнимет.

Глава шестнадцатая.

Фин.

— Солнышко.

Позже, воскресным вечером звонит Сорайя.

— Райя, как дела?

— Великолепно, дорогая, провела последние два дня с мамой в Тегеране. — Ее тон выдает то, что скрывают слова. Она родилась в Сингапуре, росла в Дубае и является единственным ребенком очень состоятельной иранской женщины, которая, в свою очередь, является вдовой очень состоятельного иранца. Я полагаю, они обе считают, что им очень повезло в этом плане.

— Сколько женихов на этот раз она представила? — ко всему прочему, мать Райи отчаянно желает иметь внуков, чтобы баловать их.

— На этот раз ни одного, особенно после моего последнего визита. Я сказала ей, что, если она продолжит играть в эти игры, я вообще больше не приеду.

Я смеюсь, представляя выражение на лице ее мамы, хотя про себя понимаю, что она найдет другой способ. Мать Райи в поисках мужа для своей дочери похожа на собаку с костью.

— Наоборот, большую часть моего визита она провела в кровати, прикидываясь умирающей и сетуя на то, что умрет раньше, чем я подарю ей внуков.

— О, Боже. Страшно даже подумать, что она придумает в следующий раз. Может, тебе стоит сказать ей, что ты лесбиянка.

С протяжным вздохом, она говорит мне, что уже сделала это.

— Она сказала, что в нашем родном языке нет слова для женщины, которая желает другую женщину, на что я ответила ей, что это не остановило амме Бахар. Мою тетю.

— Ой-ой-ой! Невольное изгнание?

— Вовсе нет. Семья предпочитает игнорировать. Ну ладно, попытка — не пытка, — говорит она, вздыхая. — Говоря о неприятном, насколько близка ты вчера была к применению насилия?

— Айви сказала тебе.

— По электронной почте. — Повисает неловкое молчание, во время которого мы обе подтверждаем про себя их совместное решение этой проблемы. — Мне жаль, что я не смогла лично тебе об этом рассказать, как надеялась.

— Мне не нравится, что вы обе так долго скрывали это от меня. — Я чувствую, как мои плечи приподнимаются от зарождающегося гнева. Я чувствую его. Он словно разгорающееся пламя.

— А легко ли рассказать тому, кого любишь, что ее муж, которому она посвятила несколько лет, и ее гребанного мизинца не стоит?

Сорая редко ругается; в данном случае это обоснованно.

— Это было подтверждение, — тихо говорю я. Мне очень не нравится признавать это, но пора посмотреть правде в глаза. Я не обращала внимание на знаки и мне некого винить в этом, кроме себя. — Все же, я не могу притворяться, что мне нравится, что вы обе скрывали это от меня.

— Поставь себя на мое место. Когда я нашла эти...эту мерзость, моим первым порывом было рассказать тебе. Ты ведь мой друг, прежде всего, а друзья заслуживают честности. Но ты чувствовала себя не очень хорошо, поэтому мне пришлось довериться Айви.

Я откидываю голову назад, на спинку дивана. Неужели я была такой недотепой? Прежде чем эта мысль становится более отчетливой, я уже знаю ответ.

— Я покончила с этим.

В трубке раздается мелодичный смех Сорайи.

— Фурия в аду ничто в сравнении с брошенной женщиной.

— Честно говоря, я, наверное, больше чувствую безразличие, чем ярость.

— Пока мы говорим о честности, должна тебе сказать, что одно низкопробное телешоу связалось с офисом.

— Телешоу? — сердце начинает бешено колотиться.

— Не волнуйся...они просто разнюхивали. Боюсь, это неизбежно. Мне сказали, что несколько богатых семей Восточной Азии, связавшись с Маркусом, обеднели на несколько миллионов. И шейх Ахмед среди них, конечно же. Думаю, выстроилась бы большая очередь, чтобы понаблюдать за кончиной Маркуса, если бы он уже не умер.