Пограничье (СИ) - Ли Марина - Страница 30

   Слушать? Мне до дрожи в тонких ногах хотелось бежать. Так быстро, чтобы вой ветра в ушах заглушил рев бегущей по венам крови, но уверенный и решительный голос, прорываясь сквозь какофонию внутренних звуков, уговаривал:

   — Ты только думаешь, что тебя зовет луна. А это не так. Я. Я тебя зову, слышишь? Сонья... Сонечка... Ингеборга... Ини... Самая рыжая в мире, самая, закрой свои маленькие розовые ушки. Дыши ровно. Ини... Я идиот. Идиот! Надо было показать тебе колокольчики утром! Прости, я не знал... Не слушай луну. Останься со мной... Пожалуйста.

   — Зачем? — из последних сил выдохнула я, теряясь в ослепительном лунном свете. — Зачем мне ты? Там... волк...

   А после минуты мучительной тишины я почувствовала горячий рот у своего острого, покрытого шерстью уха и услышала обжигающий нервные окончания шепот:

   — Волки не умеют любить. Я — да. Хочешь, научу?

   И снова аромат перечной мяты, а далекий волчий вой уже не будоражит кровь.

   — О. Бе. Ща. Ешь? — каждый слог — боль, потому что только с болью и кровью можно вырваться из-под власти луны.

   — Не отвертишься теперь, — заверил он и вдруг потребовал:

   — Открой глаза!

   Распахнулась ему навстречу, а он придвинул свое лицо вплотную к моей морде и неспешно, широким обжигающим языком провел короткую полосу по моему носу, не разрывая зрительного контакта.

   — Ини...

   Шепчет в одну секунду, а в следующую — мятный взрыв, истерика, покорность, счастье, фейерверк... Не помню, как проходило обращение назад. Помню только, что Павлик смеется. И еще шепчет в мои приоткрытые губы что-то, адресованное явно не мне:

   — Спасибо за подарок...

   А потом он меня целует.

   Знакомо и незнакомо в то же время. Мягко, настойчиво и соблазнительно. И ощущения такие странные, словно после долгой и трудной дороги я остановилась у колодца и, нетерпеливо прижавшись губами к общественному ведру — обязательно прямо так, к ведру, потому что нету сил ждать, пока кто-то подаст тебе кружку — пьешь и пьешь сладкую до головокружения ледяную воду и все не можешь напиться.

   — Подожди, подожди! — шепчет мужчина перемежая слова чередой стремительных поцелуев. — Девочка моя...

   А за чертой невидимого купола свист ветра сливается со звериным рыком и озлобленным волчьим воем. Где-то смеется женщина, плачет ребенок, филин громко хохочет, сообщая всему миру о том, что охота удалась, а следом за ним испуганно кричит в предсмертной агонии заяц.

   — Что же ты делаешь? Подожди...

   Не хочу ждать. Кого ждать? Чего? Мне вдруг становится легко и весело. И я смеюсь вслух, отстраненно замечая легкий испуг на лице Павлика, а потом закрываю лицо руками и все-таки срываюсь в истерику.

   Сильные руки ласково гладят спину, небрежно и вместе с тем успокаивающе скользя между лопаток.

   Лес дышит луною.

   Пахнет хвоей, мятой, слезами и совсем немного кровью.

   Павлик шепчет какую-то ласковую чепуху, а я полностью растворяюсь в его голосе, наполняюсь им до краев, отяжелевшие веки медленно опускаются, а руки отказываются выпускать из захвата теплую шею.

   И я бормочу, кажется:

   — Павлик...

   И кажется, слышу в ответ:

   — Не замерзла?

   А потом, наверное, засыпаю. И меня совсем-совсем не тревожит, что я беззащитная и голая посреди леса, что где-то здесь бродит знающий обо мне волк, что Гринольв снова появился на моем горизонте, что я, кажется, уже не смогу снова закрыться в себе от всего мира и от Павлика в первую очередь.

   Ощущение нереальности происходящего не позволяло до конца расслабиться. И я, убаюканная довольным ворчанием обнимающего меня мужчины, руками его, запахом, уютной мягкостью рубашки, накинутой на мои плечи, выныривала из забытья, толком не понимая, где сон, а где явь, и до конца не веря, что луна отпустила меня этой ночью.

   — Как ты боролась с этим раньше? — спросил Павлик и прочертил ленивую стрелу на моем позвоночнике, от выпирающего позвонка на шее до копчика и назад.

   — В Волчьей долине это было без надобности. Там природная магия оборотней сильнее лунного зова, — ответила я, не открывая глаз.

   — А потом?

   — А потом клетка в мастерской папы Рода. И у меня в магазине. Или вот запирающий амулет, который то работает, то не работает...

   Посмотрела на Павлика из-под полуопущенных век и уточнила:

   — Это распространенное заблуждение, что полнолуние длится несколько дней... То есть, ночей, конечно... Здесь речь идет о часах, правда. И ведь нет никакой разницы, где спать: в своей постели или в своей клетке. В клетке иногда даже удобнее. Более безопасно.

   — Ерунду говоришь, — почему-то совершенно недовольным тоном проворчал мужчина. — А про запирающий амулет я тебе объясню.

   Вздохнул, словно раздумывая, о чем рассказать в первую очередь, и негромким голосом начал рассказ.

   Я слушала и не верила своим ушам. Как к этому относиться? Как к сказке, которая вдруг стала былью? Каждая мама пугала своего волчонка байками о колокольчиках Койольшауки. И даже моя, хотя времени на сказки у нас было не так и много.

   — Помнишь того волка, который пытался нарушить равновесие сегодня вечером?

   Кивнула. Хотя сложно сказать, что я его помню, потому что так все закрутилось, что, получается, я же до сих пор не знаю, что там произошло.

   — Тот камень, который превратился в твоих руках в кровь, я взял у него. И знаешь, что я думаю? Он, по всей вероятности, обладает странными свойствами. Во-первых, носитель камня невидим для любого охранного заклинания эльфов... Возможно, не только эльфов, это еще надо проверить... Во-вторых, ты не чувствовала моего присутствия, помнишь? Думаю, это было связано с тем, что у меня был второй камень... Вон тот.

   Павлик кивнул в сторону желтого янтарика, лежавшего у наших ног.

   — Подожди, а Гринольв? — опомнилась я.

   — Уверен, если бы у нас получилось порыться в его карманах, мы бы нашли такую же каплю и у него.

   Я задумалась над словами Павлика, но потом все-таки возразила:

   — Откуда такая уверенность? Абсолютно необязательно... Может, то, что я его не почувствовала, связано не с этим вовсе. Может, проблема во мне...

   — А я не сказал? — Эро вдруг совершенно по-волчьи оскалился и хмыкнул злорадно. — Так волчонок тот — его сын. Он и камень-то из отцовского сейфа взял... Узнать бы, много ли там еще осталось?

   — А главное, откуда они появились, — согласилась я. — Если это действительно легендарные колокольчики, то их же единицы в обоих мирах. Как же получилось так, что ты за несколько дней столкнулся сразу с несколькими?

   — Не знаю, — Павлик пожал голыми плечами и задумчиво почесал подбородок. — Думать надо. Хорошо бы в Русалочий город наведаться.

   Я вдруг почувствовала, что теряю линию разговора. Русалочий город? Он-то как связан с тем, о чем мне Павлик только что рассказал?

   — Зачем?

   — Библиотека там, по достоверным источникам, больно хорошая...

   Кстати, о библиотеке...

   — Так откуда, говоришь, ты узнал о том, кто я?

   Павлик невнятно что-то пробормотал, и я обернулась к нему, соскользнув с его колен.

   — Что?

   Он воровато отвел глаза и улыбнулся, а я нахмурилась.

   — Я совершенно серьезно, Поль. Во-первых, ты проиграл мне вопрос. И я требую...

   Он легко и быстро коснулся губами моих губ, и после короткой борьбы я сдалась, решив такой аргумент взять на вооружение в будущем. Хороший ответ на любой вопрос. И приятный очень.

   — Не ругайся на него, ладно? — попросил, позволив, в конце концов, мне сделать глубокий вдох. — Он из лучших побуждений. Хоть это против правил и, к тому же, откровенное нарушение этики.

   Все-таки Афиноген зараза и предатель, а врал же, что отличник.

   В лесу снова захохотал филин, а мне вдруг стало холодно, я передернула плечами и вздохнула.

   — Пойдем спать, Павлик, а? — и зевнула так, что, по-моему, услышала, как челюсть хрустнула.