Любовь по-испански (ЛП) - Хелле Карина - Страница 28

Она бросает на меня недоверчивый взгляд и заправляет свои светлые волосы за

уши в такой медленной легкой манере, что это только разжигает мой внутренний огонь.

— Когда это ты защищал меня? — спрашивает она.

Мой рот открывается. Закрывается. Она пытается дискредитировать наш брак, затянуть на моей шее петлю и втянуть в годы скрытого противостояния, тайн и

вынужденного хранения миллионов секретов. Я не могу пойти по этому пути; я никогда

не выберусь оттуда живым.

Я втягиваю воздух, стараясь контролировать себя. Она меня провоцирует. И делает

это хорошо, как всегда.

— В лобби моего дома, — отвечаю, надеясь, что тон моего голоса звучит

достаточно остро. — Ты пришла следом за Верой, плюнула на нее. Ты собиралась

подраться с ней. Я защитил тебя, когда она отбивалась.

Ее глаза сужаются, и я понимаю, что совершил ошибку, сказав это; было также

ошибкой защищать ее.

— И почему ты защитил меня?

— Потому что ты — мать моего ребенка, — говорю я. — Потому что на тот момент

ты все еще была моей семьей. Потому что был виноват, Вера была виновата и я считал, что ты имела полное право злиться. Я защитил тебя, потому что думал, что поступаю

правильно.

— А сейчас? — спрашивает она беззаботно, подняв свою подведенную бровь.

Мои челюсти так напряжены, что я вынужден подвигать ими вперед и назад, чтобы

обрести способность ответить.

— Сейчас я желал бы, чтобы этого не было. Ты никогда больше не получишь от

меня расположения, и я никогда больше не буду чувствовать вины перед тобой.

Ее верхняя губа изгибается, она готовится выплюнуть что-то язвительное в мой

адрес, но я поднимаю руку в воздух, останавливая ее, и делаю шаг вперед.

— Не позволяй тому, что я сделал, превратить тебя в такого человека. Не позволяй

своей сраной семье думать, что ты находишься на их уровне.

Лицо Изабель, как кусок льда. Холодное, бесстрастное, спокойное.

— Тебе стоит быть со мной учтивее, Матео. Разве я не говорила этого тебе раньше?

В ее голосе нет ничего, кроме угрозы, и она не пуста.

— Депортация Веры ничего не изменит, — говорю ей. — Это не вернет наших с

тобой отношений. И не прекратит мою любовь к ней.

При этом она издает насмешливое фырканье.

— Это никогда не было любовью, Матео.

— Если бы ты когда-нибудь любила меня, то поняла бы.

Мои слова повисают между нами, как густой дым в грязном баре. Я не нуждаюсь в

том, чтобы услышать, что она любила меня, что наш брак не был фиктивным, заключенным по ошибочным мотивам, что когда-то она верила в то, что я — ее мир. Мне

не нужно это услышать, но мне хочется. Я хочу услышать, что моя прежняя жизнь не

была ложью, я хочу знать, что Хлоя Энн была зачата в любви.

— Я никогда тебя не любила, — говорит она, и эти слова дополняют остальные, пока все, что я могу делать это дышать. Но это нормально.

— Что ж, я любил тебя, Изабель.

— А затем любовь просто прошла.

Я киваю.

— Иногда любовь просто проходит, — отвечаю ей. — Иногда ее нужно

подкармливать.

Я надеюсь достучаться до нее. Я веду себя настолько искренне, насколько могу

контролировать свое состояние, держать в узде беспомощную ярость, которая держит

меня. Мне кажется, что во время нашего брака я не был так открыт перед ней, как сейчас.

Но в ее глазах я вижу только лед, а губы напряжены. Она не вникает в мои слова. Она не

слушает.

— Все, что требовало подкормки — это твой член, — произносит Изабель. — Так

что ты оттолкнул меня в сторону для кого-то, кто мог это сделать, кого-то моложе, дряннее. Ты думал, что будет весело получить это от какой-то больной шлюхи. Давай

просто пошлем Изабель в задницу.

Я больше не могу слушать это. Ни от нее, ни от кого-либо еще. Вера —

современная ведьма, которую каждый норовит сжечь на костре, и каждый раз она

попадает в огонь, как и я. Я закрываю глаза и пытаюсь взять себя в руки.

— Ты просто хотел трахнуть эту маленькую сучку. Держу пари, она регулярно

отсасывает другим мужикам, пока ты не смотришь. Моложе и лучше тебя.

Вдох. Выдох. Игнорировать сокрушающую боль и злость.

Она просто хочет достать тебя.

Я резко вдыхаю через нос.

— Когда ты позволила ненависти поселиться в твоей душе? — спрашиваю я, пытаясь говорить спокойно. — Когда ты перестала быть человеком, которого я знал?

— Когда ты трахнул ее и испохабил мою жизнь, — отвечает она, слова остры, как

ножи, и я могу услышать, как она подходит ко мне. Она прямо передо мной, но я

отказываюсь открыть глаза, признавая ее присутствие.

— Ты уничтожил все, над чем я так тяжело работала. Все.

Она пахнет джином и запах постепенно растворяется, когда я слышу ее шаги, удаляющиеся через кухню к двери, ведущей на задний дворик.

Дверь открывается, и я задерживаю дыхание.

— И я никогда, слышишь, никогда не прощу тебе это, Матео, — говорит она

прежде, чем закрыть за собой дверь.

Открывая глаза, я качнулся влево, к стене, моя рука едва смогла помочь мне

удержать равновесие. У меня такое ощущение, будто моё сердце и мои легкие окружили

летучие мыши и заключили их в трепыхающееся кольцо черных крыльев.

Внезапно я понимаю, что могу потерять Веру.

Это ощущается так, будто я могу потерять солнце на небосводе.

После того, как покидаю дом Изабель, я возвращаюсь на работу. Я пока ничего не

слышал от Веры, а это означает, что она еще не видела этот журнал. Я должен утаить эти

новости от нее, если смогу, и все еще надеюсь увезти Веру в Сан-Себастьян на выходные.

Пока я буду обуреваем чувством вины, она будет от него спасена, по крайней мере, на

несколько дней. Мы заслужили это. А она — больше всех.

Но сначала я должен уладить все с Педро. Он вызвал меня в свой офис на

очередную беседу сразу после обеда, и я начинаю думать, что эти встречи превращаются

уже в еженедельный ритуал. Найти что-нибудь нелицеприятное о Матео, о чем можно

выразить свое недовольство, вызвать его к себе, угрожать ему тем или иным способом, а

затем предложить сигару.

Похоже, Педро одержим таблоидами, как и я, поскольку когда я вхожу, то на его

столе лежит раскрытый журнал.

Он спокоен, так что я расцениваю как хороший знак, хотя все могло быть иначе.

Он спрашивает меня, кто является информатором. Я отвечаю, что не знаю, что является

правдой, но подозреваю семью Изабель. Они всегда были стаей стервятников, сражающихся за внимание и привилегии, которые, по их мнению, положены им по

происхождению. Это могла быть ее хладнокровная мать, или вероломная сестра, или

асоциальный тип – ее братец. Все члены семьи взаимозаменяемы, но это не имеет

значения. Кем бы ни был анонимный источник, он пожелал протянуть меня по горящим

углям, и им это удалось.

Коротко говоря, Педро поведал, что не знает как со мной поступить, и часть меня

хочет подсказать ему, как ему стоит поступить с самим собой. Я достаточно беспокоюсь о

том, как все выглядит, как есть на самом деле, и точно не нуждаюсь в том, чтобы слышать

это от моего босса.

— Почему бы тебе просто не поставить Уоррена тренером и не уволить меня? —

спрашиваю у него, чувствуя себя смелым, человеком, которому нечего терять. — В таком

случае тебе не придется иметь дело с этими проблемами снова.

Он смотрит на меня шокировано.

— Так ты думаешь? — спрашивает он. — Что я уволю тебя из-за этого?

Я киваю.

— Да. Вы вызывали меня сюда достаточно раз по причине того, что в большей или

меньшей степени было связано со мной. Я действительно думаю, что из-за этого Вы меня

уволите. Но тут позвольте мне облегчить Вам выход из этой ситуации. Если вы думаете, что я собираюсь делать выбор между Верой и Атлетико снова, то, пожалуй, покину вас. Я