Проклятие ульфхеднара (СИ) - Счастная Елена - Страница 23

Глава 6

Последняя ночь перед прибытием в Скодубрюнне началась, как и многие другие до этого. Пленников вытащили из телеги, в которой они провели почти всю дорогу связанными. На ночлег приставляли ещё и надзирателей. Конечно, никто из них не знал, что, пожелай Эльдьярн, Ингольв или Змей освободиться, верёвки вряд ли смогли бы их удержать. Просто всем было удобно, что их везут, куда нужно. По пути викинг успел всех предупредить, чтобы на рожон не лезли, ни с кем из сопровождения не ругались и уж тем более не пытались вляпаться в драку. Среди мужчин не было столь горячих голов, но Ингольв посчитал, что нужно сказать об этом отдельно. Асвейг с Рагной, которая во время схватки в доме успела нажить себе несколько ссадин на лице, вообще едва не мышами обернуться желали: чтобы мужчины, что выехали из поместья вместе с Фьётрой, не смотрели в их сторону. Перестали замечать. Порой липкие взгляды упирались в спину или ощупывали. Тогда и хотелось провалиться сквозь дно телеги. И каждую ночь было так страшно, что хоть плачь.

Но пока что всё обходилось. Всё ж не рабыни: пленницы, которых конунг и отпустить может, если невиновными посчитает. А там хорошо, если вергельдом за поругание отделаешься. А то и расправа от спутников-воинов может случиться. От Ингольва уж точно. Он и так волком смотрел на каждого мужчину, что с двусмысленным интересом приближался к Асвейг. Иногда этого хватало, чтобы отпугнуть. Иногда приходилось сносить чужие руки там, где дозволено может быть только супругу. Но оставшаяся без мужа Фьётра строго блюла порядок среди мужчин, что следовали вместе с ней на тинг, а потому обычно шлепком по заду или мимолётным щупанием, где не следует, во время того, как спускают или помогают сесть в телегу, всё и заканчивалось.

— Потерпи, — шепнул Ингольв, когда их вели на ночной постой в укрытии густого березняка, что рос уже вдоль фьорда. — Я оторву руки каждому, кто тебя касался, как только всё закончится и нас освободят.

— А если не освободят? — она посмотрела в глаза викинга, где гас желтоватый огонь недавней ярости.

— Освободят. К тому же Лейви с Гагаром должны приехать туда ещё раньше нас. Они вмешаются.

Асвейг отвернулась. Её усадили под тонкой берёзой и привязали накрепко, как и всегда. Эльдьярн, которого разместили неподалёку, с откровенной издёвкой смотрел на верёвку, что охватывала его руки. Ему даже не понадобится большого усилия, чтобы пережечь её в пару мгновений. А Ингольв мог и так порвать их — только отвернись. Беспокойство вызывал только Блефиди: чем дальше, тем он выглядел всё более бледным и нездоровым. Укус змея всё же приносил ему страдания. Может, зубы того чудища и вовсе были отправлены.

Порой, в мгновения особого гнева, Асвейг подумывала о том, чтобы просто сделать так, что никто из этих людей, которые хотели их подставить, не проснутся. Но подтверждать несправедливые обвинения — это самое глупое, что можно было бы сейчас сотворить.

Рагну усадили рядом. Она с ненавистью посмотрела на мужчину, который её привёл, а после повернулась к Асвейг, когда их на время оставили.

— Ты уверена, что конунг захочет тебя выслушать? — шепнула, глядя в сторону.

Асвейг помолчала, в очередной раз раздумывая над собственным планом. Она не особо рассчитывала, что Хакон согласится на встречу и разговор. Но знала, кто может поспособствовать в этом. Оставалось только надеяться, что Мёрд ещё не растеряла чувств и тяги к Ингольву, что захочет освободить его. И ради этого на время забудет о том, как ненавидела Асвейг. А та постарается забыть о том, как она подложила её в постель своего брата.

— Я не уверена, Рагна. Но я попытаюсь. Нам не просто нужно выжить и освободиться. Нам нужно сохранить доброе имя. Чтобы не случилось так, что после в любом поместье нас за радость посчитали убить.

— Многое будет зависеть от Ингольва, — серьёзно проговорила рыбачка. — Одной твоей заботы будет недостаточно.

И почудилось в её тоне что-то, раньше ей несвойственное. Будто другой человек рассуждает. Который знает викинга гораздо лучше, чем девчонка, что до этого путешествия видела его всего пару раз в жизни. Ингольв, несмотря на спокойствие последних дней, мог всё равно не сдержаться. Особенно теперь, когда находился под властью Фенрира, который то и дело проступал в его взоре.

— Он всё понимает.

— Он не учился владеть собой так, как ты, — холодно усмехнулась Рагна. — А ему наставник нужен не меньше.

И девушка смолкла, не обратив внимания на удивлённый взгляд Асвейг. Что ж, возможно, Эльдьярн был прав насчёт неё. Не так она проста, как пытается казаться. Захотелось расспросить её о прошлом, выведать хоть что-то, пусть и понятно было, что та постарается не выдать себя ничем. Потому мысль эту пришлось оставить.

Асвейг просто привалилась затылком к дереву, стараясь дать хоть немного отдыха уставшей от вечного сидения в неудобной позе спине. Звучали со стоянки тихие голоса. Кто-то смеялся: уже позабылось разочарование того момента, когда напавшие начали разбирать вещи гостей и не нашли там тех богатств, на которые рассчитывали. Снова всколыхнулись разговоры о том, чтобы просто расправиться со всеми и не тащить их аж до Скодубрюнне. Но хозяйка настояла. Уж неизвестно, почему так сильно хотела поступить по совести хотя бы в этом. Асвейг часто замечала направленный на Ингольва задумчивый взгляд Фьётры. Она даже, бывало, присаживалась рядом с ним на привалах и говорила о чём-то. Викинг хранил холодность, но не молчал. После он рассказывал, что она выведать хотела, куда делось остальное добро, которое наверняка было у тех, кто прибыл со службы василевсу. А он только руками разводил, мол, что было, всё забрали. Обиднее всего оказалось потерять оружие: его тоже никто возвращать не собирался. Оно разошлось по рукам воинов, что теперь носили его, как своё собственное. Асвейг чудом удалось сохранить амулет: благо, обыскивать её не стали. Не было уверенности в том, что она сможет сдерживать силы без него, и проверять сейчас это вовсе не хотелось.

Асвейг устала наблюдать за вялой в преддверии сна жизнью лагеря и перевела взгляд на Ингольва, что сидел неподалёку, но всё же на достаточном, чтобы невозможно было разговаривать, расстоянии от неё. Викинг тут же вскинул голову. Они смотрели друг на друга долго, до того, что сердце встревоженно заколотилось и сбилось дыхание. Асвейг словно окунулась вновь в тот день, когда порвала невольно протянутую между ними связь. И вдруг на один короткий миг захотелось вернуть её обратно. Ингольв словно неведомым образом почувствовал её желание и, вздохнув, отвернулся.

Наутро всё тело, уже изрядно измученное в пути, ныло и отказывалось шевелиться, как надо. Саднили стёртые веревками запястья. Благо пленители напиться дали да поесть немного ячменной каши. Кормили их ровно столько, чтобы не померли с голоду по дороге.

После снова пришлось садиться в ненавистную телегу. Одно облегчение: можно было привалиться к сильному плечу Ингольва. Мужчины, что ехали рядом с повозкой, упомянули, что к полудню, если не рассусоливать, можно и добраться до Скодубрюнне. К тому же, если дорогу не размыло слишком сильно: поговаривали, что непогода и скудные урожаи случались и там тоже.

Истерзанная скверно проведенной ночью, Асвейг то и дело проваливалась в тяжёлую дрему. Неприветливо серое небо сыпало моросью на лицо, отяжеляя и без того опостылевшую и уже грязную одежду. Жалко было всех вещей, что остались в поместье Фьётры. И рунных дощечек было жаль, хоть за всё время, что довелось прожить на Фьермонте, Асвейг запомнила их наизусть. Теперь уж они, можно сказать, и без надобности. Еле-еле найдя силы, чтобы вынырнуть из забытья, она вдруг увидела вдалеке знакомые очертания Скодубрюннских домов. Вокруг и без того обширного поместья выросли новые постройки. Сновали в округе едва различимые издалека фигурки людей. А вдоль берега яркими пятнами виднелись шатры и палатки уже прибывших на тинг бондов, их семей и соседей.

Ещё через полмили начали попадаться жители хутора и путники, что следовали в ту же сторону. И многие с интересом поглядывали на тех, кого гордая Фьётра, словно рабов, везла в телеге. Мало кто узнавал Ингольва в заросшем и порядком потрёпанном за время пути мужчине. Асвейг наверняка никто не помнил, а остальных и вовсе — никто не знал. Оно и хорошо.