Господин моих ночей. Книга 2 (СИ) - Ардова Алиса - Страница 9

Да, он был уверен, что поступает правильно. Но в тот миг, когда с ее запястья исчез нхоран, ему показалось, что из груди вырвали сердце, оставив вместо него зияющую, кровоточащую рану.

То, что она потом сказала... Он помнил все, до последнего звука. Да и как забудешь, если Элис каждую ночь приходила в его сны, снова и снова бросая в лицо горькие слова?

— Дурак, — первое, что он услышал от Хвича, когда они наконец встретились.

Горгулу сильно досталось в том сражении, как и Мишу, дракону Тэйна, и теперь их опекали и лечили другие фамильяры круга.

— Я докажу ее невиновность, дай только встать на ноги, — Айтон потрепал Хвича по голове. Так, как всегда делала Элис. — А потом поеду к ней, в имение. Даже если она там с другим... Пусть просто выслушает...

— Не простит, — покачал головой горгул. — Ты не поверил, не поддержал. Отрекся. — помолчал и снова убежденно повторил: — Дурак...

Дурак...

Лис уехала, и мир померк, утратив все краски. Тьма бушевала, не желала успокаиваться, несмотря на все лечение. Хвич дулся и не разговаривал. Он тосковал, как и сам Айтон, ему тоже не хватало Элис.

Рядом постоянно крутилась Верена, заботливая, внимательная, ласковая. Она все эти дни разрывалась между ним и братом. Невеста... Высшая... Мечта любого алхора… Айтон видеть ее уже не мог. И повода прогнать пока не находил. Для него она теперь стала такой же безликой тенью, как все вокруг.

Он оживал только несколько раз в день, когда беседовал с Виастом. Ждал, считал мгновения, оставшиеся до связи, и дотошно выспрашивал у помощника все до мельчайшей подробности.

А однажды на рассвете Хвич исчез. Прямо на глазах изумленных целителей, пока лорд-протектор спал, погруженный в лечебный сон. Навострил уши, прислушался, глухо зарычал, угрожающе растопырил крылья, и растекся туманом, уйдя теневой тропой.

Горгул не вернулся ни через час, ни через два. Не откликался на зов, и местонахождение его Айтон не смог определить, как ни пытался.

Когда наступило время разговора с Виастом, на вызов тоже никто не ответил.

***

— Сани, долго мне еще ждать? Тебя только за Сахтаром посылать, а не в погреб за соленьями, — донесся со двора зычный зов Ларки, дородной горластой трактирщицы. Хозяйки постоялого двора, где мы остановились.

Мама застонала, заметалась, потревоженная этими криками, и я вскочила со стула, торопясь к окну.

Затворила рамы — будет немного душно, но зато хоть чуть тише, — прислонилась лбом к стеклу и замерла, прикрыв глаза. Вспоминая все, что произошло за эти дни.

То, что с теневой тропой не все в порядке, я поняла почти сразу, как нас затянуло с портал. Тьма не окружала плотной, надежной стеной, как случалось раньше. Она походила на рваное одеяло, сплетенное из тонкого полупрозрачного тумана и многочисленных прорех. С каждым ударом сердца дыр в этом ненадежном покрывале становилось все больше, а дыхание невидимого горгула — все тяжелее.

— Не смог… — прохрипел он, наконец, полузадушено. — Трое... Не вытянуть... Прости...

Голос фамильяра постепенно удалялся, прерывался, выцветал. Я рванулась на звук, потянулась к Хвичу свободной рукой, стараясь удержать, поддержать... Но пальцы наткнулись лишь на вязкую пустоту.

А потом сумеречное покрывало лопнуло, распадаясь на мелкие лоскутки, и мы полетели куда-то вниз.

— Ищи… Хозяина... Близко… — донеслось слабеющим эхом и все исчезло...

Очнулась я на краю какой-то поляны в высокой траве под деревьями, недалеко от дороги, узкой, плохо укатанной и совершенной пустынной. Рядом с мамой и Уной. Они так и не пришли в себя, а я...

До сих пор с содроганием вспоминаю, как тогда металась, не представляя, что делать. Лечить я не умела, не знала даже, стоит ли вынимать стрелу или этим я только наврежу. Хорошо хоть обе дышали, это немного успокоило, но о том, чтобы тащить их куда-то, не было и речи. Оставалась одна надежда — искать помощь, и я бросилась со всех ног по дороге, надеясь встретить хоть кого-нибудь или выйти к жилью.

Мне повезло. Довольно быстро я добралась до тракта, а потом и до постоялого двора на краю маленькой придорожной деревни.

Весь багаж остался в Товиле, но у каждой из нас было с собой немного денег, зашитых в пояс дорожного платья. Моих полностью хватило на то, чтобы оплатить телегу с лошадью, комнату на десять дней вперед и услуги местной травницы.

Зора, строгая, немногословная женщина неопределенного возраста, с мягкими руками, легкой поступью и цепким, немигающим взглядом, хорошо разбиралась в своем деле и пользовалась в деревеньке непререкаемым авторитетом. Даже бойкая грубоватая Ларка слушалась ее беспрекословно, хотя травница никогда не повышала голоса.

Не задавая лишних вопросов — кто мы, откуда, как очутились на деревенской дороге и почему в таком состоянии, — она сразу занялась осмотром пострадавших.

Уну напоила восстанавливающим отваром, и пообещала, что уже к вечеру служанка очнется.

— Сил потеряла много, слаба, как новорожденный котенок, — пояснила Зора кратко. — Ничего, и не таких поднимала на ноги... Завтра принесу настой горецвета, через неделю бегать будет.

С мамой все обстояло хуже.

— Повезло ей, девонька. Чуть выше бы... и все. А так, ничего важного не задето, но... Обещать не стану. Я всего лишь травница, хоть ремеслу своему и неплохо обучена. Лекарь ей нужен, а лучше маг-целитель. Знаешь о таких?

Взглянула на меня остро.

— Знаю, — кивнула, мельком удивившись, откуда о целителях известно простой деревенской травнице. — Только где их взять?

— Верно, негде, — качнула головой Зора. — До ближайшего города далеко, да и нельзя матушку твою сейчас перевозить. Что ж, значит, жди, молись и надейся, девочка. Пресветлая не оставит в беде. А я помогу чем могу...

— Сани! Да где же ты, негодная девчонка? Опять с подружками лясы точишь? Найду, уши-то надеру, лентяйка, — снова проорала с улицы хозяйка,

Мы находились здесь уже третий день. Уна начала потихоньку вставать, хоть и с большим трудом, ненадолго, но все же. А вот мама, наоборот, угасала на глазах. Несмотря на лечение и заботу Зоры, лучше ей не становилось. Если она и приходила в себя, то ненадолго, а потом снова впадала в беспамятство.

И от Хвича не было никаких вестей. Я упрямо пыталась докричаться до горгула — снова... снова... и снова... но так и не сумела. Где он? Куда его выбросило? Все ли с ним в порядке?

Уна... Мама... Хвич...

Я почти не ела, спала урывками, и даже во сне продолжала беспокоиться, метаться, звать фамильяра, хлопотать возле мамы.

А время шло.

— Сани, — не успокаивалась хозяйка.

Я потянула на себя раму, прикрывая плотнее, но вернуться на место не успела.

— Эли, — прошелестело от кровати. — Иди сюда… дочка.

— Как ты? — присела на край кровати, с тревогой вглядываясь в мамино лицо. Такое измученное, похудевшее.

— Хорошо…

Она все время это повторяла, когда приходила в себя. И улыбалась. Вернее, старалась улыбнуться. Но проходило десять минут... полчаса... час... И мама снова проваливалась в забытье.

— Я сейчас попрошу, чтобы кто-нибудь сбегал за Зорой.

Собралась подняться, но мама не дала, накрыла мою ладонь своей, легкой, невесомой, останавливая.

— Подожди, Эли... Нам надо... поговорить.

— Вот поправишься, тогда и поговорим. Обязательно, — согласилась я нарочито бодро. — У нас много дней впереди, еще успеешь поведать все свои тайны. Сейчас самое главное твое здоровье. Остальное не имеет значения.

— Имеет, — не отступала мама.

Когда дело касалось важных для нее вещей, тихая спокойная герцогиня Гестина становилась очень упрямой.

— Я и так слишком долго молчала... Надеялась… Думала, так будет лучше, и... боялась... — вырвалось у нее отчаянное признание. — Сначала за тебя... Потом твоего осуждения... Я бы не вынесла, если бы ты меня возненавидела. Или презирала. Прости мое малодушие... солнышко.