Дайте курс (Повесть) - Маркуша Анатолий Маркович - Страница 29

А потом вам дадут понюхать ночное небо. Самолету — машине совершенно безразлично, в каком небе перемещаться: в голубом ли, в сером, в смолисто-черном, был бы воздух, на который могут опереться крылья, и была бы скорость, рождающая подъемную силу.

Но человек не машина. И ночное небо производит сильнейшее впечатление даже на бывалого пилота.

Бархатистая, мягкая, обволакивающая ночь отнимает у человека представление о расстоянии. Загоревшаяся за километр спичка кажется вспыхнувшей рядом. Вы натыкаетесь вдруг на забор, который только что представлялся всего лишь тенью. Бугристая поверхность луга, подсвеченного обманным голубовато-серебристым светом луны, смотрится как крышка бильярдного стола, и человеку далеко не сразу удается понять, почему он спотыкается. Все это на земле, на привычной, надежной, миллион раз выверенной земле!

А стоит подняться в ночное небо, и вас сразу же охватывает поток неизведанных прежде чувств: звезды сползают на землю, и не всегда, даже усилием воли, удается установить, где настоящие светила, а где ложные — далекие огоньки мирных домов; хорошо знакомое ощущение горизонта делается вдруг зыбким, каким-то мерцающим, и бывает, что вы перестаете на время соображать, где верх, а где же, черт возьми, низ.

В рассказах бывалых авиаторов, чего уж греха таить, случаются иной раз «солидные» преувеличения. Страхи, рожденные на штопоре, можно смело поделить на два или даже на три — большой ошибки не будет… Героизм, необходимый и, разумеется, присущий летчикам полярной авиации, может быть возведен в превосходную степень… Пусть и это преувеличение не смутит вас.

А вот все, что касается сложности ночных полетов, принимайте в масштабе один к одному. И даже если жизнь покажется вам проще предисловия — не беда. Это тот редкий случай, когда разочарование пойдет не во вред, а во благо.

Впрочем…

Первая летная школа не сделает вас ночником. Школа только подразнит и очарует ночью. Но и это немало!

Второй этап летного обучения приплюсует к вашему скромному налету еще восемьдесят часов. Ну что ж, теперь счет времени, проведенного в небе, пойдет на сотни часов. А это уже серьезный фундамент.

Минует сколько-то времени, будет исписано сколько-то новых тетрадей, проштудировано сколько-то новых книг; портные подгонят по росту выпускное обмундирование, вы купите в школьном ларьке блестящие нарукавные эмблемы. И наконец-то в торжественной тишине актового зала начальник училища зачитает приказ о присвоении вам звания пилота 4-го класса.

Вы возьмете в руки свое первое пилотское свидетельство. Оно будет хрустеть. Оно будет пахнуть клеем, ледерином и еще чем-то более значительным и более приятным — может быть, ветром далеких маршрутов…

В этот день вы поверите окончательно: да, я стал летчиком.

Мне не хочется портить праздничное настроение. Поэтому вместе со всеми членами аттестационной комиссии я поздравляю вас, желаю счастья, точных расчетов, мягких посадок, большого и радостного пути…

А все, что следовало бы все-таки сказать вам в этот день, я скажу лучше в следующей главе, после праздника.

Глава седьмая

НАУКА ОБЫКНОВЕННАЯ, ВЕСЕЛАЯ И ГРУСТНАЯ

Жизнь Василия Ивановича Тонушкина, как, впрочем, жизнь любого другого командира корабля, подтверждает — летчик учится всю жизнь. Сколько летает — столько и учится. И всю жизнь — в этом нет и грана преувеличения — летчик сдает зачеты: вступительные, переходные, выпускные, текущие, при повышении класса, при переходе с одного самолета на другой, при плановых и внезапных наездах инспекторских комиссий, при… словом, всего не перечислить.

Но есть еще один, совершенно особый вид повышения квалификации, который не предусматривается никакими программами, не упоминается ни в каких приказах, не принимается в официальный расчет и все же превосходно служит для пользы дела.

Представьте такую картину: погода испортилась. Метель, сумасшедшая поземка. От кончика самолетного носа не разглядеть собственный самолетный хвост. Все вылеты отменены.

И тогда в жарко натопленном летном домике или в тесной аэродромной гостинице собираются командиры кораблей. Слово за словом завязывается разговор. Один рассказал о необычайной вынужденной посадке, другой о том, как ему удалось выпутаться из совершенно, казалось бы, безнадежного положения (отказ двигателя, плюс пожар, плюс облачность до высоты пятьдесят метров), третий вспомнил о диковинном дефекте гидросистемы, а четвертый, чтобы разрядить обстановку, взял да и выдал новейший авиационный анекдот…

Это тоже школа! Да еще какая!

Много лет я был внимательным слушателем такого неофициального института повышения квалификации, много лет, но, к сожалению, не всегда регулярно записывал «авиационный фольклор». И теперь хочу познакомить читателя с отдельными страничками науки — обыкновенной, веселой и грустной, но абсолютно подлинной и поэтому, на мой взгляд, весьма поучительной.

Рассказывает молодой, быстрый, какой-то юркий, словно мышь, пилот легкомоторного связного самолета.

— Ну, братцы, и попал я сегодня! Это надо ж! Сунул карту в планшет, пихнул планшет в кабину, по газам — и на взлет! Разворачиваюсь, ложусь на курс. Хоп за карту, карты нет. Туда, сюда — вижу, сполз мой планшет по стеночке назад и ручкой машет. Хочу дотянуться — черта с два!

А облачность, как назло, низкая и болтает…

Словом, карта вот, но я без карты. Хорошо, район легкий и железка справа придерживает. Дотопал. Но скажу прямо — второй раз такого не хочу хлебать…

Летчик постарше, слушавший и вроде не слушавший, замечает лениво:

— Ремень надо укорачивать и не бросать планшет, а вешать. Под правую руку вешать, на стойку…

И все. Можете, однако, быть уверены, что трое молодых случайных свидетелей этого разговора, в тот же день укоротят ремни на своих новеньких, не обтрепанных еще планшетах и назавтра не позабудут закрепить полетную карту под правой рукой.

И кто знает, кто может учесть, сколько потерь ориентировки, сколько неприятностей будет предотвращено?

— Что это ты какой красивый? Кто тебя так разукрасил?

— Гуси…

— Какие гуси?

— Обыкновенные. Лечу, понимаешь, как тряхнет! Стекло вылетело и осколками всю морду посекло. Хорошо, по глазам не попало. Сел. Полна кабина перьев, кровищи, оказывается, гусь…

— Изжарили?

— А как же! Всем отрядом ужинали. Смеешься? А мне не до смеха было. Оказывается, он здоровый и — надо же такой дурак! — не сворачивает…

— А ты чего же не свернул?

— Если б видел, свернул бы…

— Все-таки безобразие: у нас каждый месяц зачеты, а с них хоть бы раз правила эшелонирования приняли.

— С кого?

— Как с кого? С гусей… Летают же.

— Был такой летчик-испытатель Джимми Коллинз. Американец. Коммунист. К нам собирался переехать. Не успел. Погиб. Летал здорово и писал здорово. На русском языке его книга еще до войны издавалась, так и называется: «Летчик-испытатель». Теперь это библиографическая редкость. Замечательная книга. Ну вот, есть в этой книге рассказ, в котором летчик-инструктор поучает своего курсанта: самое главное в авиации — внимательность, а остальное — дело практики. Все растолковал, забрался в гидросамолет, слетал, нормально сел и прямо из кабины шагнул в… воду. Это был его первый полет на гидросамолете, — пересказывает рассказ Коллинза, действительно замечательного летчика и прекрасного писателя, инженер Родин.

Родин — отличный рассказчик. Лукавый и неистощимый. Мы слушаем его поздним вечером, в ожидании облаков. На ночь назначены тренировочные полеты в «сложняке» («сложняк» на общечеловеческом языке означает «сложные метеорологические условия»). Но облаков долго нет. Все нервничают и ругают метеорологов, будто это их вина. Наконец из-за дальнего леса появляется сизо-фиолетовая полоса. Одна за другой выключаются звезды. «Сложняк» все-таки пришел, и мы начинаем работать.