Чернолунье — Свобода для заключённого (СИ) - "Dir Blake" - Страница 80

— Развлекаешься, — прошептал Дай, и торговец испуганно обернулся. — Что ты так побледнел? Призрака увидел?

— Пощади, — взмолился мужчина, сцепив пальцы в замок. — Я простой торговец, падкий на деньги. Ну, кто нынче не без греха! Я всё тебе отдам, всё скажу, только сжалься!

— Говори.

— Я-я, — заикался он. — Я не-е знаю к-кто именно предатель. Н-но мне известно, что он работает на мелкую страну Спику, он обдурил сектантов и умыкнул камень прямо у них из-под носа. Это всё! — взвизгнул Гектор. — Клянусь! Пощади!

— Пощажу, — со странной улыбкой сказал Дай, и лицо Гектора просияло. Но в следующую секунду, он испуганно попятился назад.

— Нет! Нет! — лихорадочно замотал головой он. — НЕТ!

На стеклянный бар брызнула кровь.

Благодатная тишина воцарилась в кабаке. Дай навалился на стойку, почувствовав усталость и тяжесть во всем теле.

Значит, шпион проник в замок, да ещё и от Спики, самой маленькой страны-острова на планете. И он хотел умыкнуть камень. Но зачем он им сдался? Что они задумали?

Часы Лилит привычно легки в ладонь, Дай протёр большим пальцем узорную крышку и положил их в карман.

— Проваливай, — устало пробормотал он, почувствовав спиной — она пришла. Она всегда приходила, когда он оставался один. В последнее время «призрак» появлялся нечасто, ведь рядом всегда находилась Лилит. Люди вокруг отпугивали её. «Призрак» приходит только когда он особо уязвим: в тишине — когда он остается наедине со своими мыслями, своим прошлым. Поэтому Дай её ненавидел, а ещё ненавидел одиночество. Но его «специальности» не полагался напарник, а если он появлялся — Шрам быстро от него избавлялась. Чёртова психопатка желает уничтожить его и всё, что ему дорого. Она возомнила, что они похожи!

Хотя Дай уже и не был уверен в обратном. Он ни в чём не мог быть уверен.

— Исчезни уже, — процедил он, стискивая кулаки. — Не хочу тебя видеть. Оставь меня в покое! — измучено воскликнул Дай, оборачиваясь. Она не исчезла, всё так же смотрела своим пустым лицом. Её тёмные волосы парили в воздухе, точно плыли под водой, как и белый сарафан. — Да, я виноват. В тот день должен был умереть я! Зачем ты влезла? — он с надеждой всмотрелся в неё, но собственная галлюцинация, навряд ли могла знать ответ. И на что он надеялся? — Подделка, — с призрением заключил он и швырнул в неё золотые монеты, лежавшие на стойке.

Плечо прострелила боль. Дай поморщился, а призрак растворился в воздухе так же внезапно, как и появился.

Бродя в горячке по лабиринтам улиц трущоб, Дай и не заметил, как завалился в один из переулков. Он не замечал, что упал возле мусорных бачков с огрызками, мешками, коробками, которые не очищали лет сто; не замечал их зловония, какой-то гадкой жижи под сапогами.

Он весь покрылся холодным потом и тяжело дышал. Он уже не чувствовал пальцев, беспрестанно зажимавших горящую рану на плече. Кровь пропитала рубашку и рукав сюртука.

Дай стиснул зубы и выдернул из плеча остаток кинжала. Новый поток крови хлынул на размокшие бинты и одежду. Юноша сдавлено заскулил.

Ему было так больно и паршиво, что он больше не мог передвигать потяжелевшими ногами и сполз спиной по грязной кирпичной стене дома. Там, за высокими окнами, горел бледный жёлтый свет. Дай невидящими глазами смотрел на него и мечтал сейчас оказаться не здесь, в тухлой холодной подворотне среди гор мусора, а дома, в ярком тёплом замке, в своей комнате на слишком мягкой постели.

Да. Дай ненавидел Орден теней, Совет, аристократов, порядки и устои, пропитавшие Замок, но это был его дом. Единственный дом. Приходя туда, Дай снова возвращался в своё болезненное, отвратительное, но такое дорогое и любимое прошлое. И не мог перестать это делать. Ему казалось, что если он прекратит каждый раз напоминать себе о том, что произошло и что он сделал, то потеряет себя и свой смысл жить. Ведь всё, что Дай делал, он делал только с одной мыслью о ней.

И куда это его привело…

Почему он здесь? Кому это надо? Сидел бы себе припеваючи в замке. Зачем он решил докопаться до истины? Зачем влез в дела Регула? Зачем пошёл искать камень? Зачем убил революционеров?

Если бы он этого не сделал, никогда бы не стал «тенью», никогда бы не кинулся за камнем ради крохотной надежды, не служил бы Совету, не рисковал жизнью из-за секты, не искал бы глупой правды, не жаждал бы свободы….

Даймонд никогда и не задумывался о ней, пока не потерял. Он рос в замке, подобно цветку: в прекрасном саду с иллюзией утопии. Был приёмным сыном и наследником аристократа с громкой фамилией, ему готовилось светлое будущее в роскоши и комфорте. Он бы стал послом, как Бертрам Леруш, и никогда бы и не узнал, что тот был главой Ордена теней, никогда бы не почувствовал эту острую, тупую, жгучую, жестокую физическую боль и страшную, разрывающую на части, боль потерь.

Тогда он не был заложником Замка.

Настоящей птицей, рожденной в клетке, была она. Это принцесса никогда не видела мира за стенами, никогда не чувствовала ни голода, ни холода, ни боли, ни лишений, ни страха смерти, но и любви не чувствовала и страдала от этих тепличных условий больше, чем кто-либо. Это её мечтой была свобода. Она хотела жить! Хотела чувствовать!

И в какой же момент её мечта, как холера, передалась Даю? Когда он присвоил её мечту? В момент её смерти? Или ещё раньше…

А может, это было её предсмертное проклятие.

— Почему я выжил? — сипло спросил Дай неизвестно у кого. — Я должен был погибнуть в тот день. Не ты. Зачем ты спасла меня, а теперь преследуешь во снах и наяву?

Дай почувствовал, как что-то тёплое скатилось по его щеке, размывая засохшую кровь. Слёзы.

Если бы он тогда умер — ничего бы из этого не случилось. Он бы сейчас не подыхал медленно и мучительно в паршивых трущобах, не жалел бы, что выжил, не мучился бы совестью. Ведь он никогда не хотел убивать людей.

Губы его дрогнули, то ли от озноба, то ли от нервов. Он ссутулился и, задрожав всем телом, тихо, болезненно всхлипнул.

Никчемный. Он ничего не добился своей глупой местью, только хуже сделал. Никому не помог.

Трусливый. Даже сейчас боится умереть и цепляется за обрывки ускользающего сознания, бредит.

Жалкий. Больше не может, не хочет продолжать. Ему хочется домой, в тепло, в то время, когда жива была принцесса. Он так устал. Устал быть в Ордене, устал притворяться сильным, устал рисковать, устал от мук совести. Он отнял жизнь принцессы. Он отнимал жизни у ещё многих людей.

Убийство — страшнейший из грехов.

Из легких снежинок образуется тяжёлый сугроб, и точно так же из малых грехов образуется груз, тянущий вниз.

— И почему я никак не умру? — без голоса сказал Дай, уже не чувствуя боли в плече, не чувствуя пальцев рук и даже холода кирпичей мостовой, на которую упал, но чувствуя горячие слёзы, текущие по щекам, сползающие в рот и в уши. — Почему ты покинула меня? — хрипло, спросил он, обхватив себя руками за плечи. — Почему ушла так рано? Мне так больно и страшно…ничего не вижу… Неужели это конец?

Дай сжался в комочек, подтянув колени к груди, прокусил нижнюю губу и закричал срывающимся голосом так жалко и по-детски, что было мочи:

— Пожалей меня, Лиииииияяяяя!

====== Глава 11. Монстр ======

Топот грохочущим эхом разносился по пустым коридорам замка. Но частое и громкое обрывистое дыхание было единственным, что слышал мальчик. Он бежал. Бежал что есть мочи в сад к проклятущему старому дубу.

Холодный предрассветный воздух раскалял легкие. Мальчику было больно дышать. Он спотыкался на ступенях, падал, но, сдерживая слёзы, вскакивал на ноги и продолжал нестись к заднему выходу, раздирал колени и руки в кровь, но совсем не ощущал этой саднящей боли. Он чувствовал другую боль: тревожную, заставляющую сердце ёкнуть от страха не за себя, за другого…

Толкнув тяжёлые двери, он выскочил наружу. Обеспокоенные серо-голубые глаза заметались по округе, цепляясь за деревья и кусты, окутанные холодной сизой дымкой. Из приоткрытых губ вырвалось облачко пара. Холодно.