Полтора метра счастья (СИ) - "AlmaZa" - Страница 79

— Дэн! — строго сказала Рин, и он посмотрел ей в лицо. Она приподнялась на локте и, другой рукой, стала указывать на его плечи, ногу, руки, спину, живот, повсюду, где были шрамы, а их было несчётное количество, спрятанных под татуировки или ещё нет. — Если уж говорить об опасностях, то тебе бы тоже следовало прекратить играть с удачей, нет?

— Рин, это совсем другое, не сравнивай.

— Это ничуть не другое!

— Абсолютно.

— Ты только говорил, что любые мои капризы…

— Кроме этого. Это исключено.

— А если я сама хочу ещё ребёнка? Почему нет? — без гнева или упорства, как можно более миролюбиво и вкрадчиво поинтересовалась Херин. — Я же не говорю, что прямо сейчас. Пока Сандра маленькая, конечно, нет, забот хватает, но лет через… пять? — Рин пыталась прочитать эмоции по смурному выражению лица мужа и, читая их, корректировала свои предложения: — Шесть? Семь? Восемь?..

— Вот лет через восемь и поговорим.

— Мне будет почти сорок, — почти смирившись, вздохнула Херин.

— Представь, мне тоже.

— У мужчин с этим всё проще. Тебе хоть семьдесят будет… — Дэниэл поцеловал её, заставив замолчать. Когда их губы разомкнулись, она не попыталась заговорить заново.

— Когда мне будет семьдесят, Бомми и Сандре будет лет по сорок. Они будут замужние дамы — очень надеюсь, что они приведут славных ребят мне в зятья, а не ублюдков каких-нибудь — будут сплавлять мне своих детишек на выходные, а те будут стараться ускользнуть куда-нибудь, чтобы не сидеть с брюзжащим дедом-матершинником. Но что самое важное, рядом со мной будет самая прекрасная, по-прежнему молодая и единственная любимая мной женщина, и в принципе, мне будет плевать, что я там ещё смогу в свои семьдесят лет, разве только эта женщина не потребует, чтобы я исполнил супружеский долг. И этот каприз, поверь, я расшибусь, но выполню.

— Я буду семидесятилетней бабушкой, милый. Какой супружеский долг?

— Не списывай нас со счетов раньше времени. А вдруг мы проживём по сто лет? Это что ж, последние лет тридцать, по-твоему, без секса? Да я первые пятнадцать едва дотерпел.

Херин засмеялась.

— Умеешь ты уговаривать и уводить разговоры в сторону.

— В сторону от чего? Мы о другом разве говорили? — изобразил наивное недоумение Дэниэл.

— Будем считать, что нет.

— Вот я так и подумал, — прикрыв веки, победно расплылся юрист и удовлетворённо замолчал.

— Я люблю тебя, Дэниэл Бан.

— Посмотрим, что ты скажешь в семьдесят, — не открывая глаз, произнёс он, — когда я тебе осточертею.

— Ровно то же самое.

***

Первым, конечно же, в новую квартиру был впущен Бенджамин. Наши соседки, наблюдая вытаскивание коробок и ящиков с вещами, делились приметами и советами, и рекомендовали вперёд себя впустить кота. Что мы и сделали. Потом, на всякий случай, запустили собак, а затем вошли сами. Младшенького питомца, которого подобрал Хим, мы как только не собирались назвать. И День — противопоставив Тени, и Сэм — как символ Америки*. Но в итоге, в результате необъяснимых и невоспроизводимых споров, логических цепочек, шуток, ассоциаций и аналогий, назвали его Ханмун. Вообще-то, в оригинале имя звучало по-английски, Honeymoon — медовый месяц. Но для щенка это было чересчур солидно и неудобно, и всё сократилось до Ханмуна. Так называлась кореизированная форма китайского письменного языка, но это знали мы, корейцы. Для американцев, слышавших кличку собаки, разницы между «Химчан» и «Ханмун» не было, всё звучало, как «эти однотипные азиатские имена».

Все выходные, две недели подряд, мы тратили на то, чтобы расфасовать всё и расставить по местам. Поскольку предыдущую комнату мы снимали с обстановкой, то кровати у нас своей не было. Не купив пока личную, мы бросили матрас на пол и спали на нём. С утра убегали на работу, по вечерам возвращались вымотанные, и было не до продолжения уборки и приведения в порядок жилья. Так что, только выходные и оставались. Сначала это ещё больше убавило во мне оптимизма. Вместо прогулок и походов к друзьям, мы занялись домом, ездили по магазинам, выбирали недостающую мебель, Хим часами таскался по хозяйственному отделу, приобретая чистящие средства, новую швабру, набор шурупов, гвоздей, инструментов, чтобы починить сломанные на кухне жалюзи и развесить накопленные нами фотографии и картинки по стенам. Я в этом ничего не понимала, поэтому либо впустую толкалась рядом, либо отпускала одного, ожидая возвращения в прогулке с собаками.

Комнату, что была побольше, мы решили приспособить под зал-гостевую. Маленькая пусть будет спальней, чтобы мы по-прежнему жили в тесноте, да не в обиде. В просторной будущей гостиной, сбоку от телевизора, на уровне чуть выше моей головы, к стене была прибита полка. Завидев её, я подтащила к ней коробку, выуженную из-под кровати перед переездом, и стала извлекать оттуда сувениры и памятные вещички. Наконец-то, у них будет место, которого не нашлось по предыдущему адресу! Но когда Хим закончил отмывать ванную (она и без того сияла, но с его брезгливостью и щепетильностью, он перемыл, продезинфицировал и вычистил заново каждый угол) и вошёл, его моё занятие не обрадовало.

— Шилла, не расставляй эту шелуху на полку!

— Почему?

— Это пылесборники.

— Это сувениры. — Мы посмотрели друг на друга непонимающими глазами. Я уточнила: — Миленькие предметы, напоминающие о классных моментах жизни. Смотришь на них, и настроение улучшается.

— Ты понимаешь, как неудобно с ними убираться? Нужно каждый поднять, протереть или помыть, протереть под ними, поставить обратно. И так каждый раз.

— Хим, но зачем же тогда мы их покупали?

— Этот вопрос я задавал тебе каждый раз, когда ты хваталась за какую-нибудь фитюльку. Заметь, я не купил из этого ни одной.

— Ну… — Я растерялась и, взяв с полки в руки крайнего оленёнка, меньше моей ладони, повертела его перед Химом. — Заповедник Мохонка. Помнишь, мы увидели там точно такого же? Такой симпатяга! Как я могла пройти мимо?

— Ты сама будешь вычищать их каждую неделю?

Вопрос был риторическим. Убирался и так в основном Хим. Я повесила нос, вернув оленёнка на место. Взяла статуэтку башни Намсан.

— А это привезли ваши с Рин родители на Рождество, как можно оставлять подарки в коробке?

— Но это же ненужные безделушки! Выброси, если тебя тяготит коробка с ними.

— Подарки? Выбросить?! — ахнула я.

— Но если они ненужные?! — изумился Химчан, явно считая, что оглашает прописную истину.

— Это знак внимания! А… а это? — Я схватила пушистую шиншиллу, мягкую игрушку, олицетворяющую меня. — Её тоже выбросить?

— Её оставь, — сдался Хим.

— Оленёнок не хуже. — Чуть не заплакав от огорчения за оленёнка, я положила шиншиллу и взяла с полки миниатюрное, позолоченное изображение памятника танцу «Каннам-стайл». — А это я привезла тебе в память о Сеуле, когда приехала три года назад. Когда мы познакомились, я напросилась, чтобы ты подвёз меня до здания «Эйдж-Хоум», в Каннаме, а это неподалёку. И это выбросить?

— Нет, и это не выбрасывай, — забрал у меня статуэтку Хим и вернул на полку. — Но хотя бы Статую Свободы в стеклянном шаре со снежком можно выкинуть? Мы каждый день можем видеть её в полный рост, зачем она тут?

— Это первое, что я купила, когда прилетела в Нью-Йорк. Ну… из памятного, — призадумалась я. Кажется, первым была вода или мороженое. Точно не помню.

— А этот сухой гербарий?

— Это цветок из моего свадебного венка! Я специально его засушивала… — Я поймала укоризненный и придирчивый взгляд Хима. — Вот, я так и знала, что в новой квартире мы будем ссориться и ругаться! Мы только распаковываем вещи, а уже не можем найти общий язык! Это ужасно, это начало конца, всё, я так и знала!

— Шилла, перестань, — сдулся он и, дотянувшись до моего плеча, привлёк меня к себе. — Всё хорошо. Мы всегда такими были, ты немного человек-хаос, я — чистоплюй…

— Душный чистоплюй, — уточнила я.

— Да, очень душный. Не расстраивайся. — Он убрал от меня руки и поднял их. — Всё, видишь, я ухожу, ставь на полку, что хочешь. Но не перебарщивай.