Герман ведёт бригаду (Воспоминания партизана) - Воскресенский Михаил Леонидович - Страница 7

— Мне бы автомат, а то фрицы строчат да строчат из автоматов-то.

— Ну что ты, как сорока, заладил одно и то же: автомат, автомат. Тебе не автомат нужен, а злости побольше. Ведь вот бежал же я в атаку с тобой рядом без автомата, а не кланялся каждой немецкой пуле.

— Так вам, дядя Сеня, вообще страх неведом.

При этих словах лицо Леонова расплылось в улыбке:

— Э, нет, дружище. Это ты зря загнул. Все мне ведомо: и страх, и жажда жизни. Но только злости на врага уж очень много у меня скопилось, да и хочу человеком всегда быть.

— А я, что ли, не человек? — перебил Леонова с обидой в голосе боец.

Семен Леонович будто не услышал реплики собеседника, продолжал:

— Настоящий человек умирает на войне один раз, а трус ежедневно себе отходную молитву бормочет. Вот и выбирай, брат, что тебе лучше подходит. А обижайся не на меня, а на себя. Я ж тебе от чистого сердца добра желаю.

— Да я понимаю.

— Ну, а раз понимаешь — пошли ужинать, — предложил миролюбиво Леонов и уже мимоходом, как бы невзначай, бросил: — А автомат-то дело наживное, глядишь, и у тебя появится.

Через неделю я встретил леоновского подопечного с трофейным автоматом за плечами. В конце года его фамилия была названа в приказе по бригаде, в котором отмечались доблесть и находчивость группы партизан, участвовавших в засаде на шоссе.

Активно стала работать в политотделе Нина Зиновьева, мой помощник по комсомолу. До войны она учительствовала в школе под Осташковом. Когда фронт приблизился к городу, Нина стала бойцом отряда МПВО. Однажды в подвал, где Зиновьева с подругами готовила бутылки с зажигательной смесью, зашел Литвиненко. Разговорились. Узнав, что девушка преподавала в школе немецкий язык, Литвиненко зачислил ее в штаб бригады переводчицей. Позже Терехов направил Нину в политотдел.

В Осташкове Зиновьева часто выступала на вечерах в концертах самодеятельности. Комбриг наш знал и об этом. И когда мы, выбив гитлеровцев из какой-либо деревни, располагались в ней на ночлег, он распоряжался:

— Нина, а ну быстренько избу попросторнее отыщи да молодежь собери!

Через час в деревне раздавались переливы гармони. Из открытой двери на морозную улицу неслась задорная частушка. Такие вечеринки мы проводили часто. Это была весьма действенная форма общения партизан с местным населением.

В довольно короткий срок политотдельцы с помощью комиссаров создали в каждом отряде, в каждой группе партийные и комсомольские организации, выделили агитаторов. В бригаде начала выходить стенная газета, которая по прочтении передавалась из одного подразделения в другое.

В конце 1941 года 2-я Особая насчитывала в своих рядах около четырехсот бойцов и командиров. Бригада состояла из четырех боевых отрядов и штаба. Была у нас и специальная огневая группа автоматчиков, которой командовал воентехник 2-го ранга Константин Гвоздев. Литвиненко все мечтал заполучить в бригаду три-четыре танка, и с этой целью штаб скомплектовал и готовил несколько танковых экипажей.

В декабре отряды бригады разгромили фашистский гарнизон в селе Даньково, выбили гитлеровцев из деревень Морозово и Моисеево. Наши диверсионные группы взорвали крупные немецкие склады боеприпасов и продовольствия в поселке Андреаполь, уничтожили в засадах более двадцати грузовых автомашин с солдатами неприятеля.

Целый месяц бригада вела кочевой образ жизни, обеспечивая разведывательными данными штаб Северо-Западного фронта, войска которого оборонялись в то время на рубеже озеро Ильмень — Лычково — озеро Селигер — Осташков. Мы не знали тогда, что наш фронт готовится к участию одновременно в двух стратегических операциях — и против группы фашистских армий «Север» и против группы «Центр».

Но по тому, как много сведений из разных районов требовали от нас Ватутин и Деревянко, догадывались: предстоит большое наступление.

Константин Гвоздев — командир огневой группы 2-й Особой партизанской бригады.

Особенно напряженно в эти дни жили наши разведчики. У Германа в разведке были энергичные, храбрые ребята и бойкие, смелые девушки. Все они каждый день куда-то уезжали и уходили, иногда пропадали целыми сутками. Как-то раз, когда штаб бригады располагался в полусожженном лесном селе, я решил поближе познакомиться с Александром Викторовичем.

Возвращаясь поздно вечером из отряда Паутова, заглянул к нему в избу. Герман не спал. Дымя трубкой, рассматривал какие-то замусоленные бумажки.

— На дворе и мокро и студено, а у вас огонек горит. Вот и завернул погреться, — начал я разговор, — заодно и про вашу работу расспросить хочу. Не очень-то вы нас, политотдельцев, в свои секреты посвящаете.

Старший лейтенант подкупающе улыбнулся и ответил афоризмом:

— Лучше всех тайну хранит тот, кто ее не знает.

— А что это за бумагу изучает начальник разведки на ночь глядя?

— Читайте.

На помятом тетрадочном листе в косую линейку карандашом было написано:

«Дорогой кум! Вчера я была в нашем районном центре. Там большой базар. Продается много гусей, уток и кур. Своими глазами видела больше полсотни гусей, около сотни уток, а курам и счету нет. Но цены сердитые. Гуси стоят от семидесяти пяти рублей до ста пятидесяти пяти рублей. Много спекулянтов. Так что, кум, на этот базар надо ехать с большими деньгами. Остаюсь любящая тебя кума Василиса Прохоровна».

— Александр Викторович, что-то я ничего не пойму. Базар, куры, гуси, кума любящая. На кой ляд вам переписка спекулянтов каких-то?

— Очень нужна, дорогой Михаил Леонидович, очень. То не спекулянтка, а наша разведчица из Молвотиц. Вот о чем она пишет. В Молвотицах расположен армейский штаб — «большой базар», там много противника — «спекулянтов». В поселке больше пятидесяти пушек калибром от семидесяти пяти до ста пятидесяти пяти миллиметров — «гуси», около ста минометов — «утки» и большое количество пулеметов — «куры». Налет на Молвотицы возможен только крупными силами — «на базар надо ехать с большими деньгами».

Теперь я с уважением разглядывал замусоленную бумажку, а Герман продолжал:

— Под видом нищих, спекулянтов, местных жителей наши разведчики приходят в Молвотицы, Пено, Андреаполь, Торопец и другие гарнизоны и присылают мне письма, подобные этому.

— А как осуществляется пересылка донесений? — поинтересовался я.

— У нас устроены почтовые ящики. В условном месте под камнем, в дупле дерева, где как удобнее, разведчик оставляет свое донесение. Другой разведчик, конный, забирает его и доставляет мне, а в почтовом ящике оставляет записку, тоже шифрованную, с моими указаниями. Занимаются «спекуляцией» у нас больше девчата — им легче проникать в города и поселки, где оккупантов, как сельдей в бочке.

— А что вы скажете вот про этот документ? — протянул я Герману листовку, изданную Политуправлением фронта. В ней рассказывалось о злодеяниях фашистов под Москвой.

Лицо Александра Викторовича при чтении потемнело. Возвращая листовку, он глухо проговорил:

— Один листок, а взрывчатки в нем — тонны.

— А ведь такую взрывчатку могли бы и мы готовить. Сообща, конечно. Пусть ваши люди собирают данные о расстрелах и грабежах, чинимых гитлеровцами в городах, около которых мы рейдируем. Эти материалы политотдел будет широко использовать и в беседах, и при составлении листовок.

На том и договорились. Засиделся я тогда у Германа до полуночи. На дворе разыгралась непогода. Неожиданно пошел дождь. Дождевые струи били по окнам, точно длинные бичи. Ординарец Германа — Гриша Лемешко, невысокий молодой украинец, принес нам крутой заварки чай Пили, обжигаясь, без сахара, с какими-то детскими леденцами. Говорили о предстоящих боях. Зашла у нас речь и о штурме фашистами Ленинграда.

— Гитлер знал, кого посылал, — сказал Герман. — Командующий группой «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб — матерый волк. На его совести чехословацкие Судеты. Но Ленинград оказался ему не по зубам. Фюрер мечет теперь громы и молнии, но город Ленина стоял и стоять будет. Мало ли что летучая мышь солнца не любит, ведь оно-то светить от этого не перестанет.