Взятие сто четвертого (Повесть) - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 15

Однако в общем хоре поздравительных голосов прозвучало и сомнение: «Как вы рискнули по поведению нескольких атомов судить о свойствах целого вещества?» Но что мог Звара поделать, если пять часов работы циклотрона действительно «оборачивались» одним атомом 104-го? Впрочем, оппонентам был задан встречный вопрос: «А можно ли по поведению миллиона атомов судить о веществе?», и они в какой-то мере поутихли, потому что понимали: миллион атомов столь же «одинокая» величина в сравнении с веществом, как и один атом, а получить хотя бы грамм 104-го и выйти таким образом на иные качественные параметры физически невозможно.

Конечно, сомнение — это горючее, на котором работает мотор прогресса, но в данном случае имело место «спотыкание на необычности», как выразился Оганесян, но не поставил на этом точку. «Для кого спотыкание, — добавил он, — а для кого и тучка, предвещающая грозу».

Но в ту пору небо над ЛЯРом еще было безоблачное. Друин с Оганесяном отправились в Штаты, выступили на симпозиуме в Беркли с сообщением об открытии и были встречены иностранными коллегами тепло. «Тепло» у физиков означает не бурю аплодисментов, не крики «браво!» и не цветы, падающие к ногам, а «живое, — сказал Оганесян, — обсуждение с множеством вопросов, на которые приятно отвечать, а задающим — слушать ответы».

Лаборатория тем временем наслаждалась покоем, который я могу назвать относительным: с плеч свалилась громадная забота, но впереди возникала не меньшая. Так всегда было и будет: коллектив прожил в делах не один год, ему предстояло работать и дальше, он был испытан на неудачах и поражениях, но самое сложное испытание ждало его впереди — испытание славой.

Не мое дело составлять поименную антологию наград, скажу лишь, что это естественно: они впервые вступили на извилистую тропу открывателей новых элементов, избрали совершенно новую по сравнению с американцами методику, ориентируясь на спонтанное деление, а не альфа-распад, и добились невиданного для «новичков» успеха. Синтезированные в ЛЯРе элементы — это, конечно, большое богатство, которым можно измерить физические и нравственные траты коллектива, а с другой стороны, почести и блага, выпавшие на его долю.

Но люди устали. Это было видно по всему: по внешнему виду, по настроению, по разговорам об отпусках, путевках, маршрутах. Все они были заядлыми туристами и путешественниками. Где только не побывал, например, Флеров! Когда я увидел у него дома на полу огромную медвежью шкуру, у меня, помню, даже руки задрожали от вожделения, и я представил себе, как буду описывать охоту, и меткий флеровский выстрел, и какой-нибудь шрам на боку, как память о бурной схватке… Но медведь оказался «комиссионным», по выражению Флерова, и мне не повезло. Ну и пусть!

Все они, конечно, должны были передохнуть, а Потом- Потом предстояло сформулировать новые научные задачи и прежде всего определить направление главного удара.

Действительно, что делать дальше? Идти ли поступательно и, открыв 104-й, переходить к 105-му, а затем целиться в 106-й? Или сразу кидаться в район какого-нибудь 120-го, для которого в таблице Менделеева тоже предусматривалось местечко? А предыдущие элементы синтезировать «попутно»? Или, быть может, избрать совершенно иное продолжение, связанное с поиском сверхтяжелых трансуранов в природе, например, в метеоритах? Флеров ломал голову над стратегией, понимая, что «время в путь собираться, а вещи еще не уложены». Но если шеф ломает голову, это значит, что постепенно начинают переворачиваться мозги у всего коллектива: все ищут, думают, втягиваются в спор и предлагают.

Друин решил «пощупать» 105-й элемент. В кабинете у него стояла штанга, подаренная сотрудниками лаборатории в честь присуждения Друину Ленинской премии: дюралевая подставка, на ней гриф с дисками из пенопласта, а на дисках — номера элементов, начиная со 102-го и кончая 110-м. Мол, поднимай, ставь рекорд за рекордом.

Не знаю, в какой степени штанга повлияла на решение Друина, но не исключено, что чаще других он поглядывал на диск с номером «105»: синтез нечетных элементов, в отличие от четных, требовал совершенно иной методологии, основанной не на спонтанном делении, а на альфа- распаде. За это дело и взялся Друин, невольно состыковавшись с американскими коллегами, традиционно предпочитавшими альфа-распад. Так он стал знатоком «их» метода и впоследствии оказал заметное влияние на ход событий, вызванных конфликтом вокруг 104-го. Но это было позже, а в ту пору сам Друин не был уверен, что поиск 105-го годится ЛЯРу в качестве глобальной задачи.

В этом смысле научные интересы Оганесяна казались более перспективными. Оганесян увлекся механизмом деления ядер, и Флеров, интуитивно угадав результат увлечения, «отпустил вожжи». Не буду излагать все тонкости проблемы, они могут запутать неподготовленного читателя, скажу лишь, что в делении ядер были «забавные вещи», не оставшиеся без внимания Оганесяна. Так, например, образованные в результате синтеза трансураны скоро разваливались, и с этим ничего нельзя было поделать. Однако, погибая, они давали стабильные осколки. Короткий век родителей компенсировался, таким образом, длинным веком детей, и в этом «что-то было», говорил Оганесян, размышляя о том, как бы продлить жизнь родителей.

Однажды он решил впервые за долгое время «отомстить» Флерову за его ранние телефонные звонки. Юрий Цолакович специально поставил будильник на пять утра и с удовольствием набрал знакомый номер:

— Георгий Николаевич? Я вас не разбудил? Так вот, а что, если вместо неона мы возьмем… уран?

— Как? Как вы сказали? Что возьмем?

Отвертеться Оганесяну не удалось, и через десять минут они встретились. Часа три, словно одержимые — да они и есть одержимые, — бродили по совершенно пустому и еще спящему городу, а потом вышли на берег канала.

И родилась у Флерова великолепная идея: тяжелые трансураны надо получать не с помощью синтеза, а с помощью деления еще более тяжелых! Разбомбить, положим, урановую мишень ураном (92 + 92), получить сверхтяжелый 184-й элемент, и хотя он проживет ничтожно малое время, такое малое, что его даже зарегистрировать не удастся, — но все же успеет, в силу своей нестабильности, родить перед смертью, разделившись, два осколка. И вовсе не обязательно, что эти осколки вновь будут уранами. А вдруг 102-м и 82-м элементами? Или 114-м и 70-м? Или заветным 120-м и черт его знает каким?! Важно, что в любых случаях — с избытком нейтронов и, следовательно, стабильным. Дух захватывало!

Мысль трепетала, она еще не оформилась в практически осуществимое предложение, но в ней уже было нечто, что удерживало ляровцев от примитивного желания наваливаться всем миром на 105-й, а в 106-м видеть «конец света». Спортсмен, совершающий тройной прыжок, расценивает первый всего лишь как начало движения, при этом технология тройного совсем другая, нежели одинарного. Так и наши герои: не отказываясь от синтеза очередных элементов, они вырабатывали стратегию поиска с таким расчетом, чтобы все силы коллектива были вложены в заключительный «третий прыжок», а он, между прочим, со временем мог превратиться в первый, и нет тому конца.

Они уже загорались, были видны язычки пламени, но в этот момент начались события, предугадать которые не взялся бы никакой оракул.

Долгое время американцам не удавалось повторить наши опыты по синтезу 104-го. Плутониевая мишень у них, правда, была, но для того, чтобы разогнать частицы неона, не хватало мощности ускорителя. А не можешь проверить — не можешь и опровергнуть!

Так миновал год, второй, третий, и вот однажды им посчастливилось сделать мишени тяжелее наших — из кюрия и калифорния. Мы стали досягаемы: кюрий-96 + кислород-8 (или калифорний-98 + углерод-6) — и получается 104-й. Иными словами, они подтянули опыты к возможностям слабого ускорителя, и в этом деле, как говорится, честь им и хвала, — каждый выходит из положения как может.

В итоге, пользуясь своим традиционным альфа-распадом, они синтезировали три нечетных изотопа 104-го с массой 257, 259 и 261. Первый жил три секунды, второй — четыре, а третий и того больше, целую минуту, и внешне казалось, что это противоречит нашему четному изотопу с массой 260, время жизни которого равнялось трем десятым секунды. Но только внешне. Известно было, что нечетные изотопы в сравнении с четными являются как бы «долгожителями», это заметили еще при синтезе более легких элементов — 100-го, 102-го и вот теперь 104-го.