Партизанские отряды занимали города - Жигалин Яков Павлович - Страница 34

Нам нужно было переправиться через большую бурную реку с крутыми и крайне неудобными берегами. Для переправы мы располагали лишь рыбацкой лодкой, поднимавшей 5–6 человек. Переправа людей и груза была обеспечена. Гораздо хуже дело обстояло с лошадьми. Трудно переправить лошадей вплавь, но еще труднее спустить их к берегу, к воде. От заимки до реки было 100–150 метров, но спускаться с лошадьми по крутому обрыву было невозможно.

Я несколько раз обследовал берег реки и обрыв в поисках удобного спуска. В первый день ничего подходящего не нашел. На другой день вода спала на полтора метра, и выше заимки обнажилась небольшая площадка, с которой, хотя и с трудом, можно было спустить лошадей в воду. Чтобы попасть на эту площадку, мы использовали небольшой, но крутой и глубокий овраг, по которому с помощью лопат сделали спуск и приступили к переправе.

Из числа участников экспедиции нашлось мало людей, знакомых с переправами через большие реки на маленькой лодке. Странно было видеть, как некоторые испытанные в боях партизаны ощущали страх перед бурно мчавшейся рекой. Утлая лодка качалась при каждом резком движении и заметно осаживалась глубже при каждом новом пассажире. У некоторых кружилась голова. Ширина реки достигала 200–250 метров. Даже мне, выросшему на большой реке Аргуни и привыкшему с детства переплывать ее ежедневно при всякой погоде, было жутковато при виде такой бешеной реки, как Витим. Нашлось еще с десяток человек, знакомых с переправой через большие реки, на которых и легла вся тяжесть переправы. Не один десяток раз нам пришлось переплыть через реку, чтобы перевести всех людей, седла и вещи. Спины болели. На руках были кровавые мозоли от весел. Но главная трудность заключалась в переправе лошадей.

Некоторые лошади впервые видели такую большую реку. Переправлять лошадей в маленькой лодке было невозможно, и даже возле лодки переправить 75–80 лошадей было чрезвычайно трудно и отняло бы очень много времени, не говоря уж об опасности перевертывания лодки взбесившейся лошадью. Поэтому решили переправлять лошадей гоном. Но площадка берега, с которого можно было спускать лошадей в воду, была мала и вмещала не более 15 лошадей, поэтому пришлось переправлять лошадей несколькими партиями.

Для первого раза мы отобрали несколько лошадей — более спокойных и привычных к воде. Нужно было выслать вперед разведку, чтобы обеспечить переправу от неожиданного нападения белых. Хотя рыбак и говорил, что белые здесь никогда не были, но меры предосторожности всегда необходимы. Кроме того, несколько лошадей нужно был поставить на противоположном берегу, чтобы, видя их, другие наши лошади смелее плыли вперед и не возвращались бы обратно.

Переправив возле лодки с десяток лошадей, мы приступили к массовой переправе их гоном: по одной лошади сводили по обрыву на берег и здесь пускали их, не снимая уздечек, чтобы легче поймать на другом берегу, и заматывая повода, чтобы лошади не запутались в воде.

Втроем мы сели в лодку и, взяв в повод пять лошадей, оттолкнулись от берега. Течение подхватило лодку и понесло вниз. Лошади упирались и не шли в воду, но сзади их подхватили сильные руки партизан и толкали в воду. Самый трудный и опасный момент при переправе лошадей за лодкой — это когда лошадь теряет под ногами почву. Ее передние ноги уже не достают до земли. Тогда она с силой упирается задними ногами и встает на дыбы. При малейшей неосторожности и неопытности она может передними ногами перевернуть лодку и даже ударить человека по голове.

Выбрав сильную и резвую лошадь, я сел в нос лодки. Лошадь упрямилась и крутила головой, но я, резко дернув ее за уздечку, направил на дыбы. Упершись задними ногами, лошадь рванулась вперед и чуть не выдернула меня из лодки, так как задние лошади еще не всплыли и тянули лодку назад. Моя лошадь забилась в воде, но я крепко держал ее за гриву и уздечку, направляя вперед. Люди дружно навалились на задних лошадей, и они поплыли за лодкой. Теперь нужно было не упустить момент, чтобы сразу за этими лошадьми согнать в воду и остальных. С криком и шумом люди навалились на лошадей, толкая их все глубже в реку. Берег был крут, и разбежаться лошадям было некуда. Они напирали друг на дружку. Задние теснили передних. Наконец всплыли, закружились, некоторые вернулись назад, но большая часть шла за лодкой. Один молодой мерин сначала поплыл за лодкой, но потом оглянулся на вернувшихся назад и в нерешительности закружился на месте. Он пытался плыть против воды, но быстрое течение относило его вниз. Расстояние между ним и другими лошадьми быстро увеличивалось. Он тоскливо заржал. С противоположного берега ему откликнулся призывным ржанием его товарищ. Тогда он решительно рванулся вперед. Это спасло его, так как помедли он еще 3–5 минут, его отнесло бы вниз настолько, что из-за крутизны берегов ему уже нельзя было пристать ни к тому, ни к другому берегу, и он несомненно погиб бы. Течение было настолько быстрое, что при переправе лошадей относило на сто метров.

Лошади тревожно перекликались на противоположных берегах, и чем меньше оставалось их на левом берегу, тем смелее они плыли за лодкой, тем легче было их переправлять.

Наконец все лошади были на правом берегу. Их переловили и привязали к деревьям. Осталось перевезти оставшихся людей и вещи. К вечеру переправа была закончена, лошади уже обсохли, и экспедиция двинулась в путь.

Начиная с Романовского, мы уже принимали меры предосторожности. Вперед пускали разведку, а на биваках выставляли сторожевое охранение. Но противник был маловероятен. С переходом же на правый берег опасность нападения увеличилась, меры предосторожности были усилены насколько это было возможно в условиях закрытой и крайне пересеченной местности. Конечно, устроить засаду в такой тайге было очень легко, а обнаружить ее чрезвычайно трудно.

Тайга становилась однообразнее. Лиственные породы деревьев встречались все реже. На высоких и сухих местах преобладала сосна, а в сырых низинах — лиственница.

Погода стояла хорошая. Ярко светило июньское солнце, но не было жарко, так как влажная почва и тень деревьев умеряли жару.

Ехали чуть заметными тропинками, а иногда и совсем без них. Проводником у нас был донской казак, заброшенный революцией на Дальний Восток. Он только что прошел этот путь с Лебедихиным от Амура на Верхнеудинск и так хорошо запомнил его, что мы ни разу не сбивались с пути. Я часто прямо поражался его способности ориентироваться в такой глухой и однообразной тайге.

Горы и лес, лес и горы. Бесконечные перевалы, ничем не отличающиеся один от другого. Часто еду- чи впереди отряда, я останавливался в нерешительности: куда ехать? Ни малейшего признака тропинки. Впереди стеной стоит тайга, сбоку гора или болото. Но проводник ориентировался и по знакомым для него признакам находил дорогу.

Шли дни. Люди давно уже втянулись в походную жизнь. Все разбились на небольшие группы, которые обычно вместе держались в пути, вместе располагались на ночлеге. Устанавливались личные отношения, завязывались узы дружбы. Нигде так скоро не сближаются люди, как в условиях общей опасности, общих испытаний. И как крепка бывает эта товарищеская связь, испытанная в огне гражданской войны, в общих трудах и походах. Даже теперь, спустя много лет, когда встречаются старые боевые товарищи, воспоминания о прошлом воскрешают яркие впечатления и настроения, и мы снова живо чувствуем свою близость.

Политработники В. А. Войлошников, А. Комогорцев, И. П. Большаков, Т. Бочкарев, П. Номоконов группируются вокруг меня. Все они бывшие народные учителя, у нас много общих интересов.

Настроение участников экспедиции было бодрое, несмотря на трудности и лишения, которые нам приходилось испытывать ежедневно, ежечасно. Ехали по тайге то группами, если позволяла дорога, оживленно разговаривая и смеясь, то поодиночке пробирались между деревьями, в сосредоточенном молчании, каждый со своими думами. Вполне естественно, что чаще и больше всего думали и говорили о дороге, о будущем.

— Правильно ли идем? Не заблудиться бы.