Родная (СИ) - Ратникова Дарья Владимировна - Страница 5

IV

Он стоял на левом берегу Сикхры — реки, которая протекала по границе Барии и Сердии. Ишмак много раз проходил её, направляясь в Рогод, к Мареку. Но это было очень давно. Сейчас мост на реке был сломан, и он задумался, где лучше переплывать реку. Брода здесь он не знал. Найдя удобное, как ему показалось место, Ишмак разделся и связал вещи в узел, который приладил на голове, а потом вошёл в реку. Вода была ледяная. Доплыв до середины Сикхры, он почувствовал, как холод пронизывает его насквозь, проникая почти в самое сердце. После пережитой болезни, переохлаждение было смертельно опасно, поэтому Ишмак поплыл быстрей, надеясь, что никакая судорога не сведёт ему ноги, как раньше часто бывало. Только тогда рядом всегда оказывался Марек. Течение сносило пловца вниз, к небольшим порогам, силы иссякали. «Слишком стар я стал» — с грустью подумал Ишмак. Последний раз он без усилий переплывал Сикхру. Правда это было ещё перед войной. Тогда Марека отпустили домой, к многочисленным родственникам. В отличии от Ишмака, родители которого не захотели его отпускать в школу, отец и мать Марека отправили его в туда по доброй воле, и за это им разрешалось видеть сына раз в пять лет. Один раз разрешили и Мареку их навестить. Ишмака тогда отпустили с ним. Давно это было…

Он, с усилием хватая воздух, выбрался на берег, попрыгал немного, чтобы согреться, потом оделся и сел, задумчиво глядя на водную гладь. Куда ему теперь идти? Где искать Марека? Вдруг где-то, на пределе слуха, хрустнула ветка. Ишмак бросил взгляд на воду. В ней отразился неясный силуэт у него за спиной. Он мгновенно вскочил и повернулся лицом к человеку, готовый защищаться. Это его многолетняя выучка в барской школе действовала на уровне инстинктов и выручала в нужную минуту. Человек растерялся и застыл на месте. Ишмак поднял голову.

— Марек!

— Ишмак!

Они обнялись. Ишмак смотрел на друга радостно, хотя и не без тревоги — столько лет всё-таки прошло. Но радость поутихла, когда он увидел, как пытливо и настороженно рассматривал его Марек. Они не виделись почти с самой войны и расстались в не совсем дружеских отношениях. Ишмаку было не по себе под этим испытующим взглядом бывшего друга. Марек очень изменился, повзрослел, и ничем теперь не напоминал того девятнадцатилетнего юношу, который воевал вместе с ним. Тогда, после той отвратительной комедии Дарка, Марек, наверное, возненавидел его. Или, по крайней мере, стал сомневаться.

— А ты изменился, Ишмак. — Сказал Марек. И Ишмак не понял, что прозвучало в его голосе — то ли боль, то ли удивление.

— Ты тоже. — И Ишмак улыбнулся ему. Но Марек смотрел на него без улыбки, исподлобья, смотрел долго, и, наконец, заговорил:

— Ты знаешь, что Дарк следил за тобой, и когда, около двух месяцев назад, ты пропал, он начал выяснять, куда ты делся? И узнал, что ты ушёл в Сердию. Тогда он объявил награду за твою голову. Всех мужчин уже мобилизовали на войну, а перед этим дали приказ — найти тебя. Тот, кто доставит тебя, живым или мёртвым, получит большую награду. Тот, кто спрячет тебя — умрёт. — Марек говорил тихо, ровным голосом, не поднимая глаз, и Ишмак подумал, что его друг действительно изменился. Что-ж, видимо от смерти он всё-таки не уйдёт. Он даже не сомневался в том, что Марек сейчас поведёт его к Дарку, поэтому с какой-то обречённостью сказал:

— Пойдём, Марек. Я понял, зачем ты это рассказал. Веди меня к Дарку.

— А ведь ты стал другим, совсем другим. Ты разучился доверять, — услышал Ишмак вместо ответа. — Ты что думал, что я предатель? Вот так просто я возьму и отведу тебя к Дарку? Плохого же ты обо мне мнения! — Ишмак от удивления словно потерял дар речи, а Марек продолжал, — Не знаю, что ты нашёл у своих сердов, но я не предаю друзей, даже переметнувшихся на другую сторону.

Ишмак заметил, что Марек сделал небольшую паузу, но всё же не назвал сердов врагами. В этом был весь Марек, его прежний друг.

— Я не переметнулся к сердам. Ты ничего не знаешь. — Ответил он.

— Ну так расскажи! — И Марек улыбнулся. Ишмак очень редко видел улыбку на его лице.

Вечером они сидели в землянке Марека и мирно беседовали. Первое удивление Ишмака, когда он понял, что совсем не знал своего друга, прошло, и он никак не мог наговориться. Они рассказывали друг другу всё, что накопилось за те годы, что они не виделись. И Ишмак вдруг словно заново увидел Марека и понял, что чем-то неуловимым он до боли напоминает Арсения. Они проговорили до полуночи и Ишмак, заснул, обрадованный, что снова обрёл друга.

V

Шли дни. Он прятался у Марека в землянке. Днём тот уходил с отрядом баров на разведку — война всё-таки началась. Марек никогда ничего не рассказывал ему о войне, но иногда он видел, как друг точит меч, и ему становилось жутко. Он не мог себе представить, чтобы тот смог поднять меч на сердов. Ведь Ишмак только недавно гостил у них, сроднился с ними и чувствовал, что более принадлежит им, чем своему народу. И лишь один раз, когда Марек вернулся с разведки раньше, чем обычно, усталый, измотанный и грустный, они заговорили об этом. Начал разговор сам Марек.

— Ишмак, ты общался с Арсением, ты общался с другими сердами, скажи мне, помоги, что мне делать? Я… я больше так не могу!

— Что случилось? — Спросил Ишмак. Он догадывался и раньше, что смущает Марека, но не хотел думать об этом. Он видел, как друг разрывается между верностью народу, которому он принадлежит по праву рождения и который через боль, но любит и благородством, честью, понятием о справедливости. Ведь они оба после встречи с Арсением поняли, что эта война — самое несправедливое и неправильное из того, что может случиться. Ишмаку было искренне жаль друга, но он не знал, чем ему помочь. Марек мог решить это только сам, внутри себя.

— Я не знаю, как объяснить тебе то, что я чувствую, — Продолжал его друг. — Я не вижу впереди ничего, и всё чаще начинаю думать, что выбрал неверный путь. У тебя ведь хватило сил пойти против Дарка. А я просто не смог. Я ненавижу войну, я не хочу воевать. Но когда нас позвали на войну, я подчинился. Я мог бы уйти как ты, пусть стать изгоем. Но я не сделал этого, потому что испугался Дарка и того, что последует за этим моим поступком. Я трус! И что мне теперь с этим делать? Моя жизнь прожита ненужно, бесполезно. И в ней нет ничего — ни надежды, ни любви, ни радости… Ничего.

Марек замолчал. Ишмак видел, что ему больно и тяжело жаловаться даже другу. Марек считал жалобы тоже признаком своей несчастной трусости. Одинокий, гордый и несчастный.

— Ишмак, передай это моим родителям, когда меня не станет. — И Марек сорвал и протянул ему свою воинскую бирку — железную пластину с номером. А сзади были выцарапаны ножом цветы сирени и его имя. Ишмак даже помнил, как Марек сидел в лагере у сердов, и от нечего делать вырезал своё имя. Как это было давно! Он свою бирку сорвал и выкинул ещё тогда, после встречи с Арсением. А Марек значит носил. Вот как!

— Я передам, конечно, но, послушай, ты сейчас не в большей опасности, чем раньше. Кончится война, ты обязательно вернёшься к своим родителям. У тебя, можно сказать, вся жизнь ещё впереди. — Ишмак попытался улыбнуться, но сам чувствовал, что говорит фальшиво. Его утешения были бессмысленны. И он почти не удивился, услышав ответ Марека:

— Я умру, скоро. Я это чувствую. — И в его глазах было это странное дыхание, или, точнее, предчувствие смерти.

Ишмак не стал спорить. Они оба понимали, что это было бы ложью.

VI

Через несколько дней, днём, Ишмак почувствовал беспричинную тревогу. Марек с утра как всегда ушёл на разведку. Возвращался он обычно вечером и причин для беспокойства ещё вроде бы не было. Тем не менее скоро Ишмак начал нервничать так сильно, что не смог усидеть на месте и стал мерить шагами их маленькую землянку. Он пытался успокоить себя, ведь причин для беспокойства не было, но ничего не помогало. И в конце-концов он вышел из землянки. Тревога гнала его на поиски Марека, и он, не скрываясь, и совсем не думая об опасности бегом направился в ту сторону, куда утром ушёл Марек.