Огни Новороссийска
(Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович - Страница 19

— Кто за мое предложение? — спросил председатель.

Все колхозники подняли руки.

— Немцы в занятых селах заставляют крестьян выбирать старост. Я думаю мы загодя наметим на эту паскудную должность своего человека, — предложил председатель.

В класс вошел шофер Куриленко.

— За селом показались немецкие танки, — прошептал он.

— Много?

— Не знаю, не считал.

Я вышел и сел в машину, через несколько километров оглянулся. За Ново-Павловкой разливалось огненное море — горел хлеб.

К вечеру выяснилось, что фашисты обошли нашу армию и замкнули кольцо окружения. То, чего больше всего боялись, самое страшное — свершилось. В окружение попал штаб армии вместе с командующим генерал- лейтенантом Смирновым.

Энергичная попытка стрелкового корпуса генерал- майора К. А. Коротеева прорваться через станцию Лоцкино окончилась неудачей. Кольцо окружения сужалось.

Фашисты много трубили о своем оперативном методе ведения войны, о так называемых «клиньях» и «клещах». В войне 1939 года против Польши им удалось сомкнуть острия своих армейских группировок у Влодавы, на реке Западный Буг. Та же история, но в еще больших размерах, повторилась во Франции. На севере, через Голландию и Северную Бельгию к Булони, наступала группа Бока. На юге наступала, через Южную Бельгию и Люксембург, через реку Маас тоже к Булони, группа Рундштедта. Затем следовал поворот на Париж, и с рубежа реки Соммы — поход в глубь Франции.

Нашу армию окружила группа Рундштедта.

Я поехал к старому знакомому еще по Черновицам, командиру 96-й горно-стрелковой дивизии генералу Шепетову.

Полковник Шепетов за короткий срок войны получил орден Красного Знамени, звание генерал-майора и Героя Советского Союза. Мне показывали приказ, в котором немецкое командование требовало бойцов и командиров шепетовской дивизии в плен не брать, а расстреливать на месте.

Дивизия нанесла фашистам немалый урон и позднее была переименована в 14-ю стрелковую гвардейскую дивизию. Создана она была в 1923 году из 24-й железной самаро-ульяновской дивизии. В свое время ею командовал Ян Фабрициус, во время гражданской войны награжденный четырьмя орденами Красного Знамени. До Шепетова командовал дивизией генерал-майор Белов, впоследствии известный конногвардеец.

Генерал склеивал новые листы карты-пятикилометровки.

— Не вовремя вы приехали, Аксенов, положение у нас аховое, — сказал Шепетов.

Я посмотрел в открытое лицо генерала, заглянул в его умные светлые глаза и успокоился.

— Ничего не скажешь — хорошо, подлецы, воюют, умеют маневрировать… Но мы тоже не лыком шиты.

На лавке лежал офицер с лицом, скрытым бинтами, у него были выбиты оба глаза.

— Я еще могу пригодиться, как вы думаете? — спросил раненый.

— Доктор говорил, что, когда снимут повязку, вы снова будете видеть, — ответил я, хотя не разговаривал ни с каким доктором.

— «Клинья и клещи»! Оригинальный метод, спертый фашистами у русской армии, применявшей методы эти еще во времена Кутузова, — сказал Шепетов.

В комнату вошли комиссар дивизии Степанов и начальник политотдела Карельштейн, с ног до головы осыпанные сухой пылью.

— Ну, Иван Михайлович, как ты смотришь на обстановку? — спросил Степанов генерала.

Несколько раз мне приходилось слышать разговор командира дивизии и комиссара. Они много и плодотворно спорили, так как у каждого была на все своя точка зрения, сходившаяся в одном — надо не переводя дыхания громить фашистов. Но на этот раз Шепетов воздержался от спора и предложил:

— Давайте обедать… Присаживайтесь, — генерал кивнул мне головой на свободный стул.

Сели к столу, но есть никому не хотелось. Во время обеда внесли шифровку. Шепетов прочел ее, сказал:

— Хозяин поручает нам рвать окружение. Штаб армии заметался между двумя Михайловнами. Переезжает то в одно, то в другое село. Они дали радиограмму открытым текстом о наступлении несуществующего корпуса. Во всяком случае пыль, поднятая машинами, заставит насторожиться немцев.

Весь вечер генерал готовился к операции. Вместе с ним работали начальник штаба подполковник Владимиров, капитан Стацюк, командир полка — подполковник Брайлян. Перед ними лежали оперативные и разведывательные карты, испещренные синими стрелками, вонзавшимися в сердце, словно колючки.

На койке дремал похожий на цыгана начальник особого отдела Першинов. О нем я знал мало, как-то он говорил, что у него есть хорошенькая шестнадцатилетняя дочь, которую он безумно любит.

Это все были кадровые офицеры, в дивизии еще не было призванных из запаса.

Весь день и вечер дивизионная разведка находилась в соприкосновении с противником, выявляя группировку его сил, направление движения колонн, расположение артиллерийских и минометных позиций. Разведкой руководил Шепетов, всегда знавший, чего хочет противник. Помогал ему батальонный комиссар Петр Сабадашевский, впоследствии ставший комиссаром дивизии. Выяснилось, что запирает нашу армию 16-я мотодивизия «СС» и 79-й стрелковый полк. Штаб дивизии и штаб полка расположились на небольшой железнодорожной станции Грейгово.

Шепетов знал немецкий язык и немцев. С первого дня войны он кропотливо изучал противника, читал приказы германского командования, делал выписки из документов и писем солдат, часами допрашивал пленных, допытываясь, что они едят, когда спят, каков у них распорядок дня.

Зная по опыту боев, что фашисты неохотно воюют ночью и избегают столкновений в темноте, Шепетов решил прорываться в полночь, причем наносить главный удар на станцию Грейгово, бить по штабу, ломать врагу череп.

Генерал построил дивизию клином, поставив в острие саперный батальон капитана Гамзы, точного исполнителя его приказов. Люди этого батальона, в большинстве своем рабочие, слишком много узнали и увидели за короткий срок войны.

— Только бы фашисты драпанули, — произнес Гамза голосом, говорившим, что это было самое высшее счастье, какого он мог желать в жизни.

Вперед была выдвинута противотанковая артиллерия, несколько танков и бронемашин. Полковую артиллерию обязали двигаться в боевых порядках пехоты, поддерживать ее огнем и колесами, подавлять огневые точки на станции и железнодорожной насыпи.

Шепетов на коротком совещании сказал командирам батальонов:

— Если бойцам удастся сблизиться с оккупантами и ударить в штыки, — можно считать сражение выигранным.

В то время фашисты, рвавшиеся вперед, еще не создавали оборонительных линий и не прикрывали свои позиции минными полями.

Саперы, вышедшие на рубеж атаки, по команде поднялись во весь рост для броска, словно выросли из-под земли. Над ними, будто зажженные люстры, закачались осветительные ракеты. Проклятье! Темноты как не бывало. Грянула фашистская артиллерия, которую тотчас поддержали минометы и пулеметы.

Первым бросился вперед Гамза. Глаза его горели яростью, разорванная осколком гимнастерка расстегнулась, ослепительно сиял белоснежный подворотничок, на груди, там, где ввинчивают ордена, дышал цветок, сорванный под ногами.

— В бой идет, словно жених к невесте, — залюбовался им Шепетов, сам шагавший при орденах.

Люди бежали вперед, падали, стреляли и, поднявшись, снова бежали. Трассирующая пуля с пчелиным жужжанием впилась в цветок. Гамза упал как подкошенный, сделал несколько судорожных движений руками, будто тонул и хотел продержаться на воде.

Впереди свирепствовал заградительный минометный огонь, по фронт был повсюду: спереди, с боков, позади.

Атаку фашисты отбили, пришлось залечь. Как всегда в таких случаях, было жарко и хотелось пить.

Кто-то из политработников крикнул:

— Отомстим за нашего командира!

Эти простые слова бросили красноармейцев в новую атаку. С винтовками, сверкающими трехгранными штыками, вперед бежали ездовые, писаря и связисты. Ими командовал лейтенант Григорий Ковтун.

Пуля продырявила тело Ковтуна, но он нашел в себе силы крикнуть:

— Вперед! Только вперед!..

Я уже убедился, что именно такие выкрики руководят атакой.