Любой каприз за вашу душу. Нью-Йорк (СИ) - Соловьева Евгения - Страница 23

Спокойно. Дышим. Одеваемся. У меня теперь тоже есть шелковый халат. Моего размера и нежно-бирюзового цвета. И совсем нет терпения, чтобы его хотя бы завязать. Чтобы хотя бы вытереться, прежде чем плюнуть на все благие намерения и не побежать к экрану.

Побежать – и остановиться за шаг до кресла, услышав свист плети и сиплое: «Шесть, милорд».

Я замерла, кусая губы. От невозможности дышать. От невозможности понять: что со мной? Я же знала, что увижу. Знала, и все равно оказалась не готова. К захлестнувшей меня волне возбуждения, к ревности, к отчаянной потребности дотронуться – до Бонни, до них обоих!.. И к разобравшему меня истерическому хихиканью: вспомнилась сцена в «Зажигалке», когда Корсар порол деву, и мое желание увидеть на ее месте Бонни. Обнаженного, как сейчас.

Получила? Даже лучше. Сцена повторяется почти в точности, Кей даже одет так же, в брюки от костюма и белоснежную крахмальную рубашку, начинающую промокать на спине. Даже выражение лица чем-то схоже, полная сосредоточенность – для него сейчас не существует никого и ничего, кроме свиста плети, хриплого низкого голоса и вспухающих на смуглой спине красных полос.

Для меня – тоже. Сладкое, болезненное наваждение.

Я сама не заметила, как подошла к монитору и коснулась пальцами экрана. Наваждение было так сильно, что я обиженно застонала, ощутив вместо горячей кожи – наэлектризованный пластик. Все мысли из моей головы куда-то делись, оставив только звонкую пустоту и жажду. Единственное, всепоглощающее чувство – жажда и пустота, которую может утолить и заполнить только… Бонни? Кей? Оба?

Рухнув в кресло, я вцепилась в подлокотники, сжала ноги и прикусила губу.

Свист плети, – на выдохе, – удар, чей-то вдох сквозь зубы, волна жара по всему телу, хриплый стон:

– Девять… мой лорд… – Бонни весь натянут струной, он дрожит и запрокидывает голову, хватая воздух открытым ртом. Его взгляд плывет, губы искусаны, по вискам стекает пот. – Пожалуйста!.. – вряд ли он сам сейчас понимает, чего просит: остановиться или продолжать.

Кей продолжает. Снова: удар на выдохе, обжигающая волна – я почти чувствую их боль, одну на двоих, их полет – и пробирающий до самого нутра голос Бонни.

– Десять, – одними губами шепчу я, но слышу и чувствую – его.

Мне страшно за него. Всего десять ударов из пятидесяти, и Кей не щадит его. Я вижу, чувствую, он бьет в полную силу. Я бы, наверное, уже потеряла сознание от боли. Но не Бонни.

– Vi prego, mio signore, (Прошу вас, мой господин, – итал.) – просит он, его дыхание рвется, взгляд плывет.

Я тоже хватаю воздух пересохшими губами, трогаю себя между ног и едва не кричу от остроты ощущений.

Снова – свист плети, стон, волна жара. И снова. Дикий, жесткий ритм – словно первобытные тамтамы, словно ритуальная жертва плодородию. Я уже не различаю слов, не понимаю, где я нахожусь, мои мысли спутаны желанием, мне больно, и единственное, чего я хочу – кончить, освободиться, наконец! Неважно, как, с кем, лишь бы…

Зажмурившись и запрокинув голову, я ласкаю себя, вздрагивая от каждого удара – там, в соседней комнате – и проклиная себя. Нет, мне не должно быть хорошо! Мне не должно это нравится! Но я не могу остановиться, из моих глаз катятся слезы, я чувствую себя предательницей – ему больно, а я умираю от желания! – и все равно не могу остановиться. Ну же, Бонни… Бонни…

– Бонни! – кричу я, содрогаясь в болезненном, ошеломительном оргазме…

И тут же зажимаю себе рот ладонью, потому что сквозь грохот крови в ушах до меня доносится:

– Тридцать… шесть, mia bella donna… – в соседней комнате, на экране монитора, в моей голове, в моем сердце. Хрипло и невнятно, сквозь слезы, он зовет меня: – Прости меня… – Свистит плеть, Бонни вздрагивает всем телом, всхлипывает, и снова зовет: – Non mi lasciare, mi dispiace!.. trentasette… Madonna… (Не оставляй меня, прости, тридцать семь, – итал.)

Я перевожу взгляд на Кея – он замахивается плетью, губы сжаты, брови сведены, рубашка промокла насквозь. Выдох. Удар.

– Мадонна!.. mi dispiace!.. – Губа прокушена, взгляд слеп, он весь отчаяние и мольба. – Trentotto…

Следующего удара я не видела. Просто – вдруг темнота перед глазами, цветные пятна, судорога, и я срываюсь с места, куда-то бегу… кажется, падаю, поднимаюсь – и снова бегу, распахиваю какую-то дверь… дверь я уже вижу, смутно, как в сумерках… И Бонни вижу, чувствую его боль, слышу его голос, он зовет меня, он – зовет – меня!..

– Non mi lasciare… – он почти висит на цепях, по руке и плечу течет кровь, губы пересохли и потрескались.

– Бонни… не надо… – голос не слушается меня, получается какой-то сиплый клекот, но мне все равно, я уже рядом, я уже касаюсь его, обнимаю…

Мою руку обжигает боль удара. Мою руку и его спину.

Мы вздрагиваем вместе, он прижимается ко мне – горячий, мокрый от пота, возбужденный – и шепчет:

– Ti prego, Madonna!

– Да. Si, Benito!..

Я целую его прокушенную губу, хочу сказать: да, я прощаю тебя, я люблю тебя и никогда не оставлю… но не успеваю. Он выгибается в моих руках, низко стонет, и мне на живот выплескивается что-то горячее. Все еще плохо соображая, я касаюсь ладонью его члена – Бонни стонет сквозь зубы, подается мне навстречу, и мне в ладонь падают последние капли семени.

Бонни обвисает на цепях, а я встречаюсь взглядом с Кеем. Он отбросил плеть, он совсем рядом – и мне страшно, до меня начинает доходить, что я сделала что-то не совсем то. Совсем-совсем не то! У него такое лицо… нет, он же не ударит меня?

Нет. Не ударит.

Кей делает последний шаг, разделяющий нас, протягивает руку – и хватает меня за волосы, притягивает к себе, целует. Я готова кричать от этого поцелуя, кричать: «возьми меня!», но он не позволяет. Он пьет мой крик вместе с дыханием, срывает халат, расстегивает свои брюки, разворачивает меня спиной, наклоняет – моя голова оказывается на плече у Бонни, его шершавые губы касаются виска – и входит одним мощным толчком.

– Вот теперь можешь кричать, колючка, – выдыхает, замерев на миг внутри меня, и вбивается снова.

Я кричу. Не знаю, что именно, и это не имеет значения. Не понимаю даже, кто из нас – я или Кей – освобождает руки Бонни. Может быть, вместе, и Кей по-прежнему во мне. Бонни опускается на колени, почти падает, скользя по мне всем телом, прижимается лицом к животу, обнимает за бедра и лижет мой лобок. Мне кажется, он сейчас не понимает, где я – а где Кей. И ему все равно. А мне хочется… мне хочется…

Я ставлю ногу ему на плечо. Приходится схватиться за столбик, чтобы удержать равновесие. Теперь Бонни вылизывает нас обоих, и это невероятно горячо. Непристойно. Откровенно. Сладко.

Взяв его за волосы, на мгновение заставляю остановиться и подаюсь вперед так, чтобы член Кея выскользнул из меня. Кей недоуменно рычит и тянет меня обратно, но Бонни ловит его ртом…

У меня кружится голова – от возбуждения, от нереальности происходящего. От того, как остро я чувствую сейчас каждое прикосновение – особенно там, внизу. Чувствую, как член Кея входит в рот Бонни и трется о меня, чувствую дыхание Бонни, его руки на моих бедрах, а поверх – руки Кея. Несколько секунд я наслаждаюсь этой галлюцинацией, – потому что в реальности не бывает так сумасшедше сладко, – а потом тяну Бонни за волосы назад, скольжу по нему и опускаюсь на его стоящий член. Он поддерживает меня обеими руками и низко стонет, а я двигаюсь на нем, вцепившись в его руки… каким-то чудом я помню, что плечи и спину трогать нельзя, ему больно. Даже так – все равно больно, но от этого удовольствие еще ярче. Я трусь щекой о бедро Кея, ловлю губами его член (рубашка мешает, но мои руки заняты – я держусь за Бонни, иначе упаду) и послушно двигаю головой – Кей направляет меня, взяв за волосы на затылке, заполняет так, что мне сложно дышать. Они оба заполняют меня. Кей сверху, Бонни снизу. Но все равно еще чего-то не хватает… я не знаю, чего, но знает Кей. Он выдирает из волос Бонни заколку, наматывает гриву на кулак и тянет к себе. Мои губы, губы Бонни и член Кея – вот такой странный поцелуй на троих. А может быть, это Кей имеет нас обоих, сразу, пока мы с Бонни – одно целое…