По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 42

Разумно было бы остановиться. Переждать. Надеюсь, инквизиторы додумаются в дом зайти, а то ж… Я закрыла глаза, сосредотачиваясь на ином своем видении. Все было… расплывчатым. Не вещи — лишь тени их. Тень дороги и тень тополей. Далекая звезда дома, где меня ждут и…

Подобные ливни не длятся долго. Ветер алыми мазками летит, кружит… поднимает грязь и крепнет, крепнет, превращаясь в вихрь. Он ударил наотмашь, словно приноравливаясь. Того и гляди, перевернет. Не это ли пытается сделать? Нет уж. Я справлюсь. Я сбросила скорость. Аккуратней. Осторожней. Сейчас главное — не сесть в лужу и не увязнуть в грязи. А ветер — это мелочи… и не отвлекаться, что бы ни происходило, отвлекаться нельзя.

Мы крались в круговерти дождя, и я старательно гнала прочь неудобные мысли. А потом были ворота. И аллея. И парадное крыльцо. Дверца машины, которая открылась с трудом. И другая… кажется, ее я выдрала. Был пронизывающий ветер, вода, которой приходилось дышать. И я дышала, отплевываясь…

Надо было купить зонтик. Все приличные леди имеют как минимум дюжину зонтиков. А я… Я тащила Диттера. Он пытался идти, но ноги его разъезжались, и поэтому пришлось схватить его за шиворот… и кажется, я его тащила прямо по лужам, а потом еще по ступенькам. И в холл мы ввалились. И захлопнув за собой дверь, я опустилась на паркет. Надо же… опять воды нанесла… прислуги же мало, помнится, Гюнтер жаловался, что к нам не слишком хотят идти.

Дурная слава…

Пусть поднимет плату. Деньги — лучший способ побороть предвзятое отношение.

Диттер сидел рядом. Дышал. Пока еще.

— Где флакон? — Я легонько хлопнула его по щеке. — Куда ты его дел, бестолочь…

В комнате. Выбрасывать не стал бы, а там… найду… ведьма я или так?

Я скинула туфли, отметив, что на левой каблук сломался. Да и вовсе выглядели они так, что становилось очевидно: восстановлению не подлежат. Платьице промокло и испачкалось, зато кудряшки лежали, как свежесозданные. Вот что значит патентованное средство.

В комнаты Диттера я ввалилась, походя отмахнувшись от маленького маячка. Потом объясню и вообще… это мой дом, где хочу, там и хожу… а теперь сосредоточиться.

Свет. Света много. Его следы повсюду, и дому это не слишком нравится. Нет, свет сам по себе боли не причиняет, но в родовом гнезде некромантов ему не место… что-то светилось ярче, особенно выделялась маленькая шкатулка на столике, что-то совсем тускло.

Свет мне не интересен. А вот тьма… Жалкие ошметки в углах — догорающее проклятье… надо будет пройтись по дому, пока никто из незваных гостей не вляпался в какой-нибудь сюрприз. А то ведь с дома станется… еще одно в дальнем углу и под ним, кажется, заброшенный тайник. Позже посмотрю, что в нем. А вот этот темно-лиловый сполох мне знаком.

Флакон обнаружился в ящике стола. И в руки дался, что можно было счесть невероятным везением — со старухи могло статься зачаровать его на дознавателя. Ложечка… обойдемся и так.

В холл я возвращалась бегом, опасаясь, что все-таки не успею. Успела. Дознаватель скорчился на полу, в луже, натекшей с собственной его одежды, и мелко дрожал. Он был в сознании, что хуже всего, и даже нашел в себе силы просипеть.

— Не… надо…

— Надо, — у меня имелось собственное мнение. Я подняла его рывком. Кое-как усадила, всунув между дверью и бронзовой стойкой для зонтов. Благо изготовленная лет триста тому, та отличалась должной внушительностью и немалым весом.

Пробку вытащила. Принюхалась. Смесь трав и волшбы не самого приятного свойства. Кровь и… еще одно проклятье. Но… или верить, или нет… я решилась.

Я задрала этому бестолковому упрямцу голову и прижала флакон к губам. А потом зажала нос… нехорошо? Зато вполне эффективно. Благо сил на сопротивление у него не было. А что лекарство противное… Нечего шляться там, где проклятья раздают.

Он держался. Долго держался, слабо трепыхаясь в моих руках. Но потом сделал-таки глоток.

— Вот и умница.

Я убрала флакон.

— Еще раз проигнорируешь бабушкины рекомендации, я тебя к ней на перевоспитание отправлю, — я погладила Диттера по мокрым волосам.

— Все… равно…

Он закашлялся, но… зелье действовало и, видят боги, быстро.

По телу Диттера прошла судорога. Он согнулся, захрипел и пробормотал:

— Ненавижу…

— Это пройдет, — я похлопала его по спине и заткнула флакон пробкой.

Он только вздохнул. И кое-как сел. Попытался оттолкнуть от себя подставку для зонтов, но зря она, что ли, на этом самом месте две сотни лет простояла? Успела прирасти…

— У него… вкус мерзкий… ничего не чувствую…

И губы потрогал.

— На месте, — успокоила я.

— А… где?

Он взмахнул рукой, но поняв нелепость своего вопроса, вновь вздохнул:

— Он этого не забудет…

Это про серого, что ли? Будет над моим дознавателем издеваться, я ему еще один шарфик прикуплю и самолично завяжу на тощей его шее тугим узлом.

— Он… на самом деле… отличный… специалист… — дыхание Диттера выравнивалось, да и бледность сходила.

Меж тем над нами возникла тень.

— Горячий шоколад, — объявил Гюнтер, опуская поднос на пол.

Вот за что его ценю, так за исключительное понимание момента. Шоколад сейчас более чем к месту, да и…

— Скоро прибудут гости, — я протянула чашку Диттеру и помогла удержать. — Не самого приятного свойства…

— Полезные?

— Именно… еще… надо найти няньку. Или кормилицу. Или кого там положено… — сложно отдавать распоряжения, сидя на полу в грязной луже, но я справилась. А Гюнтер, выслушав, лишь слегка склонил голову и уточнил:

— Ужин накрывать на четверых?

— Да…

— Он ненавидит брокколи. — Диттер пил, громко прихлебывая, но меня это — удивительнейшее дело — не раздражало. — И вареную рыбу…

Что ж, парной лосось с пюре из брокколи очень полезен для здоровья. А мы заботимся о наших гостях.

Вильгельм с мрачным видом ковырялся в тарелке. Он поддевал вилкой воздушное суфле бледно-зеленого цвета. Морщился. Отправлял в рот. Закрывал глаза. Глотал. Вздыхал. Запивал водой и опять морщился…

— А хлебушка нет? — наконец не выдержал он. — И вообще…

Хлебушка для инквизиции мне было не жаль. К слову, выглядел дознаватель утомленным, а еще был немного мокрым, взъерошенным и не столь занудным, как казалось вначале.

— Ты там была, — сказал он, отламывая кусок хлеба.

— Где там?

Кудряшки я поправила. Платье сменила на другое, с пышной юбкой и цвета оливкового, который несколько разбавлялся обилием желтого кружева.

— В доме.

— В доме была. — Паровой лосось удался, а уж красный клюквенный соус и вовсе был чудесен. Зря он нос кривит. Диттер вот молчит и ест, что дают… и так неплохо ест, что, наверное, хороший признак.

— Я почувствовал.

— Я рада.

— Завтра снимешь свой полог.

Ага… всенепременно. Если пойму, как это делается. Но инквизитору этого знать не положено.

— И вообще больше не исчезай.

— Постараюсь.

— Не постараешься, а сделаешь…

Еще чего.

— И вообще держись на глазах… — Он щелкнул пальцами и вспыхнуло пламя.

Ослепительное. Белое.

— Не играй со мной, девочка…

Не буду.

Я сложила салфетку. Подвинула к себе бокал с водой и позвала темноту… не хватало, чтобы мне какие-то самовлюбленные идиоты в собственном доме угрожали. И та откликнулась охотно. Она навалилась душной медвежьей шубой. И свет, качнувшись, угас. Тьма же заполнила столовую. Она была плотной и живой. Чувствующей. Мягкой. Она ластилась ко мне и облизывала чужаков. Стоит мне захотеть…

Мальчик думает, что свет ему поможет? Его не научили, что не стоит бросаться силой по пустякам, а тем более приходить в чужой дом, не озаботившись выказать к хозяевам уважение. Между тем мальчик силен. И сладок. Я могу забрать его силу. Или его жизнь. Я могу взять его кровь, всю, до капли, а с ней и многое иное. Я… не трону его.

И отзову тьму, ибо тот, кто способен-таки ее одолеть, выказывает похвальное смирение. Он, обласканный милостью своего божества, не пытается противостоять мне. И это… хорошо? Вежливо.