Мои уродства меня украшают (СИ) - Власова Мария Игоревна - Страница 37

Часть 29. Слишком.

Клара.

Это сейчас я сильная, это сейчас я могу контролировать дарованные папой гены. Когда же была ребенком, не могла. Моя аура просыпалась, стоило мне разозлиться, из-за моего характера я злилась часто. Сами посудите, мало, кому понравится, если по двадцать раз на дню чувствуешь адский ужас? Вот и другим сиротам с приюта и воспитателем не нравилось. Особенно не нравилось это директору, так что он придумал свой способ наказания для меня — подвал. Можно сказать, подвал, ну и что там страшного? Вот только отцовской силы тогда не было у меня, только быстрое заживление. Вот на него и рассчитывал директор, бросая меня в грязный подвал, кишащий огромными крысами.

Вздрогнула, чувствуя собственный ужас, почти вспомнив как это — когда тебя едят заживо.

Часто бывало, в приюте обо мне забывали на несколько дней. Так что держалась только на силе воли, пускай, и иногда проклиная, свою регенерацию. Свою же силу я обрела только после того как обо мне забыли на целую неделю, хотя мне в полной темноте, кишащей крысами это время показалось вечностью. Тогда мой удар был намного слабее, и что бы расквасить лицо директору я била долго, испытывая такую злость, как ни в жизни до этого. Я бросила его в подвал, к крысам на ужин. Он кричал, когда твари начали его есть его живьем. Стоя за дверью и улыбаясь, не давая охранникам помочь ему выбраться оттуда. Любое милосердие к этому человеку исчезло во мне, после того как он решил наказывать так не только меня. У меня было заживление, шанс на выживание. У Сью, Марка, Сабины и Отто этого шанса не было.

Сью, маленькая девочка с кудряшками, мама у нее была орком, папа человеком. У орков большой стыд, когда появляются дети от других рас, особенно у женщин. К тому же, у ее даже кожа имела светлый цвет, никакого зеленного оттенка. Только глаза неестественного зеленого оттенка, я до сих пор помню их. Помню, что она любила сладкое, и однажды своровала с подноса обеда директора маленький эклер. За это ее и бросили в подвал. Крысы съели ее за час, пока мы пытались высвободить ее из адской ловушки. Помню, как она кричала, как звала маму, которой никогда не знала. Помню, как она плакала и завывала, моля выпустить ее оттуда. Никто не выпустил, и мы с Марком, Сабиной и Отто не смогли ничего сделать, даже подравшись с охранником, только попали в лазарет.

Сабина, помесь эльфа и человека, немного старше меня, кажется, понимала, что нас накажут за попытку спасти Сью. Она так долго плакала, что яркие голубые глаза потухли, а светлые волосы стали седыми. Наверное, Нальнар понравился мне сначала тем, что у него были такие же короткие светлые волосы и почти такие же яркие глаза. Девочкам не разрешали носить длинные волосы, подстригали коротко от вшей. Ее забрали из лазарета через три дня.

Еще через день пришли за Отто. Небольшой щуплый парнишка, как я, совсем похож на человека. Никто и не сказал бы, что он сын русалки. Он всегда смеялся, рассказывая, как русалка как-то повстречала красивого моряка, но что-то у нее пошло не по плану и впервые в русалки родилась не маленькая русалка, а почти обычный мальчик. Она попыталась отдать ребенка отцу, но тот давно сгинул в море, так и попал Отто к нам в приют. Он был обычным парнем, разве не считая того, мог дышать под водой.

Последним был Марк. Мне кажется, я его любила больше всех, он всегда заступался за нас, потому что был старше на год. До сих пор не знаю, зачем его держали в приюте, ведь он был обычным пареньком. У него даже магический дар был, небольшой, но был. Он мог поджигать фитиль на расстоянии. Когда его забирали, мы оба уже знали куда. Марк обнял меня на прощание и шепнул только одно слово: «живи».

Через два дня забрали и меня. Перед тем как бросить обратно в подвал, директор сказал, что мои друзья ждут меня на том свете. Всадил в бок нож и бросил во мрак истекающей кровью. Помню тот ужас, тот страх. Помню сладковатый запах гнилой плоти и жареного мяса. Сью съели полностью, ее кости так и остались лежать в куче порванной одежды, я узнала ее по маленькой золотой крышке от какого-то напитка, что подарила ей. Даже в почти полной тьме она посверкивала.

Никто не выжил, из них никто не выжил. Крысы растаскали тела на части, обглодали до костей, и большинство унесли с собой в канализацию. На стене остались следы огня, несколько крыс поджарил Марк, но слишком мало, для того что бы надеяться, что он выжил.

Когда я поняла, что это правда, что это не просто страшный сон, меня обуял такой гнев на себя, на директора, на охранника, что моя аура заполнила весь подвал, заставив крыс бежать в ужасе. Я бесполезна, когда боюсь, когда в отчаянье, аура проявляется только когда зла и в гневе. Возможно зная это, директор потому и приказывал наказывать нас поодиночке, делая перерывы, что бы крысы снова проголодались. Вот только быть всю неделю в гневе я не могла, тогда крысы снова возвращались. Меня охватывала то звериная ярость, то почти беспомощная апатия от пережитого ужаса и отчаянья. От голода и отсутствия сна начались галлюцинации, и я разговаривала сама с собой, как мантру повторяя последнее слово Марка: «живи».

Когда последние крики директора стихли, я ощутила такое счастье от своей мести, что с ним сравниться только глубина отчаянья, что последовала за этим. Его смерть не вернула мне моих друзей, моих не кровных братьев и сестер. Мне исполнилось всего пятнадцать лет, когда я впервые убила человека, когда я впервые получила силу великана. Наверное, никто кроме самых великанов не знает, какая плата за их могущество — чужая отобранная жизнь.

Почему я вспомнила об этом так не вовремя? Стираю рукой кровь с лица, чувствуя, как все тело дрожит. Мой маг залечил себе лицо, но с его груди все еще торчит штырь. Просто ходящий мертвец.

— Маг, тебе помочь? — Спрашиваю, слегка улыбаясь, хотя на самом деле чувствую себя ужасно. Меня все еще бьет маленькой дрожью от ужаса воспоминаний.

Мгновение и он передо мной, меч почти пронзает мой живот, и я с трудом понимаю, что раньше он был несерьезен. В последнее мгновение клинок только проходится возле живота, разрезав рубашку. Длинные испачканные в крови пальцы хватают за шею и больно сжимают ее.

— Это я тебе сейчас, «помогу». — Он наклоняется к губам, но не целует по-настоящему.

Тело пронзают маленькие иголки, и я с трудом понимаю, что он опять взялся за свое. Прежде чем я успеваю заехать ему по лицу, меня перестают «целовать» и отпускает резко. Некромант и сейчас не серьёзен. Все это время я считала, что у меня есть превосходство над ним, но что если я ошибалась? Не важно, как я сильна, если он может нанести мгновенную атаку, от которой просто невозможно уклонится.

Кажется, я совершила огромную ошибку, когда пошла за ним. Он улыбается и целует меня снова, но не так, не как некромант, высасывая с меня энергию, а как мой маг, мой жестокий и беспощадный Игнат. По телу идут предательские мурашки, ноги подкашиваются в разы сильнее, чем от его специфического «поцелуя».

Нет, я совершила огромную ошибку, когда выбрала именного его в отцы своему ребенку. Слишком силен, слишком красив, слишком соблазнителен, слишком хорош, слишком эгоист, слишком гад, слишком маг, слишком некромант…. В нем всего слишком много. Так много, что я не знаю, как мне удержаться, чтобы наша одна единственная ночь не превратилась во всю жизнь.

Поцелуй прекратился по его желанию внезапно для меня. Ноги ватные, дыхание сбилось, а все тело так и ломит от желания поближе прижаться к нему, даже несмотря на меч у горла. Посмотрел на мои распухшие губы, красные щеки, затуманенные от желания глаза и в конце на торчащие сквозь рубашку соски и так довольно улыбнулся, что мне захотелось наплевать на меч у горла и съездить ему по роже еще раз.

— А ты, я так вижу, скучала. — Он улыбнулся еще шире и мне стало понятно, почему меня так бесила его наглая молодая рожа. Все дело не в ней, а в его самодовольной эгоистичной натуре, просто шрам слегка уменьшает эффект омерзения от его самодовольной улыбки.