Мои уродства меня украшают (СИ) - Власова Мария Игоревна - Страница 21

Он попытался что-то сказать, но не смог, с усилием сжал челюсть, а потом попытался заставить меня убрать приказ содрогнулся от судорог.

— Тихо-тихо… — Прошептала, поглаживая его по волосам.

В глазах злость, повсюду опять огонь, мне уже кажется, что я буду скучать по нему. По огню? Или по этому вредному магу?

Вздохнула, не обращая внимания на то, как трясет его, знаю, что ему еще больнее, чем раньше.

— Я все равно уйду, не делай себе больно, пожалуйста. — Попросила, но он все равно сопротивляется, даже мычит, питаясь сказать приказ.

Судороги увеличились, обняла его, чувствуя, как его боль делает и мне больно.

— Пожалуйста, Игнат.

Он сопротивлялся, все равно. Стены и хрупкий пол начали дрожать от его силы, и я поняла, что есть только один выход. Мне было очень жаль, мне было очень больно — но это все не важно.

— Спасть. — Дала приказ, и веки его закрылись и тело ослабло.

Либо он подчинился приказу, либо, что более вероятно, потерял сознание от болевого шока.

Часть 14. Моя.

Игнат

Она что серьезно думает, что я сделаю ЭТО с ней?! Совсем сошла с ума?! Нет, я под действием той мути, которую она мне влила вначале, подумывал о таком, но не сейчас то! Сейчас мне она больше как подопытный кролик интересна, чем подстилка на одну ночь. За кого она меня вообще принимает?!

— Сейчас, — говорит она, и я понимаю, что живой объект исследования мне и не нужен, убью к чертям!

Судорога прошла от ног к рукам, и меня скрючило так, что боль от разбитого ею лица показалась укусом комара на ее фоне.

Убью! Препарирую! Разрежу на кусочки, потом сошью и оживлю! Она будет страдать долго, будет умолять меня оставить ее чертово тело гнить в ближайшей канаве!

Огонь всполохнул, отвечая на мою боль, все окрасилось в зеленый. Даже сквозь боль чувствую, как она обнимает, целует и умоляет меня сдаться. А я кричу, как какой-то слабак, кричу от адской боли. Моя регенерация бессильна от этой боли, наоборот, как только пытаюсь воспользоваться магией, чтобы прибить эту чертову великаншу, становится только хуже.

И это я? Корчусь и ору от боли на руках у уродливой великанши, страдая от собственного бессилия из-за какого-то глупого зелья! Да что это за зелье такое-то? Кто его создал? Обычные зелья не способны оказывать такое действие, ничто не способно! Не знаю, кто его создал, но обязательно узнаю! И когда узнаю от него рецепт, то с удовольствием помучаю, заставляя его корчится от боли так же как корчусь сейчас я!

— Пожалуйста, прошу тебя… — слышу ее жаркий шепот на ухо.

Какого черта она просит? Она же сама приказала только что! А теперь просит смириться с ее приказом? Она в своем уме? Сумасшедшая великанша! Твое лицо это последнее что я бы хотел увидеть перед смертью.

Боль только усилилась, мое тело выгибалось дугой из-за очередной судороги, которые все учащались. Мои губы не слушались, пока я с таким трудом пытался сказать смертельное заклятие. Не знаю, помогло бы ее смерть справиться с болью, но стоило попытаться.

— Пожалуйста, всего один раз… — шепчет мне на ухо, вызывая только мое презрение.

Она так сильно хочет мужика? Да что с ней такое? Больная на всю голову. Ты себя в зеркало видела? Жалкая уродина!

Боль все усиливается, и я понимаю, что придётся отделить свое сознание от тела, в другом случае так и умереть не долго. Она схватила меня за лицо, заставляя посмотреть на себя.

«Как же я хочу убить тебя» — подумал сначала с ненавистью, а потом осекся.

Она плачет?

Великаны не плачут, никогда не слышал о подобном. Белые как молоко слезы стекли по ее щекам, но она как будто не замечала их. Одна из молочных слез стекла по подбородку и капнула мне на лоб. В ту же секунду я почувствовал такой прилив магических сил, что мне показалось, что пожелал бы я, и родовой огонь сжег всю столицу. И это только от одной слезы! Да что она такое?!

— Настолько… противна? — спрашивает она с таким выражением лица, что я почувствовал себя последним уродом на свете.

Отпускает меня дрожащими руками, начинает содрогаться точно так же, как и я. Неужто сдалась так просто? Хочу увидеть выражение ее лица, узнать, что ею движет. Но я только лежу, чувствуя адскую боль и легкую растерянность. Скорчилась от боли, завалившись на пол, спиной ко мне. Болезненная судорога заставляет ее содрогаться почти, что в такт со мной.

И чего ты добилась, глупая женщина? Что нам больно обоим? А чего добился я? Довел великаншу до слез. Нет, это оказалось полезным, эффект её слез просто замечательный, вот только, что от этого толку, когда меня так крючит от зелья?

Что-то мне подсказывает, она редко плачет. Если в целом плакала хоть когда-либо.

Ну что, вице-премьер, военный министр Игнарешнар Трут, Вестник Смерти — как меня за глаза придворные обзывают, дожил: женщину… девушку до слез довел. Мама бы прибила меня к чертям. Не то что я не делал вещей похуже этого, но почему-то мою маман всегда бесило именно это. Когда-то в детстве я поднимал целое кладбище, чтобы напугать соседских детей, за то, что они издевались надо мной. Причем то, что плакали от страха, перепуганные взрослые мужчины ее не задевало, а то, что плакали маленькие девочки и женщины — да. Ох, и досталось же мне тогда!

Плечи великанши вздрагивают, как бы больно ей не было, она не издает и звука. И это я ее до слез довел?

Боли нет, судорог тоже. Я смирился с приказом, не знаю почему, просто смирился. Поднимаю ее с пола, держа за плечи, и сам поднимаюсь на ноги. Тело еще подрагивает после судорог, но я не обращаю на это внимания. Целую ее, сжимаю рукой жестко грудь и удерживаю за затылок, чтобы не вырвалась.

Злость на самого себя и безумное желание кружат голову. Не могу понять, что со мной происходит. Толкаю ее на пол, с которого еще недавно сам поднял. Вскрикивает, и мне это нравится. Пока она не поняла, хватаю ее за ногу заставляя встать в нужное положение.

Так и знал, с такого ракурса она выглядит очень соблазнительно. Эти красивые ножки и попка. Сжимаю ее за талию, пристраиваясь сзади. Раньше мне не нравилась эта поза, но сейчас я вижу ее плюсы, например, то, что ее лицо и грудь не видно или то, что она не может так легко меня ударить. Согнулся, взваливая свой вес на ее напряженную, гладкую спину. Медленно провел языком по её ушку, буквально чувствуя, как сильно она возбудилась от этого. Огонь охватил меня и ее, кажется, от трактира мало чего останется после сегодняшней ночи. Ну и плевать.

Я уже еле сдерживался, желая взять ее, все-таки у меня слишком долго не было женщины.

— Нежным не буду, — предупредил, а потом подумал, как сильно она взбесится, пообещал: — Будет больно.

Великанша дернулась, но нет, мы слишком далеко зашли, чтобы я просто так остановился. «Поскольку ты меня буквально заставила, на нежность рассчитывать ты не можешь, даже в свой первый раз!» — подумал, с удовольствием сжимая шикарные бедра, и целуя нежную кожу шеи.

Она задергалась снова, мне нравится то, что она сопротивляется. Удерживаю за талию, пытаясь войти в нее. Кусаю за плечо, заставляя ее судорожно вздыхать. Мне нравится звук, с которым она это делает, нравится ощущать мягкое податливое тело, ощущать возбужденным концом влажную от предвкушения киску. Нравится знать, что я буду ее первым и уж точно единственным.

Скользнул в нее, разрывая тонкую пленку, от ощущения насколько она узкая и горячая кружится голова. Спасает мысль, что сдерживаться не надо, сжимаю маленькую грудь, так чтобы ей было больно. Мне нравится, как она зло сопит, пока я внаглую трахаю ее, совсем не заботясь о ее чувствах и удовлетворении.

Взвыла, как раз, когда я с удовольствием укусил ее до крови за плечо. Получай, гадина! Ударила по полу рукой и пол провалился. Больно ударился рукой, пытаясь ее уберечь от удара, с неохотой скатился на пол, рядом перевернув великаншу на спину.

Дырища в потолке впечатляет, похоже, мой огонь теперь и каменное перекрытие сжигает. Встал, огляделся, какая-то спальня. Подошел к двери, заперта снаружи. Это хорошо, не сбежит.