Время. Ветер. Вода (СИ) - "Ида" - Страница 45

— Потому что у него маски. И он их постоянно меняет. Разве ты не заметила? Это игра такая. Он со всеми играет. И с тобой, и со мной. И злится, когда что-то происходит не по его.

— Да, он очень властный, — задумчиво сказала Вика. — Почти как Фил. Только Фил постоянно орет и требует, чтобы все вокруг занимались им. А Артём вот сейчас, когда мы из-за вас ругались, сказал: «Не нравится? Я никого не держу». Но он держит, Вит, я не понимаю, как это у него получается, но он держит.

Уж это она могла не объяснять. Я взяла её за руку и усадила рядом.

— Вик, просто одолжи у него деньги. Он точно даст. Бросишь Фила, снимешь квартиру. Или вообще попросись к ним пожить. Без всякого такого. Они согласятся. А потом что-нибудь придумаешь.

— Без всякого такого… Ты такая смешная. Без такого тебе даже плюшевого медвежонка никто не подарит, — Вика смягчилась. — Мне совсем немного осталось, и если никто не будет мешать, то всё получится. Знаешь… Кажется, я его люблю. По-настоящему. Как ты считаешь, такое может быть?

Внезапно стало душно, словно весь воздух в комнате закончился.

— Я в этом не разбираюсь, но, думаю, любовь должна быть прекрасной, а не когда тонешь.

Вика тяжело вздохнула:

— Извини, но иногда я понимаю твоих одноклассников. Ты порой такую чушь несешь, как будто с неба свалилась. Прекрасным бывает закат или рассвет, а любовь — это боль и страсть. Люди постоянно умирают из-за неё. И мне сегодня было больно. Очень больно. Из-за тебя, между прочим.

— Прости. Мне тоже из-за тебя больно. Уже давно. А я хочу, чтобы было прекрасно.

Вика вдруг обняла меня. Глаза её светились теплом.

— И почему я к тебе так привязалась?

Убрала мне за ухо прядь.

— Девочки всегда должны поддерживать друг друга.

А потом в дверь постучали, и в комнату вошла одна из тех девушек, что, открыв рот, смотрели на Вику.

— Пойдемте к нам. Там все танцуют, — она потрясла большим пакетом. — У нас есть чипсы и грецкие орехи. Тётя из Крыма привозит.

Вика подошла к ней, зачерпнула горсть орехов из пакета и повернулась ко мне:

— Ну что, идем повеселимся? Там ещё виски полно, — она наклонилась и прошептала на ухо. — Я им сказала, что я актриса и сейчас снимаюсь в новом фильме с Хабенским. Обещала рассказать подробности.

Выпрямилась и довольно улыбнулась своей выдумке.

— Ты же не останешься здесь одна.

Насчет Пандоры всем всё было ясно.

Некий таинственный, никому не известный хулиган, незаметно пробрался на территорию санатория и с профессиональной ловкостью вспорол ей ножичком все четыре колёса, при этом не тронув больше ничего, даже зеркала не сняв. После чего злоумышленник скрылся в неизвестном направлении.

По этому поводу Седой страшно негодовал: «Как же так! Беспредел. Поспрашивал своих — никто не в курсе. Знал бы, собственными руками голову оторвал». И всё в таком духе. Однако удивительным образом, благодаря какому-то чудесному стечению обстоятельств, он как раз работал в шиномонтаже, том, что неподалёку от теплиц, и за определенное вознаграждение готов был помочь.

Размер вознаграждения, помимо стоимости новых колес, Макса сильно возмутил, и он собирался поторговаться, но Артём в своей привычной манере у всех на глазах достал деньги и сразу отсчитал Седому полную сумму: за колеса и комнаты.

На радостях Седой разоткровенничался и начал дружелюбно предлагать нам какой-то местный напиток под названием «Глюковка», что на деле было просто смесью водки и клюквенного морса, и жаловаться, что «его» санаторий собираются продать. Очень долго про это ныл, пока Артём не заверил, что сам лично купит «Лучезарный» и разрешит им там жить, чем произвел на всех огромное впечатление. Ещё большее, чем Вика Хабенским.

Пробовать «Глюковку» никто не стал, но зато виски, который мы привезли с собой, шел на «ура». Все много пили и курили. Даже Вика. Я тоже пила, потому что в тот момент это была какая-то другая я.

Стало жарко и душно, мы поскидывали куртки и громко смеялись.

Всё это время Макс гипнотизировал Вику. Сидел на подлокотнике дивана рядом с приятелями Седого и пожирал её глазами, а она, видя это, красовалась ещё больше. Каждое движение её глаз, губ, рук, каждый вздох и подрагивание ресниц, каждое потягивание и перекладывание ноги на ногу — всё это было предназначено именно для него.

Очевидно, она рассчитывала на приступ ревности со стороны Артёма, но тот не выказывал ни малейшего признака беспокойства, хотя, естественно, так же, как и все, не мог не замечать её неприкрытого флирта.

После разговора с Максом я понимала причину, но Вика нет, и мне снова стало её жалко. Это было как надеть ту волшебную шапку Берилюны и увидеть скрытое. Стоило повернуть алмаз, и всё Викино неотразимое колдовское очарование вдруг превращалось в беспомощность, страх и боль. В отчаянные попытки растопить то, что безнадежно застыло.

Макса тоже стоило пожалеть, ведь он не был виноват, что так сильно в неё влюбился и не мог с этим ничего поделать. Его слёзы на пустыре рассказали о нем больше, чем за всё то время, сколько я его знала.

Неожиданно он резко встал и объявил, что им с Артёмом нужно сходить к Пандоре. Артём удивился, но не возражал.

А как только они ушли, ко мне подсел пухлый розовощекий мальчишка лет четырнадцати в натянутой по самые глаза шапке.

— Значит, вы ищите Лодочника?

— Откуда ты знаешь?

— Все говорят про это.

— И что? Седой сказал, как его найти?

— Неа. Он только обещал узнать, а я уже знаю.

— Расскажи, пожалуйста.

— Пятьсот рублей.

— У меня осталось только двадцать.

— Попроси у своих.

— Я скажу им, когда вернутся.

— Окееей, — протянул мальчишка и чересчур нагло смерил меня взглядом. — Надумаешь, подходи. Я тут до двенадцати буду. Если что я — Плюш.

Вика слышала наш разговор, но виду не подала.

Не дождавшись возвращения ребят, она потащила меня в холл, где в темноте, подсвечивающейся желто-оранжевыми всполохами костров, местные парни и девчонки танцевали под странную, ритмичную, но мрачную музыку.

Несмотря на усталость, я впервые за последние несколько недель ни о чем не думала и не волновалась. Просто вошла за Викой в круг танцующих и поддалась музыке.

Артём как-то говорил, что музыка похожа на любовь. Когда она звучит, ты погружаешься в неё здесь и сейчас, ты живешь, ловишь каждый момент, отдаешь ей себя и берешь сам всё, что захочешь. Тебе не может прийти в голову, что она когда-нибудь закончится, потому что всё то время, пока ты её слышишь, тебя переполняет огромный, бесконечный смысл.

В этот момент я чувствовала себя именно так. Вика же танцевала, как и в тот раз на свадьбе, только ещё более раскрепощенно и вызывающе. Многие смотрели на неё, и ей нравилось их восхищение.

Я глядела в её тёмные блестящие глаза, в которых время от времени вспыхивали искорки костров, а она в мои. От её волос всё ещё пахло Гуччи, а от губ клубничным блеском. Плавно покачиваясь, она положила прямые руки мне на плечи, и прижалась всем телом. Это было похоже на сон. Я зажмурилась и поплыла по волнам. А потом почувствовала прохладу её пальцев у себя на подбородке и горячее дыхание. И только успела открыть глаза, как она приблизилась и поцеловала меня. Медленно и до головокружения нежно.

Всё, что происходило дальше, до тех пор, пока я не убежала из этого холла, было подернуто сумеречной дымкой нереальности и сна. Даже голоса, звучавшие над самым ухом, шли из какой-то призрачной глубины.

Толчок был такой сильный, что, отлетев от меня, Вика впечаталась в чью-то спину и чуть не упала. Она ещё и сама не успела сообразить, что происходит, как Артём, крепко ухватив меня за локоть, грубо заорал на неё:

— Осточертели уже твои шалавские замашки!

Его окрик рассыпался миллиардом звонких осколков.

Затем он развернулся ко мне и продолжил в том же тоне: