Лукоеды - Данливи Джеймс Патрик - Страница 51

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая

Маэстро открывает свой шкафчик. Вываливается кипа полотенец. Глория соскальзывает вниз, подрагивая подвернутыми ногами. Маэстро подкладывает ей под голову что-то мягкое.

— У нее явно приступ. Оскал смерти на лице. Доктора звать уже поздно. Бедное невинное создание. Так и не знала, когда наступит ее момент.

Вероника носит свои любовные укусы как драгоценные камни. Когда на ней вообще ничего нет. Стоит, пока я за ней наблюдаю, почесывая у себя под грудями, затем задувает свечу, так как мы рано ложимся спать. Забравшись под покрывала. Как-то одним еще более холодным дождливым вечером. После того, как она попыталась выровнять выступы и проплешины на моей голове.

— Ну, это ж никуда не годится, разрешить парикмахеру такое натворить с твоими волосами.

— Он был расстроен.

— Мне на это наплевать. Ты выглядишь как пациент, которого обстригли при приеме в больницу.

Это было действительно так, маэстро обстригал меня и тут и там и везде по мере того, как его симфония разваливалась. А Глория после оргазма поднялась. И ушла выдав всем пару ласковых. Досталось обоим парикмахерам, один из которых только что вернулся, выпив чашечку кофе. Я только моргал глазами. От ее слов. Вы дурно воспитанные, отвратительные придурки. И затем хлопнули дверью. Стеклянная панель которой разлетелась вдребезги по полу.

Заявила, что чувствовала, как рука парикмахера ползет вверх по ее бедру. В то время как она была занята другим.

Стою, оплачиваю счет. Кругленькая сумма за красивую большую разбитую панель. И за работу, исполненную дрожащими ножницами и руками. Матерясь про себя от души. Не пройдя и десяти метров, захожу в уютный паб. Чтобы посидеть. Опять практически без копейки. Над кружечкой портера. С кусочком красного сыра. И пока с удовольствием осушаю ее залпом. Чувствую руку на своем плече. От чего жидкость, не успев войти, тут же бьет обратно фонтаном. Из легких. Мелких брызг сыра и пива. По всей стойке бара.

— Мой Бог, Бладмон, это вы.

— Я ищу вас по всему городу. А теперь не расстраивайтесь. От того, что я вам скажу. Случился небольшой пожар.

— О, Боже.

— И многое осталось стоять.

— Стоять?

— О, да. Замечательные стены. Немного, правда, обугленные, но все же целые. Большая часть крыши уцелела.

Бладмон шел рядом со мной плечом к плечу, когда я направился на набережную. Привлекая мое внимание к прекрасным образцам архитектуры.

Пока мы не дошли до реки. Пересекли мост. И быстро взбежали по ступенькам этого темного, сырого мрачного здания. Чтобы еще раз войти в эту комнату. Почти полностью заваленную бумагами. Чучело совы все так и стоит широко раскрыв глаза у окна.

— А, прошу вас, входите г-н Клементин, Клейтон Кливер Кло, если не ошибаюсь?

— Кло Кливер.

— О, простите. Да, конечно. И ваш друг. Кажется, я не имел чести?

— Господин Бладмон.

— Я — господин Торн. А теперь. Прошу. Садитесь. Отодвиньте дела в сторону и все. Чем могу помочь?

— Замок сгорел.

— Господи, какое горе!

— И я хотел бы знать, я застрахован?

— Ага. Да, конечно, вы хотели бы узнать, застрахованы ли вы. Вполне вас понимаю. Так, давайте посмотрим. Страховка. Должен быть полис, не так ли? Я хочу сказать, вы должны платить взносы и все такое. Ежемесячно, ежеквартально, раз в полгода. Давайте посмотрим. Так. Вот дело. Ага. Она истекла. Вы разорены.

— Спасибо.

Бладмон рассказал, что свинец на верху башен плавился и падал вниз, как дождь. Персиваль с Тимом заливали возгорание вином из бутылок. Ограничив его северо-западной частью и не дав ему перекинуться в большой зал, где все еще шли раскопки. И могут быть найдены минералы. Бладмон расстроился, увидев, как я все это воспринял. Так как это еще больше сблизило гостей. Спасавших свои жизни в объятиях друг друга. А сколько было отваги. Полуголый Блай швырял горевшие матрасы вниз с бастионов. УДС постоянно писал на огонь. Ему помогал Элмер. А Путлог обеспечивал музыкальное сопровождение песней.

Ощупываю рукой свой изуродованный скальп, лежа в безопасности под Вероникой. Проведя весь день на ногах. Измученный и со слезами на глазах. Дом, каким бы ужасно пустым и сумасшедшим он ни был. Лучше иметь не сгоревшим. Бладмон вел меня, взяв за локоть. От одной темной забегаловки до другой. По кривым узким улочкам на задворках. Стояли плечом к плечу. Пили пинту за пинтой. Высматривая будущее. Где-то сквозь бутылки по другую сторону бара. Бладмон сказал, что ему хочется, чтобы его оставили в покое вместе с его предрассудками и не мешали ему ненавидеть. Люди поделены на классы. Пиздострадальцев, серунов, ебарей и грязных ублюдков. И только ебари обладают спасительными качествами. Но это понимание братства губит чувство целеустремленности в мире. Что моя рука и делает под прохладной грудью Вероники. Прижимаю ее сосок к своему глазу. От порывов ветра трясется окно. Подожди до завтра. Курс вест. Пешком. Бладмон говорит, небольшая прогулка нам не помешает. Бредем вдоль дороги. Посматривая на поля. Погода теплеет, трава зеленеет. Приходим и видим на склоне холма дымящиеся остовы. Торчком вверх. Как и я в Веронику. Пока она запускает язычок глубоко в мое ухо. Практикуясь в частичной склонности. Которую осуществляет потом. Попросив меня одеть фартук. Так, чтобы я создал небольшую палатку. Прежде, чем мы ляжем в постель. А она могла приподнять ее и войти. Я сказал ей, давай в следующий раз, так как часть моего замка сгорела.

— Бедный мальчик. Какой для тебя удар! Просто полежи, а я все сделаю сверху.

Вероника корчит странные рожи. Отступает назад, гримасничая и ухмыляясь. Думаю, сейчас она выйдет с кастаньетами. И точно. Щелкает ими, мотая грудями. Крутится, крутится, демонстрируя прекрасные бока, делая вращения все более экстравагантными. Пытаясь меня напугать. Странным заявлением. Наклонившись опять близко к моему уху. И прокричав.

— Превосходно!

— Вау, мои барабанные перепонки.

— Извини, дорогой.

Упав вся в поту, Вероника засыпает, посапывая. Положив голову мне на плечо, а я слушаю спящий город. Внизу голоса. Из задних окон игорной берлоги. Поскрипывают половицы пола. Где-то в соседней комнате. Слышу, как открывается и закрывается дверь. Сразу после того, как Вероника прокричала, прекрасно. От сотрясения у меня звенит в ушах. Как после взрыва в замке. Несколько дней отдавалось у меня в голове. Перед тем, как лечь в постель Вероника дала мне гренок с маслом. Я жевал, пока она раздевалась. Еда идет лучше, когда у людей друг на друга есть аппетит. Посчитай, посчитай мои яйца. Убедись, что ни одно из них не отскочило мне в легкие. Завидую гуттаперчевым людям, которые могут, скручиваясь, свертываться. Когда она сопит и храпит у нее вываливается язык. Свернулась, выставив густые волосы на лобке. Власти всегда хотели пресечь экстаз. Вдруг он распространится вокруг. А если люди почувствуют вкус. Тогда все захотят. Слышу звук. Кряхтенье. Другое. И запах невыносимой вони.

— Вероника, проснись.

— Что такое?

— Не знаю. Но тут какой-то шум. И ужасный запах.

Вероника тянется, скрипя пружинами, чтобы достать кимоно. Сует ноги в шлепанцы. Встает, откидывая волосы назад. Подходит к двери и медленно ее открывает. Включает свет. И мы слышим еще более сильное кряхтенье и мычанье.

— О, нет. Какой ужас!

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая