Нарисуй меня хорошим. Книга 2 (СИ) - "Kerry" - Страница 6

Что это за помещение?

Темные стены наполовину закрашены зеленой краской, пахнет сыростью, с потолка свисают неизолированные провода, в углу стоит железная лестница, а вместо дверей, обожаемые мной решетки. Комната похожа на лестничную площадку самого верного этажа многоэтажного дома, где обычно есть вход на крышу.

— Ну что, шахтёр? — передо мной вырос шкаф, лицо которого было усыпано шрамами. По всей видимости, это был главный головорез. — Говорят, ты девочек любишь?

Я иронично поджал губы. Ну вот, погнали.

— Ещё как люблю, — ответил я. — А ты больше по мальчикам?

— А он говорливый, — главарь насмешливо обратился к толпе, и те поддержали его смехом. — А я так не люблю болтушек…

Следом поступил удар в челюсть и мою голову отвернуло в сторону. Он слаб. Я понял это по силе удара. Теперь понятно, почему их тут целая делегация.

Выплюнув сгусток крови на пол, я вытер пальцем губы. Стало смешно.

Моему новому «другу» это не понравилось. Его толстое колено воткнулось в мой живот, отчего я слегка загнулся. Ох, я и зыбыл, когда последний раз получал по лицу.

Откашлявшись, я восстановил дыхание.

— И это все? — насмешливо спросил я. — Это все, на что ты способен?

— Хочешь ещё, падла? — на этих словах мне прилетело ещё несколько болевых.

Какое-то время я не решался разгибаться, а лишь увлечённо разглядывал бетонные полы усыпанные пятнами крови. Капли были свежие и старые. Некоторые внушительные, похожие на огромные кляксы.

Типичная комната расправы над цыплятами…

Клешни главаря вцепились в мои робу. За секунду, наши глаза оказались на одном уровне. По лицу скатился тёплый ручеёк из разбитой брови.

— Ещё? — спросил он. — Я могу лупить тебя, хоть до морковкиного заговенья, — хищная улыбка разрезала лицо.

Я устало замотал головой…

Проклятье, он портил мое лицо.

Бугай удовлетворенно потёр ладони.

— Ты своё на свободе оттрахал, шахтёр? — сказал он. — А с нами не поделился. Не порядок.

Развернув меня лицом к стенке, он похлопал меня по голове.

— Теперь ты узнаешь, как это, когда натягивают тебя.

Мои разбитые губы расплылись в улыбке, но это знал только я.

— Не надо… не надо…

Толпа заскулила, передразнивая меня. А бугай продолжал:

— Ты меня не бойся. Я добрый. И… нежный.

— Не надо…

— Сам штаны снимешь или помочь?

Вот он — мой шанс ответить.

— Я сам, — мои руки потянулись в карман.

— Молодец, — насмешливо похвалил он. — Твоя девчонка тоже была такой же послушной? Покажешь, что ты делал с ней?

— Что я сделал с тобой?

Её шифоновая юбка мокрая от крови, а может быть от слез. Руки по локоть в грязи, опухшие губы слегка приоткрыты, волосы растрёпанный, глаза закрыты, ресницы дрожат, слышно слабое дыхание…она жива.

— Вася… что я с тобой сделал?

— Ну, давай же, — послышался нетерпеливый голос за спиной. — Поторапливайся.

— Сейчас-сейчас…

Нащупав в кармане вилку, которую виртуозно стащил, я развернулся к бугаю.

Один хороший удар по крепким икрам и вот он уже сидит на коленях, а мои пальцы сжимают его волосы. Я подставил к горлу вилку заточенной стороной.

— Эй, парень, ты чего? — от былой смелости не осталось ни следа.

— Ты ведь хочешь знать, что я сделал с ней?

Все семеро козлят замерли. Подойти ко мне, когда в моих руках их мамочка, они не решались.

— Пусти его, — вступился кто-то из толпы.

— Не-а, — усмехнулся я. — Представление только начинается. Я могу показывать то, что сделал с ней, хоть до морковкиного заговенья.

Когда Бугаю вернулись его же слова, он начал брыкаться.

— Тихо, тихо, милая, — острый конец вилки воткнулся в его шею, и цыплёнок замер. — Молодец. Послушная девочка.

Черт. Я снова это чувствовал. Все было, как тогда с Васей. Мое тело наполнялось какой-то дьявольской силой, и мне нравилось ей упиваться. Я не мог насытиться. Мне хотелось больше. Будто когда чья-то жизнь в моих руках, у меня повышается тонус…

— Странно, — я разочарованно поджал губы, — моя девочка пронзительно кричала, а ты почему-то молчишь. Не порядок, — на этих словах, я засадил импровизированное орудие на полсантиметра в мягкие ткани.

И, воу-ля, он уже кричит, как годовалый младенец.

— Перестань, — взмолился парень. — Остановись.

Я равнодушно замотал головой.

— Нет-нет. Она просила не так. Она говорила: «Не надо, Ваня…не надо». Давай, попробуй, у тебя получиться.

Он тяжело сглотнул.

— Не надо, Ваня, — проговорил он.

— Неубедительно. Попробуй ещё раз.

— Не надо, Ваня! — крикнул он и стыдливо опустил голову. — Не надо!

Дело сделано. Их мнимая решительность размазана по моей подошве.

— Умница, дочка, — я отпустил его голову и дал хорошего пенка. Летящего бугая встретили товарищи. Рукой он зажал рану на шее. Теперь он походил на мокрую крысу, которой отрубили хвост.

— Ну, — гаркнул я и направил вилку на толпу, — кто ещё хочет знать, что я сделал с ней? Ну, давайте! Кто следующий?

Недолго думая, парни начали расходиться. Шоу закончилось. А жаль, я только завелся.

Смутно помню, как я оказался в камере. Но отчетливо помню удары дубинок, которые продолжались около десяти минут. Большие дяди в форме решили воспитать непослушного мальчика.

Ха, вы опоздали, парни. Лет так на десять.

Меня они ничуть не напугали. Я очень давно перестал чувствовать боль. Я вообще перестал что-либо чувствовать. Меня больше волнует то, что мне придётся пролежать на шконке около недели — голову раздуло, как воздушный шарик. Я даже не пойму, какое сейчас время суток. Перед глазами темнота…но всему виной распухшие веки. Зато, есть время подумать.

Сегодня агрессия снова наполнила меня, хотя я думал, что с яростью покончено. По всей видимости, мой внутренний Зверь не погиб, а притаился засранец и ждёт нужного момента, чтобы вырваться наружу. Я помню, как завёл его. Это было много лет назад, когда по трагичной случайности, мне пришлось отбывать срок за убийство. Тогда этот лохматый зверёк попросился на ручки и я не смог отказать этому малышу. Мы быстро подружились. Он помогал мне справляться с однокамерниками, которые хотели нам навредить. Зверь накидывался на них и рвал в клочья. Наедался и калачиком спал у меня на груди. Я рос и он рос вместе со мной, пока не превратился в кровожадное животное. Необузданное и безжалостное. Вот тогда-то я потерял над ним контроль. Он вылезал наружу произвольно и делал грязные вещи.

Только Вася могла утихомирить его. Правда, лишь на время. Зверь робел, когда нежные руки чесали его брюшко. И млел, когда его гладили по головке. Но, хищника невозможно одомашнить, его истинная натура всегда будет преобладать над остальными чувствами. И когда ничего не подозревающая Вася отвлеклась, Зверь накинулся её и разорвал её тело на куски.

Она лежит на каменистом берегу, под мостом, и едва дышит.

— Что ты натворил? — спрашиваю я Зверя. — Что ты сделал?

Зверь молчит и часто дышит. Он насытился ею сполна.

Я смотрю на свои руки. Они трясутся. Лицо щиплет от царапин, которые так яро оставляла Василиса. Ох, она боролась до конца. Но Зверь сильнее. Я сам не в силах с ним совладать.

Мне хочется пожалеть её, прижать к груди, но она такая измученная, такая хрупкая, что мне страшно прикоснуться к ней. По всему ее телу — синяки. Часть ее пепельных волос касаются реки.

Я поднимаю подбородок к ночному небу. Возможно, пойдет дождь, и уровень реки поднимется. Аккуратно беру ее на руки и отношу подальше от линии берега. Она такая легкая. Невесомая.

— Все будет хорошо, — шепчу я, убрав несколько окровавленных прядей с ее лица.

Зверь разбил ей голову. Он ненавидел ее. Ненавидел за преданный щенячий взгляд. За ее жалобные просьбы: «Вернись, Ваня…Прекрати, Ваня…Пожалуйста, мне больно, Ваня…». Этими словами, она постоянно напоминала ему, какое он на самом деле чудовище.