Канон Смерти (СИ) - Плотникова Александра - Страница 2

«Возвращайся ужинать», — кинул ласковую умиленную мысль белоголовый демон, все это время молчаливо наблюдавший рядом и чутко следивший, чтобы никто не дай Всетворящий, не нарушил процесс. Он встал и, беззвучно подплыв к супругу, положил руки ему на плечи. Волна изменений прошла по телу хаосита, почти до конца формируя привычное обличье молодого мужчины. Запрокинув голову, он прижался затылком к жесткой грудной броне м замер, наслаждаясь присутствием родного существа. На несколько кратких мгновений, растянувшихся а долгие часы, оба замолчали и застыли, покачиваясь на мягких шепчущих волнах вечного прибоя…

А потом шагнули в обычную реальность своего Домена, окончательно приняв привычные обличья почти людей. Их встретила супруга, мягкая, домашняя, округлая. Вечерняя синь уже опустилась на Поднебесный дворец, и свет в его залах неспешно разгорался. И был тихий ужин втроем, почти вчетвером. Дракон был тих и удовлетворен хорошо проделанной работой. Разве что глаза его еще долго горели, как два провала прямо в пылающее огненное нутро души.

За несколько тысячелетий до образования Домена Ильмер,

Хэйва, Кансианское княжество, веселый квартал столицы

В богатом борделе рожала шлюха.

И не абы от кого — от даэйра.

А потому хозяин, узнав о залете одной из своих «девочек», решил ребенка оставить на воспитание. Экзотика все-таки, богатые клиенты оценят. Даэйры, когда встают на две ноги — красотой любого человека переплюнут.

Вообще-то за залет от клиента вполне можно было оказаться на улице. Но отпрыск даэйра мог принести заведению немалые деньги и немалую славу. И Таише повезло — хозяин оказался милостив. Хотя никто не понимал, как умудрилась она понести, средства-то применялись надежные. То ли клиент был настойчив, то ли против крылатых травки никак не помогали…

Одно слово — даэйр. Явился ночью, в компании двух приятелей, уже изрядно нетрезвый и не в себе, глаза змеиные горят, как два фонаря. Потребовал себе самую выносливую красотку на всю ночь, в оплате не скупился — изумруд хозяину в руки швырнул бесценный, насыщенного темного оттенка. Сутки Таиша отсыпалась, а после начала в обмороки падать и есть, будто не в себя.

А ребенка невзлюбила еще в утробе. За то, что чуть карьеры ей не стоил. И что маялась она с ним не человеческий срок, как положено, а без малого год. И что из цветущей пышногрудой красавицы змееныш неизвестного полу (впрочем, повитуха утверждала, что будет мальчик) превратил ее в доходягу — силы жрал из матери все, какие мог.

Теперь Таиша надрывалась криком, проклиная демоново отродье, ублюдочного смеска, которого хозяин запретил ей скинуть даже когда прошли все мыслимые сроки беременности. Для таких у самих крылатых существовало презрительное слово «даррей», нечистокровный.

И когда раздался первый плач новорожденного, нет, не плач, хриплый писк, Таиша лишь поморщилась и махнула рукой:

— Уберите это с глаз моих!

И даже не взглянула на черный шевелящийся комок. Хозяин пожал плечами и отдал его двум пожилым матронам. Посетителями те давно уже не занимались, вели хозяйство. Заодно и за ребенком присмотрят. Знать бы еще, чем его, мелкого, кормить, да как растить. И сколько времени пройдет прежде, чем он себя окупать начнет. А то вдруг не по средствам игрушка, и проще обратно даэйрам его подбросить? Сами разберутся, прибить его или воспитывать.

Но хозяин все-таки решил рискнуть.

Так началась жизнь детеныша — в одеяльном гнезде, в одной из дальних комнат веселого дома, куда посторонним ходу нет. Он лежал маленьким, не больше обычного младенца, странным клубочком, взирая на людей огромными золотыми глазами, а те с любопытством рассматривали его.

— Надо же… — удивленно бормотал хозяин борделя. — Какое чудо природы…

Детеныш оказался бескрыл. И напоминал вовсе не ящера, а скорее, пухленькую чешуйчатую собачку с чуткими подвижными ушками и короткими усиками на забавной мордочке. Никаких рогов и шипов, чешуйки были мягкими и нежными и блестели, как черный металл, покрытый тонким золотым напылением.

«Мама? — родился в головах людей четкий мысленный вопрос. — Папа? Где?»

Даэйрский ребенок оказался телепатом. Он раскрыл пасть, уже полную маленьких треугольных зубок, и требовательно чирикнул.

Что они могли ему ответить? Что он ни разу не сдался ни матери, ни, тем более, отцу ни разу не появившемуся за это время? Соврать? Кому — маленькому телепату, который сходу распознает любую ложь просто потому, что никто из них не умеет прятать свои мысли?

Пристальный золотой взгляд переходил с одного лица на другое.

А потом малыш и вовсе отвернулся от людей, лег и перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Его не привлекало ни парное мясо, ни теплое густое молоко — не материнское ведь. Он часами лежал неподвижно, и только слабо поднимающийся круглый животик давал понять, что он еще жив. Матроны жалели детеныша. Хозяин веселого дома махнул на него рукой — сдохнет так сдохнет. Другого живого товара полно, и товар этот ухода хоть и требует, но взамен деньги приносит.

Ему не дали даже имени, так и называли дарреем. Потом одна из матрон удачно укоротила словечко, стала звать слабеющего с каждым днем детеныша просто Реем. Приросло.

Таиша плевать на него хотела. Она не то, что не приходила взглянуть на сына, она легко забыла о его существовании сразу, как только пропало ненужное молоко. Он это слышал, хоть связь с непутевой матерью и таяла все быстрее. Слышал и не хотел жить. Молоко добровольные няньки вливали силком прямо в пасть, меняли под ним служившие подстилкой старые простыни, как умели, рассказывали сказки. Рей наотрез отказывался расти и из пухлого даэйрского младенца превратился в отощавший скелет.

Но любому сыну неба не так-то просто умереть — природа щедро одарила их жизненной силой. И спустя несколько месяцев, Рей все-таки поднялся на тонкие, как спички, подгибающиеся лапы. Вот только светлая чистота ушла из взгляда. Он стал сумрачным, почти звериным. Няньки невольно начали бояться смотреть ему в глаза. Им казалось, что этот маленький хищник ждет случая попробовать горячей крови. Они даже догадывались, чьей.

Детеныш смирился с собственной ненужностью самым близким для него существам. И доверять странным чужим двуногим, разбившим его мир в первый час жизни, больше не хотел.

Зато решил жить. Назло.

Он стал есть. Много есть и быстро расти, не спеша при этом показывать, что способен говорить человеческим языком. Мало ли, что решат эти странные двуногие. С няньками, матушкой Нэртой и матушкой Толой, он вполне успешно общался с помощью образов, их единственных признавал терпимыми и позволял себя гладить. Всех остальных обитательниц веселого дома, приходивших к нему, при любой попытке дотронуться чувствительно тяпал за пальцы. Мог бы и откусить, но тогда с ним точно что-нибудь сделают.

Не покидая комнат своих нянек, Рей внимательно слушал, что происходит во всем доме. Слушал и составлял свою, очень узкую и странную, картину мира, ограниченного стенами веселого дома и мутным непонятным «снаружи», которое он никогда не видел — в комнатах матушек не было окон, только узкие лазы-продувы, чтобы не застаивался воздух.

Мир Рея был полон запахов: от тонких и терпких ароматов благовоний и духов до странного, порой тяжелого и удушливого запаха вечно спаривающихся разумных. Постоянно плавая в этой смеси, будоражившей его чуткий нюх, он и не подозревал, что сам от природы пахнет, как шкатулка торговца пряностями — имбирем, корицей, гвоздикой.

«Зачем они это делают постоянно?»

Этот вопрос частенько занимал его любопытство, ведь мысли обитателей дома крутились только вокруг спаривания. Маленький даэйр готов был решить, что ничем иным двуногие заниматься не хотят и не умеют. Кроме спаривания они думают разве что только о том, как поспать, поесть, навесить на себя побольше побрякушек, ну и справить естественные надобности. Еще иногда приходящие клиенты вспоминают каких-то «жен» и почему-то очень не хотят, чтобы те узнавали, куда они ходят. Этими темами круговорот мыслей в доме и ограничивался. Слушать одно и то же малышу вскоре надоело, и он научился отгораживаться от этого беззвучного вала одинаковой информации, усилием воли не слышать и не слушать скучную ерунду.