Ставка на выбывание (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна - Страница 22

— Твоя адвокатша даже вещи не дала мне собрать. Привезла и закинула сюда. Как… как игрушку. Так нельзя. Я даже не могу себя в порядок привести. У меня ничего с собой нет, мне даже переодеться не во что. Мне нужны мои вещи.

— Я смотрю, ты пока обошлась. — Охватил взглядом ее фигуру, спрятанную под его футболкой.

— Думаешь, мне это приятно?

— Ольга выполнила мой приказ, только и всего. Это закрытая территория, в поселок просто так не въедешь, и ты это знаешь. Поэтому здесь безопасно. Я не стал просить кого-то собирать твои вещи. Подумал, что тебе это будет не очень приятно. Завтра сама определишься, что тебе нужно. Поедем и все соберем.

— Ты со мной? У тебя найдется для этого время?

— А я в отпуске, у меня теперь времени полно.

— Скажи мне, зачем тебе все это надо? Возиться с девушкой, которая тебя откровенно отвергает? — В ее голосе сквозила намеренная колкость.

Наверное, она хотела его этим оттолкнуть.

— Все б так отвергали. Как ты меня.

Румянец ударил ее по щекам.

— Я не про секс.

— Я тоже.

— Как ни странно.

— А ты задаешь такие прямые вопросы в надежде, что я не отвечу или прикроюсь чем-нибудь? Я-то отвечу, а ты готова принять ответ? Кажется, нет. Тогда к чему спрашивать? Чтобы к явному смыслу прибавить еще какой-то смысл? К сказанным словам еще какие-то слова? Еще и еще, и еще? Чтобы под этим нагромождением смыслов и слов похоронить очевидное? А Минздрав предупреждает… — с раздражением ответил он и содрал с пачки сигарет хрусткую пленку. Закурил и после короткой затяжки пустил дым в сторону. — Я люблю цифры и формулы, с ними мне проще, чем с людьми. С людьми мне труднее, но я научился быть разговорчивым. Человек — это тоже формула. У каждого свои законы, и люди очень редко их нарушают.

— Я тебя поняла.

— Сомневаюсь. Знаешь, какая ложь самая трусливая?

— Какая?

— Самому себе.

Маша покусала губы и вдруг спросила:

— Знаешь, почему я не люблю театр?

— Почему?

— Вот смотришь ты спектакль, актеры на сцене играют жизнь. Драму, трагедию, страсть, любовь или ненависть… они плачут или смеются… Мы, вроде бы, сопереживаем. Но вот спектакль заканчивается, зритель выходит из зала, и единственное, что его волнует — это желание побыстрее забрать из гардероба свое пальто, — умолкла на момент, почему-то поменявшись в лице. — Сегодня я себя чувствую… как то… пальто. Думаешь, я не поняла, что происходит? Кому нужна какая-то цветочница? Никому. Если только цветочница не спит с Бажиным.

Он едва уловимо напрягся в плечах. Как будто вмиг сделался жестче.

— Ты не представляешь, как я рад, что ты мне это сказала и что ты это понимаешь. Потому что оправдываться, я точно не буду, но и врать, что произошло какое-то глупое недоразумение, как-то тоже не по мне. Спектакль отыгран, актеры наказаны. — Глубоко затянувшись, задержал дым в легких, и выдохнул. Поймав Машкин взгляд, закаменел, как перед фотографом, будто позволяя получше себя рассмотреть.

Из этого секундного оцепенения его вывел телефонный звонок.

— Да, Николай Николаевич.

— Извини, что так поздно.

— Ничего страшного.

— Я согласен.

— Отлично.

— Это будет война.

— Я очень хочу ее выиграть.

— Как вернешься, свяжись со мной.

— Обязательно. — Убрал сотовый подальше, будто уверенный, что больше никто не позвонит. Вытряхнул из пачки на стол колоду карт.

Мария смотрела на него внимательными глазами, чуть наклонив голову набок. Виталий обладал магнетическим обаянием. Действительно. Никогда не улыбался невпопад и умел слушать. Но слышал ли? Ее он, кажется, не слышал. Все, что она пыталась ему объяснить, уходило будто в пустоту, потому что принимал он все с равнодушием, каким обладают хирурги. Невольно вспомнился тот разговор про сигареты и две затяжки…

— Да, Маня, вот такая я безвольная тварь, сегодня буду курить до конца, — сказал он, словно поймав ее на мыслях.

Маша смутилась, и это смущение встало комом в горле, который понадобилось чем-то срочно протолкнуть.

Она всегда избегала общения с людьми, которые могут заглянуть в душу чуть глубже, чем все остальные. А таких мужчин она избегала с двойным старанием. Поэтому так боялась Бажина — рядом с ним все ее женское существо звенело тревогой и стремилось плотнее запахнуться, закрыться, затянуться в безопасный кокон. Но вопреки здравому смыслу сама же и совершала парадоксальные поступки — поступки обратные собственной логике. Вот как сейчас…

Вместо того, чтобы держаться от Виталия подальше и замолчать, Маша поднялась с места, подошла к нему, уселась поближе. Как можно ближе.

Коснувшись голым коленом его бедра, уткнувшись носом в его плечо.

— Почему ты меня не слышишь? — выдохнула в кожу. Возможно, чтобы слова проникли сквозь поры и вошли ему в кровь. Возможно, так он ее, наконец-то, услышит.

— Я тебя слышу. Может быть, даже лучше, чем все остальные.

— Не слышишь. Даже не представляешь, как я себя после всего этого чувствую, — хрипло выдыхала. Говорить становилось все труднее.

— Я представляю. — Мягкими точными движениями начал выстраивать первый ряд карточного домика.

— Представляет он… Откуда тебе знать? — зло усмехнулась, а он двинул к ней бокал с коньяком. Она схватила его и сразу отпила несколько мелких глотков.

Понизив голос, Бажин медленно заговорил:

— Сначала все тебе казалось чьей-то злой шуткой… — приостанавливался, когда ставил две карты вместе, — неудачным розыгрышем… ты вообще не верила, что все это происходит с тобой. Разве ты можешь в такое вляпаться? Потом тебя накрыл шок… пришло осознание реальности происходящего. Появился страх… холодный липкий страх… потом стало горячо… от бессильной злости…

Слезы у Машки сами полились, как будто их растопил коньяк. Или Виталькины слова. Бессильная злость… Все правильно… Говорят, злость сил прибавляет, а у нее сил не было, все из рук валилось, и сжато было внутри тугой пружиной — от ощущения своей полной беспомощности.

— Но самое страшное… — продолжил Виталий, — это бессилие… которое рвет тебя на куски… за то, что гробят твою жизнь… просто потому… что кто-то так захотел. Просто кто-то так решил за тебя… — мягко говорил он, глядя на свои руки, а Машку почему-то от его слов затрясла лихорадка, — … а ты ничего не можешь с этим поделать… потом отчаяние… которое ставит тебя на колени… отупение… покорность… когда ты делаешь все, что от тебя хотят… или готов сделать…

Маша снова глотнула спиртное. То ли глоток оказался слишком большим, но на этот раз коньяк не прошел легко, а обжег, с трудом прокатившись внутрь; все съеденное и выпитое тошнотворно встало у самого горла.

Скривившись, Мария вытерла ладонью влажные губы.

— Давай, Маня, скажи, что это я во всем виноват. Скажи, Бажин, сука ты такая, это все из-за тебя. Давай поругаемся.

— Отстань. — Отвернулась и начала плакать сильнее.

— Давай. А то как мы сексом будем заниматься, если я тебе враг. И не только я. Все вокруг враги, да, Маня? Вокруг одни враги, — посмеялся он и обнял ее с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть и она растворится в нем вся без остатка.

Глотая слезы Маша тихо замерла в его руках, а он гладил ее спину, вдыхал запах волос и целовал заплаканное лицо…

ГЛАВА 13

— Добрый день, Виталий Эдуардович, а я без вас даже кабинет не открывала. Не знала, как скоро вы будете, — приветствовала секретарша стремительно вошедшего в приемную Бажина.

— Добрый. Нашла, что я просил? — Остановился у стола, не спеша проходить к себе.

— Да, конечно. Здесь все по тому заседанию. Все, что было в архиве. — Ирина поднялась, чтобы отнести подготовленные документы в кабинет, но Бажин выхватил у нее из рук папку и принялся с интересом листать содержимое. — Это все?

— Да. — Распахнула перед ним дверь.

— Точно? Может, ты что-то пропустила?

— Нет, я точно ничего не пропустила.

— Это прекрасно. — По лицу Виталия расплылась медленная улыбка. — Срочно ко мне Мелеха и Маслова.