Кровь (СИ) - Альбин Сабина - Страница 52

Мужчина с размаху опускает свой мощный кулак на столешницу — комната наполняется оглушительным звоном:

— С меня довольно! Я больше не намерен терпеть…

Женщина насмешливо и дерзко перебивает:

— И что же Вы сделаете, мне интересно?

Мальчик начинает потихоньку всхлипывать. Взбешенный отец обрушивается на гувернантку:

— Миссис Оуэнс, немедленно уведите его в детскую. Пусть посидит без ужина, если не умеет себя вести за столом. Думаю, Вам стоит больше времени уделять вопросам этикета. Займитесь этим сейчас, раз у Вас не нашлось времени раньше!

Мальчик всхлипывает всё сильнее. Серая гувернантка дрожащими руками откладывает салфетку. Молодая хозяйка возражает со сталью в голосе:

— Нет, миссис Оуэнс, Вы никуда не пойдете, пока не поужинаете, как полагается! И Бобби тоже! Ребенок не должен страдать из-за самодурства отца.

«Самодур» моментально вскакивает, но в этот момент газ, мигнув, окончательно гаснет. Бобби заливается плачем. Столовая мгновенно погружается в синюю тьму. Аспидные тени хаотично мелькают туда-сюда. Сквозь детский плач слышен возмущенный мужской голос: «Да что здесь, вообще, происходит?! Катарина!»

Горничная поспешно вносит зажженный канделябр, но сейчас же неведомая сила распахивает все окна. Дребезжит и бьется стекло, завывает порывистый ветер. Свечи гаснут, не успев ничего осветить. В сумятице звуков лишь один звучит неизменно и безысходно — отчаянный детский плач.

— Дайте мне этого ребёнка! — громыхает в ярости хрипловатый бас.

И тут воздух пронзает звенящая тишина, недосягаемая для слуха высокая нота, накрывающая беззвучным, но оглушительным раскатом эту безумную ночь. Как в сумрачных глубинах немого кино движутся чьи-то бессловесные тени. Не издавая ни звука, треплет занавески беснующийся ветер, без звона, без грохота валятся со стола приборы и блюда, разбиваясь вдребезги о глухой пол.

И в этом зачарованном царстве необъяснимой тишины откуда-то издали льется тонко-тонко, пронзительно-нежно женское пение на непонятном языке. Оно плывет мимо оторопелых теней, мимо всплеснувших рукавами занавесок, мимо хаоса ночи в мягкую тьму.

Фигура женщины, удивительно яркая, словно сияющая изнутри, как жемчуг сияет перламутром, мелькает в проёме дверей, проходя мимо столовой по коридору. Тёмные тяжелые косы высокой короной венчают её царственно гордую голову.

И как только видение скрывается, сразу спадает оцепенение безмолвия. На столовую обрушивается громовой шквал, какофония звуков. Истерические голоса людей перекрывают друг друга, сливаясь в паническую неразбериху, усугубленную адской темнотой и завыванием одичавшего ветра.

— Свет! Свет! Наконец-то свет!

Какая-то зыбкая зарница разливается по нижним краям распахнутых окон.

Мужская тень перекрывает проём окна и судорожно отшатывается:

— Нет! Нет!

А снизу уже летят беспорядочные вопли. И яркие искры, и алые языки. С гулом и треском пламя врывается в двери. В полыхающем реве стихии тонут истошные предсмертные крики. Растворяется детский плач…

***

— Ogenj je uničil okrašenost, notranjost, streho. Je zgorelo vse, kar je lahko. Od takrat niso stolp obnovili, (Пожар уничтожил отделку, интерьеры, кровлю. Сгорело всё, что могло гореть. Башню с тех пор так и не восстановили.) — Даниель трагическим голосом завершает рассказ и эффектно замолкает

Бэла задумчиво и печально:

— И люди погибли?

— Ja, lastniki in nekaj služabnikov. (Да, хозяева и несколько слуг.)

Бэла тяжело вздыхает:

— Опасная леди! И что же она поет?

Даниель только пожимает плечами.

Бэла, глядя на портрет:

— Может, вот это: «Мортэ акцепта, рэгрэдиар».

Даниель с сомнением:

— Ne zdi se tako. Tega prevod je: «Ko sprejel bom smrt, se bom vrnil». Mislim, da so to dodali glede na legendo o duhu. Ker slika je bila narisana ne v devetem stoletju, a veliko kasneje. (Не похоже. Это переводится: «Смерть приняв, я вернусь». Думаю, это добавили, учитывая легенду о призраке. Картина ведь была написана не в IX веке, а намного позже.)

Но заметив разочарованный взгляд Бэлы, Даниель поспешно добавляет:

— Ampak je bila narisana iz originalne freske. Torej, podobnost verjetno je. V bistvu, Katarina je zanimiva oseba, vendar je komaj povezana z zgodbo Gromova, (Но написана с оригинальной фрески. Так что портретное сходство, наверное, присутствует. Вообще, Катарина интересная личность, но вряд ли она имеет отношение к истории с Громовым.) — подытоживает он.

Бэла осторожно предполагает:

— А не может быть, что эта Катарина и невеста княжича, сына Невара — это один и тот же человек?

— Torej, v resnici te zanima nevesta knežjega sina? Ona je tudi bila v tvojih sanjah? (Значит, на самом деле, тебя интересует невеста княжича? Она тоже была в твоих снах?)

— Да, и убивала себя. Дважды.

Даниель глубокомысленно повторяет:

— Dvakrat… (Дважды…)

***

Доктор Пеклич возбужденно расхаживает по смотровой площадке:

— Nimate pojma, kako dragocena je ta informacija za mene! Prosim Vas! (Вы не представляете, насколько, ценна для меня эта информация! Прошу Вас!)

Драган, спокойно стоящий в центре площадки рядом с колодцем подъёмника, следит за доктором без тени волнения. В ответ на эмоциональную тираду он лишь слегка прикрывает глаза, как бы обдумывая просьбу доктора. Наконец он коротко кивает, и доктор, облегченно вздохнув, начинает торопливо рыться в карманах пальто:

— Imam z mano… (У меня есть с собой…)

— Ni treba, doktor, (Не нужно, доктор.) — Драган держит в руке серебряный нож.

Доктор замирает на месте, устремив глаза на руки Драгана, и даже задерживает дыхание, словно боится упустить какую-либо, хотя бы и самую незначительную деталь происходящего. Медленно сняв перчатку с левой руки, Драган поднимает на доктора свои холодные прозрачные глаза и прикладывает сияющий клинок к обнаженной ладони. Бледная кожа мгновенно чернеет и обугливается. Драган отнимает нож — поперек ладони тянется широкий безобразный ожог, сочащийся тёмной кровью.

Глаза доктора завороженно расширяются. Несколько секунд он просто безмолвно взирает на чёрную рану и серебряное лезвие. Очнувшись, он произносит хрипловатым голосом:

— Dovolite mi… (Позвольте мне…) — и протягивает руку к ножу.

Драган всё так же спокойно передает доктору оружие. На бесстрастном лице вампира нет и следа страдания, лишь льдистые глаза кажутся чуть прозрачнее.

Доктор бессмысленно вертит в руках нож Драгана, машинально проговаривая свои мысли:

— Srebro… (Серебро…)

Сжав рукоять пальцами, он делает несколько резких движений кистью, как бы прицеливаясь. Драган одобрительно вскидывает брови, и доктор с размаху швыряет клинок в лицо вампиру.

Драган стремительным и лёгким движением руки невозмутимо перехватывает серебристую молнию летящего ножа и неторопливо убирает его назад в ножны.

Вечер

На дворе вечереет, но всё ещё довольно светло. Бэла спешит надеть перчатки. Даниель поднимает воротник куртки. Снег под ногами скрипит по-морозному звонко. Пара направляется к административному корпусу, негромко переговариваясь по пути.

Недалеко от часовни их перехватывает озабоченная Лиза:

— Where has everyone disappeared? I guess it’s time to go back to the village, isn’t it? It’s getting dark! (Куда все запропастились? Разве не пора возвращаться в деревню? Уже темнеет!)

— Don't worry, the vampire won't get up until it’s midnight, (Не волнуйся, до полуночи вампир не поднимется.) — обстоятельно поясняет Даниель, — He hasn't recover yet. But if he had some black powder… (Он ещё не оправился. Вот если бы у него был чёрный порошок…)

Лиза, не дослушав, досадливо отмахивается от его слов:

— Well, I'm not worried about vampires. I just don’t fancy the idea to spend one more night in the middle of nowhere. (Да я и не волнуюсь о вампирах. Просто не хочу застрять в этой глуши ещё на одну ночь.)

Бэла недоуменно нахмуривает брови. А Даниель, очевидно, доволен услышанным: