Кровь (СИ) - Альбин Сабина - Страница 29

На пути преступника вырастает здоровенный детина и наносит ему удар лбом по переносице. К удивлению верзилы, удар не произвел на противника эффекта. Зато у самого великана из носа фонтаном хлынула кровь, густо забрызгивая всех окружающих и в первую очередь вампира. Вздрогнув, силач валится лицом вниз, подминая под себя зажатого в людских тисках противника. Напирающая толпа сбивается кучей вокруг поверженного гиганта, а мостовая под бесчисленными мельтешащими ногами истекает вязкой кровью.

Голос Драгана: «Я почувствовал, что слепну. Кровь рухнувшего на меня верзилы попала мне в глаза и даже в рот. Тело, заледеневшее на дневном свету, отказывалось повиноваться. Я провалился в холодную бездну.

Сознание вернулось ко мне только в крепости. Памятуя о моем диком нраве, а именно о том, как я, не шевельнув и пальцем, уложил местного Голиафа, добрые горожане засадили меня не в застенок, а в глубокий, как колодец, карцер, устроенный посреди крепостного двора. Через решетку, закрывающую выход, на меня почти беспрепятственно лился беспощадный солнечный свет. Учитывая, как мало одежды осталось на мне, я ожидал, что буду уничтожен, если не сегодня, то уж точно завтра».

***

По голому крепостному двору идут двое. Один из них пожилой и слегка грузный мужчина. На нем официальное чёрное платье. Ведет он себя, как гостеприимный хозяин. Второй — суховатый господин лет сорока. Пурпурно-алая накидка, подбитая горностаем, и массивный золотой медальон на груди свидетельствуют о богатстве и знатности.

Радушный хозяин — очевидно, начальник крепости, подобострастно гнусит:

— Вот, господин! Если Вашей Милости будет угодно, мы можем вытащить его наверх.

Оба останавливаются у решетки карцера. На дне скрючилась безжизненно бледная фигура. Хотя на пленнике не видно явных тяжелых ран, он заметно ослаблен. Тусклая кожа чрезвычайно суха и кое-где уже покрыта синеватыми трещинами.

Дворянин, задумчиво рассматривая преступника:

— Говорите, удары дубины и даже кнута не причинили ему никакого вреда?

Начальник пожимает плечами:

— Я не медик, в конце концов, но насколько я могу судить…

— И сколько он сидит здесь?

— С утра.

— Всего лишь с утра и уже в таком состоянии, — пленник определенно вызывает интерес у знатного гостя.

Начальник же никак не реагирует на последний комментарий собеседника.

Наступив ногой на решетку, сухопарый господин обыденным тоном:

— Вы были правы, уважаемый, этот… — прочищает горло, как бы подбирая слово, — субъект заинтересовал меня. Что ж… Полагаю, пять монет уладят дело. Я пришлю за ним своего человека.

Глаза собеседника вспыхивают, но он поспешно отворачивается и отвечает как бы нехотя:

— Я всегда готов служить Вашей Милости, но весь город жаждет увидеть, как этого негодяя вздёрнут на виселице…

Дворянин, нисколько не взволнованный таким ответом, даже не поднимает глаз от решетки карцера. Он звонко постукивает по ней своей изящной сафьяновой туфлей, но скрюченная фигура на дне остается мертвенно неподвижной. Наконец он обращается к собеседнику:

— Прекрасно понимаю Ваши затруднения и прекрасно знаю, как Вы умеете их решать. В застенках крепости немало безымянных бродяг, чья судьба никого не взволнует, — помедлив, он бросает мимолётный взгляд на начальника крепости, — Впрочем, за лишнее беспокойство — семь монет. Это последнее предложение.

Господин в алой накидке отходит от решетки карцера и со скучающим видом обводит взглядом крепостной двор. Его собеседник изображает на лице борьбу чувств и с глубоким вздохом изрекает:

— Ваша Милость всегда были так добры ко мне. Как я могу отказать Вам? Готов служить Вам даже ценой собственного благополучия.

Дворянин довольно холодно принимает эти изъявления преданности. Непринужденным лёгким движение он достает кожаный кошель, начальник тюрьмы поспешно и неуклюже прячет вознаграждение в складках своего чёрного одеяния и удовлетворенно кивает. На лице сухопарого мужчины проскальзывает нечто, похожее на улыбку. Но его тонкие черты лишь сильнее заостряются, не выражая ни радости, ни тепла. Желтоватые глаза бросают в сторону карцера ещё один цепкий зловещий взгляд, и обладатель алой накидки покидает крепость в сопровождении услужливой чёрной хламиды.

***

Во двор обширного поместья вкатывается телега. Исполинского вида малый, бросив поводья, спрыгивает на землю. Не смотря на поздний час — небо уже совсем погасло — двор полон людей: кто-то спешит затворить ворота, кто-то подбегает к утомленной лошади, кто-то пытается снять с телеги поклажу. Навстречу прибывшему выходит солидный мужчина в сопровождении слуги, освещающего ему путь фонарем:

— Хозяин приказал это на задний двор.

Исполин, молча кивнув, без особых усилий взваливает обернутую дерюгой громоздкую поклажу на плечи и направляется куда-то во тьму. Управляющий, припомнив что-то ещё, окликает уходящего:

— Божа!

Великан оборачивается.

— Приказано караулить до утра. Дорка принесет тебе ужин.

Снова молчаливый кивок, и человек с поклажей скрывается за углом беленого дома.

***

Утро пробивается первыми лучами из-под высоких сквозных сводов на вершине местной колокольни. Сияет прозрачное небо. Задний двор ещё погружен в тень, но солнце уже начинает скользить по краю мрачного закоулка. Это небольшая мощеная площадка, со всех сторон окруженная постройками. В окружающих стенах не видно окон, лишь у самой земли выделяется пара окованных железом дверей, да пара крошечных зарешеченных проёмов. Во двор ведут тяжелые ворота с небольшой дверцей. Посреди двора высится необъятный чугунный столб. Рядом с ним, всё равно как чугунный истукан, стоит без движения исполинский Божа. У его ног — покрытая дерюгой, накануне привезенная ноша.

Скрип двери, гулкие шаги. Перед Божей встает сухопарый господин с цепким взглядом желтоватых глаз. Он одет не так роскошно, как в крепостном дворе, но по-прежнему богато и изящно. Божа, повинуясь безмолвному приказу, сдёргивает дерюгу. Глазам открывается массивный тёмный ящик, на первый взгляд, как будто бы стальной. Господин меланхолично стучит носком заостренной туфли в бок ящика. Изнутри доносится слабый шорох и звон. На лице хозяина мелькает удовлетворенное выражение, жёлтые глаза загораются хищным огоньком:

— Отопри!

Божа снимает с петель ящика навесной замок и, легко оторвав груз от земли, вытряхивает его содержимое. Из ящика на камень мощеного двора, катится, звеня цепями, нечеловечески скрюченная фигура — туго скованное тело, сплошь покрытое обширными чёрными ожогами. Там, где цепи плотнее прилегают к коже, образовались глубокие некрозные борозды. Пленник скукоживается, пряча лицо от надвигающегося света. Слышен его слабый сдавленный стон, больше похожий на хрип.

Дворянин, расслабленно прохаживаясь по двору, внимательно поглядывает на пленника, и на лице его заметно странное выражение то ли любопытства, то ли насмешливого презрения:

— Как тебе мой экипаж? Даже король Богемии не разъезжает в серебряной карете. И твои узы тоже из чистейшего серебра. Надеюсь, ты по достоинству оценил столь широкий жест?

Извивающаяся фигура на земле, никак не реагирует на глумливые слова, лишь продолжает бессмысленно корчится, звеня своими цепями.

— Придется привыкнуть к нашему скудному комфорту, — обводя взглядом двор, — здешние застенки слишком мрачны, пожалуй. Вот единственное подходящее солнечное местечко.

Останавливается у чугунного столба:

— Что ж… Жду от тебя взаимного благоволения.

Пленник продолжает игнорировать всё сказанное.

Хозяин жестом приказывает Боже — «подними». Слуга хватается за цепь и дёргает её вверх. Издав страдальческий вопль, скованный пленник обращает на дворянина лицо, испещренное язвами ожогов. Глаза мученика блестят всё ещё остро и льдисто. Поймав взгляд знатного господина, они становятся как будто бы глубже и прозрачнее. Дворянин на мгновение чуть склоняется в направлении пленника, но, моргнув, резко выпрямляется и отворачивается: