Красные стрелы - Шутов Степан Федорович - Страница 21

Но в Краской Армии действовал принцип «Трудно в учении, легко в бою».

Часто у нас проводились и ночные занятия. Тогда было прохладнее. Но темнота вызывала другое неудобство — появлялась опасность нападения скорпионов, фаланг.

Помню, как-то вечером в моей палатке шло совещание командиров. Все было спокойно. Вдруг вскакивает командир роты старший лейтенант Овчаренко и кричит:

— Ой, лишеньки! Ой, укусила! Правый бок отнимается.

Все бросились к пострадавшему. Один из командиров заметил фалангу.

Мне уже приходилось видеть, как поступали жители в таких случаях. Поэтому, недолго думая, в месте укуса я сделал бритвой два разреза крестом и выдавил кровь. Потом прижег рану спиртом.

Позже «встречи» со скорпионами стали довольно частыми, и многие поневоле сделались «хирургами».

Однажды к нам в лагерь пришел старый туркмен. Сказал, что хочет видеть командира. Я вышел на плац, где он стоял в окружении танкистов.

— Товарищ командир, — туркмен приложил обе руки к сердцу и отвесил поклон. — Я кольхос, болшая кольхос — понимай?

— Понимаю.

Туркмен сообщил, что его прислали односельчане. В песках водятся ядовитые, очень опасные змеи, и колхозники сочли нужным предупредить нас.

— Смотри, — он вытянул из-под халата убитую змею. — Надо покажи фсем, фсем, — обвел он вокруг себя рукой.

— Спасибо, — крепко жму руку старику. — Передайте колхозникам нашу горячую благодарность.

Туркмен обещает передать мои слова, но не уходит. С минуту молчит. Затем, испытующе взглянув на меня, быстро машет руками и принимается жужжать.

— Самолет, что ли?

— Нет. Ожидай ветер, — говорит старик. — Больно шибко…

— Знаем, — отвечаю ему. — Нам сообщили сводку погоды. Мы не боимся ветра. Танкисты учатся воевать в любых, самых трудных условиях.

— Корош, — соглашается туркмен. И, приложив руку к сердцу, откланивается.

Не было ни гроша — и вдруг алтын! Около месяца не получал писем, а тут неожиданно приносят целых три. Все приятные.

Директор совхоза из Дворца приглашает «хоть на денек» навестить сестру и заодно посмотреть его хозяйство. Пишет, что урожай ожидается хороший, удой молока рекордный и приплод высокий. Хозяйство соревнуется за республиканское переходящее Красное знамя.

Мария Филипповна зовет к себе. Просит: «Обязательно приезжай».

Из Молдавии пришла весточка от Саши Киквидзе. Его танковый батальон стоит у самого Днестра. Река ему нравится, но Кура все-таки лучше и больше. На целых сто четыре километра длиннее! «Голубоглазый эскулап», так он называет свою жену-врача, подарила ему маленькую грузинку.

Киквидзе заканчивает письмо тоже приглашением: «Отпуск бери и со всей семьей валяй к нам».

Зашел к врачу. Показываю ему письма:

— Как думаешь, — спрашиваю, — чье предложение принять?

— Чепуха! — машет он рукой. — Лучше на курорт езжай. В Сочи или Ялту. Полтора года ты у нас, а еще ни разу как следует не отдыхал!..

— За своим здоровьем лучше следи, — отшутился я. — Рабочий день давно кончился, домой пора, нечего тут штаны протирать. И не забудь: завтра воскресенье, после обеда жду на партию в шахматы…

Время позднее, а уходить из части не хотелось. По пути к дому я много раз останавливался.

На нашем стадионе заядлые футболисты гоняли мяч. Возле умывальника кто-то усердно занимался туалетом, наглаживал гимнастерки, пришивал воротнички. На эстраде собрались хористы и под аккомпанемент баяна разучивали новую песню. На лужайке, под деревом, группа танкистов смеялась над свежим номером «Крокодила».

Свернул на дорожку, ведущую к воротам. Впереди, понурив голову, руки за спину, прогуливался плечистый танкист. Я попытался со спины угадать, кто это. Иванов? Нет. Тот меньше ростом и уже в плечах. Может быть, Костомаров? Но Сергей не любит одиночества. Неужели он собирается «улизнуть» без увольнительной? Я тут же отогнал это нелепое обвинение. Наш батальон передовой и по успеваемости в учебе и по дисциплине. У нас вообще не было ни одного случая нарушения установленного порядка, тем более самовольной отлучки.

А пока я размышлял, танкист повернулся и все так же — взор в землю — пошел мне навстречу. Алмазов! Как же я не узнал одного из лучших механиков-водителей?

— Что-нибудь случилось?

Танкист вздрогнул от неожиданности, поднял глаза, сразу подтянулся:

— Ничего не случилось, товарищ капитан. Просто задумался.

— О чем же? Может, посвятите меня, если это не секрет, если здесь не замешана девушка.

Танкист слабо улыбнулся, отрицательно покачал головой:

— Какие у меня секреты, товарищ капитан! Просто после сегодняшних занятий по тактике не все в голове уложилось.

— А что такое? Ну-ка давайте присядем, — указал я на ближайшую скамейку.

Алмазов опустился рядом со мной и задумался, собираясь с мыслями. Потом поднял голову:

— Вот вы сегодня, товарищ капитан, рассказывали нам насчет форсирования реки. Когда я слушал вас, все было ясно, и пример привели понятный, ничего не скажешь. А уже после занятия я подумал: не всегда же будут благоприятные условия. Ну, а если, допустим, не окажется ни табельных переправочных средств, ни подручных? Что тогда? Значит, наступление сорвется?

Я слушаю и радуюсь. Приятно сознавать, что бойцы наши воспринимают изучаемый материал неформально, а творчески. Такие станут отличными специалистами.

Пока я беседую с Алмазовым, рассказываю о возможных неожиданностях в бою и инициативе танкиста, то и дело слышно:

— Разрешите присутствовать.

К нам подсаживаются новые и новые бойцы, в беседу включаются новые голоса. Оглянулся: собралось уже человек тридцать…

Домой я пришел далеко за полночь. Устал, но был счастлив.

Хотя и воскресенье, я встал рано. Побрился, надел форму и вышел посмотреть, как начался выходной в части.

День был солнечный. В небе ни облачка. Жара уже давала себя знать.

Соседи мои были чем-то встревожены. Особенно это заметно было по жене секретаря партбюро Кошелева. Всегда аккуратная, следившая за собой, сейчас она стояла в старом халатике, заспанная, непричесанная.

— Мария Никитична, добрый день, — поздоровался я. — Кошелев не собирается в часть?

— Его уже вызвали, — она подошла ко мне и тихо, полушепотом добавила — Война, говорят, началась…

Я поспешил в батальон.

Дневальный докладывает:

— Все в порядке. За ночь никаких происшествий не случилось. — И тоже по секрету: — Слухи ходят про войну, товарищ капитан. Но я думаю: провокация это! Сами знаете, всякие тут шаманы…

Со всех ног несусь в штаб. Дежурный срывающимся от волнения голосом сообщает горькую правду:

— Фашистская Германия без объявления войны вероломно напала на нашу Родину. На рассвете гитлеровские самолеты бомбили Минск, Киев, Севастополь.

Уши слышат, сердце не верит. Неужели война? Какие только меры не предпринимали наша партия, правительство, чтобы избежать кровопролитной войны! А она все-таки вспыхнула…

Минск бомбили!.. Родной мой город. И Киев! Как-то там Мария Филипповна? Сколько горя принесет ей война! В Киеве и моя семья. Жена, дети. Галя все собиралась переехать ко мне, но из-за болезни матери так и не смогла выбраться…

Горькие мысли прерывает Кошелев. Он подходит и говорит с деланным спокойствием:

— Надо созвать митинг, — голос, однако, выдает волнение секретаря.

— Правильно, — поддерживаю его. — Всех собирай. И семьи…

Радио передает заявление правительства. В нем звучит твердая уверенность в победе.

У репродукторов весь батальон. Я смотрю на бойцов. Постепенно их лица светлеют. Они понимают: предстоит трудная борьба, враг силен, но победим мы.

Митинг был коротким. На трибуну один за другим поднимались рядовые, командиры. Вот выступает жена ротного Аня Овчаренко. Глаза ее воспалены от слез.

— Товарищи! Мы, женщины, просим, чтобы и нас, способных держать оружие, призвали в армию. — Она протягивает секретарю партбюро Кошелеву тетрадный лист: — Тут список пожелавших добровольно идти на фронт. Мы заявляем Гитлеру: «Настал твой черный день. Ты посеял ветер — пожнешь бурю!»