Рук (ЛП) - Харт Калли - Страница 2

— Кристофер поцеловал меня в щеку, что обозначало, что он любит меня. Ему было шесть лет, и он знал, что умрет. Ребенок не должен... Господи, ни один ребенок не должен приходить к этому пониманию. Это просто не честно.

Хэтэуэй кивнул. Его выражение было безразличным. Не было никакого осуждения в его глазах. Совершенно никаких эмоций. Иногда я желала, чтобы хоть какая-то эмоция проскользнула на его лице. Я желала всей душой увидеть осуждение в его глазах. Он точно должен был чувствовать жалость и отвращение, когда я рассказывала ему о моменте, когда позволила моему единственному сыну умереть.

— Я держала его за руку, — шепчу я. — Она была такой холодной. Он замерзал. Я так крепко держала его в своих руках. А вода все поступала и поступала, когда она стала покрывать наши головы, я судорожно прижала его к себе, превозмогая боль, и говорила ему, что люблю его. И затем... все погрузилось во тьму.

— Вы не помните полицейского, который прыгнул за вами с патрульной лодки в воду? Вы не помните, как он разбил боковое стекло?

Я медленно покачала головой.

— Я помню, как я сдалась. Я помню, как собиралась встретиться с Кристофером вновь. Это все, — я говорила эту ложь каждый раз, когда сидела перед Хэтэуэем. Мне казалось неправильным признавать, что я видела темный, размытый силуэт мужчины, подплывающего к машине. Я четко вспоминаю, как он раз за разом ударял и колотил стекло, пока, наконец, ему не удалось разбить его камнем с острыми краями. Я была на грани безумия от длительной задержки дыхания, но я помнила его руки, что потянулись в машину и схватили меня, пытаясь вытащить наружу. Я не позволяла себе выбраться из машины. Я не прикладывала ни единого усилия, чтобы помочь парню спасти меня. Я уже знала наперед. Я знала, что Кристофер был мертв. Я так же прекрасно понимала, что не смогу прожить ни дня на этой планете после того, как позволила ему умереть таким ужасным способом.

Никогда за все сеансы я не признавалась Хэтэуэю, что желала умереть. Я хотела остаться внутри заполненного водой салона машины, которая была у меня еще со времени университета, и умереть вместе с моим сыном. Я оказывала сопротивление этому отчаянно смелому мужчине, который пытался сохранить мою жизнь. Я боролась с ним, я отдирала его цепкие пальцы от себя; я прикрыла глаза и открыла рот. Я позволила моей жизни покинуть мое тело, а воде заполнить мои легкие.

Затем все погрузилось в темноту. Когда на самом деле сознание покинуло мое тело, тогда-то я и позволила пустому вакууму поглотить меня.

— Пару дней спустя я очнулась в больнице, страдающей от гипотермии [2] , и у меня была сломана ключица, — говорю я. — Тогда все и случилось, я осознала. Кристофер был мертв.

Мне всегда трудно давалось произнести эти слова. Сказать их было равносильно признанию того, что я больше никогда снова не обниму моего мальчика. Понять, что я никогда не увижу, как наступает седьмой день его рождения, или же десятый, или двадцать первый. Он никогда не повзрослеет и не отправиться в путешествие по Европе, никогда не заведет детей, которые будут наполнять его сердце теплом каждый раз, когда бы он видел на их дорогих лицах улыбки.

— И что ты думаешь, ты смогла бы сделать по-другому, Саша? Что ты смогла бы сделать, чтобы спасти Кристофера? Избежать аварии?

Я тупо пялюсь в пол. Мои руки буквально окоченели от холода, это все, что приходило мне на ум о том дне. Я вновь забыла надеть перчатки, а ветер снаружи обжигал холодом уже на протяжении недели.

— Я не знаю, — отвечаю я тихо. — Если бы я не была такой дезориентированной после того, как ударилась головой...

— Разве доктора не сказали вам, что это было чудом, что вы оставались в сознании? Разве они не сказали вам, что сила этого удара должна была вероятнее всего свернуть вам шею?

— Да. Они именно так и сказали.

— Тогда каким образом вы бы могли быть более собранной после удара?

Я не отвечаю ничего.

— Что еще? Что еще вы бы могли предпринять, чтобы спасти Кристофера?

— Я могла бы выбрать другой маршрут, чтобы довезти его до школы.

— Разве начальная школа Кристофера находилась не в Бруклине? Вам бы пришлось пересечь мост, чтобы довези его туда. Так или иначе.

Вновь я не отвечаю ничего

— Что еще?

Есть тысячи способов, которыми бы я хотела изменить события произошедшие пять лет назад, но я понимаю, насколько смехотворными они звучат для разумного человека. Они — случайность, но это только укрепляет мои мысли о том, что я могла бы лучше прислушиваться к внутреннему голосу, должна была почувствовать, что произойдет что-то ужасно неотвратимое. Если бы я так и сделала, то могла бы выехать из дома чуть позже, чтобы довезти Кристофера до школы. Или мы могли бы остаться дома вместе. Я могла бы позвонить и сказать, что он заболел, и мы бы остались дома и провели весь день, читая, лежа под теплым одеялом, представляя, что мы космические рейнджеры или же роботы.

Хэтэуэй вздыхает, постукивая кончиком ручки по его столу.

— Вы знаете, что не несете ответственности за смерть сына. В глубине души, вы осознаете, что это было лишь ужасное стечение обстоятельств. Обе службы спасения, и полицейская и пожарная признали это, они сказали, что вы ничего не смогли бы изменить.

— Как долго мы еще будем проходить через это? — спрашиваю я, наконец, смотря на него. — Как долго вы будете продолжать это говорить, пока мы не переключимся на что-то другое? — грубо выплевываю я. Мой голос резок и наполнен гневом, но Хэтэуэй едва качает головой на мою вспышку.

— Полагаю, столько, сколько понадобиться. И так часто, чтобы вы, наконец, осознали, что это правда. Чтобы вы почувствовали правду.

Я прикрываю глаза в ответ на его слова, впиваясь ногтем большого пальца в нежную кожу на суставе указательного пальца, задерживая дыхание.

— Я никогда этого не почувствую.

Хэтэуэй кладет ручку на стол, следом за своим блокнотом. Он не кажется раздраженным моими словами. Они совершенно не оказывают на него никакого влияния.

— Значит, я предполагаю, что мы будем делать это еще на протяжении долгого времени.

— Почему ты просто не продашь его? Он такой большой. Думаю, у тебя уходит целое состояние, только на его обогрев. А ты тут находишься одна. Тебе нафиг не нужны четыре спальни.

— Я не продам этот дом, Али, — я даже не могу припомнить, сколько раз моя лучшая подруга пыталась убедить меня в том, что мне необходимо расстаться с моим роскошным домом, и я так же не могу припомнить, сколько раз я вздыхала в ответ на ее уговоры и отвечала отказом. — Я выросла здесь, — говорю я, опуская чайный пакетик в кружку с отбитыми краями, которую я только что достала из шкафа. Я стою спиной к Али, поэтому она не может видеть моего напряженного взгляда, или как нахмурены брови на моем лице. Мне не нужны эти разговоры и переживания сегодня. Я просто не смогу ругаться на тему: нужно ли мне четыре спальни или нет. Конечно, я с легкостью могла бы сменить место проживания на более скромное с одной или двумя спальнями, и да, это означало бы продать дом и получить разницу в виде миллиона, и делать с ним все, что душе моей будет угодно, но она никогда не поймет меня. Этот дом полон воспоминаний. Я, черт побери, родила Кристофера в коридоре, неистово крича. У меня начались стремительные роды еще до того момента, как Эндрю успел добраться домой, и поэтому я оказалась в той ситуации одна. Я была первым человеком, которого увидел мой сын, я взяла его на руки и прижала к моему телу. Его комната осталась нетронутой — игрушечные грузовики и обезглавленные штурмовые батальоны лего[3] по всему полу, его простыни находились в беспорядке и откинуты в сторону, как он сделал утром в день своей смерти, когда встал с кровати.