Рук (ЛП) - Харт Калли - Страница 1

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Перевод: betty_page (1-9 гл.), Ирина Иванова (с 10 гл.)

Бета-коррект: Наташа Бегишева (1-23гл.)

Редактор: Eva_Ber

Обложка:Таня Медведева

Оформление: Eva_Ber

Утопление — мирный способ уйти из жизни.

По началу, конечно, это приводит в ужас. Ваши легкие разрываются от нехватки кислорода, ваш разум отрицает происходящее, ослепляющие вспышки света застилают видение, каждая мышца в вашем теле начинает пылать огнем и в этом огне сгорают ваши клетки. И затем в один ужасный момент вы больше не в силах держать ваши губы сжатыми, не в силах отрицать примитивную потребность сделать вдох, и вы делаете его: открываете рот, зная наперед, что ледяная вода хлынет в ваше легкие — это конец.

И в этот момент все замедляется, своего рода спокойствие накрывает вас, страх и паника растворяются, ослабевают, подобно вашим рукам и ногам. Это не займет много времени. Борьба прекращается. Неистовый стук в ваших ушах сходит на нет. Земные, нелепые проблемы, что отравляют вашу каждодневную жизнь, отходят на второй план. И потом вы просто... уходите. По крайней мере, так было со мной. Каждую ночь, когда я закрываю глаза, я вновь проживаю утро, что произошло пять лет назад, когда грузовик автоперевозок компании «Чак Холлоуэй» с разбитым лобовым стеклом и зеленой истертой веревкой, обвязанной вокруг ручки водительской двери пересек скоростную автомагистраль, ударив мой седан, тем самым сбрасывая машину вместе со мной с Бруклинского моста [1].

Я помню невесомость падения, дикий ужас, когда бампер машины погрузился в воду, и затем пронизывающий холод и ожесточенную борьбу за то, чтобы выбраться наружу.

Я была не готова умереть. Более того, я была не готова к тому, чтобы мой шестилетний сын пристегнутый ремнями безопасности к автомобильному креслу умер. Я знала, что должна добраться до заднего сидения к нему, прежде чем моя машина полностью уйдет под воду, чтобы вытащить его из кресла, заключить в свои объятия и открыть гребаную дверь для спасения нас обоих.

— Начни сначала, Саша. Что ты делала в тот момент, когда машина упала в реку?

И вновь мы должны проходить через это. Вновь мы должны воспроизводить мельчайшие детали, критически оценивая и продумывая каждое мое действие. Доктор Хэтэуэй мягко улыбается, когда я напрягаюсь в кресле. Это очень удобное кресло, я признаю это, но мое напряжение не связано именно с ним. Обязанность сидеть в этом кресле один раз в неделю после автомобильной аварии — это добровольное тюремное заключение, от которого я никогда не освобожусь. Доктор Хэтэуэй, которому прилично за сорок, с его все еще густыми волосами, что пронизаны легким налетом седины серебристого цвета, в его идеально отутюженной рубашке и дизайнерских очках в толстой оправе, складывает свои руки на коленях и ожидает, пока я начну рассказ.

— Так. Я ударяюсь головой. О рулевое колесо. Из-за сильного удара мое зрение становится размытым.

Доктор Хэтэуэй кивает.

— Что ты почувствовала, когда вода начала заполнять машину?

— Я была напугана. Больше, чем напугана. Я не могла дышать. И Кристофер... — я отвожу взгляд, смотря через окно семнадцатого этажа манхэттенского офиса, не обращая на самом деле внимания на остальные высотки или холодное, плотно затянутое бело-голубыми облаками Нью-Йорское зимнее небо, что простирается по другую сторону окна.

— Кристофер неистово кричал, — отвечаю я мягко. — Он был всегда таким тихим. Он никогда не издавал ни одного настоящего звука, но в тот день... — Кристофер был глухим. Он никогда на самом деле не осознавал этого, когда открывал рот и выдыхал через голосовые связки, тем самым воспроизводя звук, поэтому он никогда так не кричал. В тот день, когда наша машина упала с моста в реку, я впервые на самом деле услышала его крик с того времени, когда он был ребенком.

Тишина накрывает нас как тяжелое одеяло в кабинете Хэтэуэя. Я знаю, что он не будет подталкивать меня продолжать. Он не будет задавать мне больше вопросов. Это мое дело проходить через каждую миллисекунду аварии, пока я не достигну конца истории. Чем раньше начну, тем быстрее все будет закончено. Я прочищаю горло, откашливаясь.

— Он кричал. Я не могла думать связно в течение того мгновения. Я чувствовала такое сильное головокружение из-за удара головой, что просто сидела там в состоянии оцепенения, пытаясь понять какого хрена происходит. И затем все начало происходить, будто со стороны, и я осознала, что происходило что-то плохое. Что-то на самом деле очень, очень плохое.

Я до сих пор могу чувствовать груз ужасающего понимания, что зародился у меня в животе в тот момент. Порой это чувство накрывает меня четыре или пять раз на дню, несмотря на то, насколько хорошо я могу справиться с этим.

Я продолжаю рассказывать свою историю, переживая все это вновь, ощущая кожей, как мутные воды поглощают автомобиль.

— Я расстегнула свой ремень. Было невероятно трудно добраться до заднего сидения. Такое ощущение, словно машину закручивает в тот момент, когда она продолжала погружаться под воду, словно вода уже дошла до крыши машины снаружи. Было так сложно двигаться, мои руки и ноги ощущались странно. Они не функционировали как нужно. Кристофер тянулся ко мне. Он был так напуган. Он продолжал взывать ко мне снова и снова. Он пытался выбраться из кресла сам, но мы купили для него очень хорошее автомобильное кресло. Эндрю настоял, чтобы мы приобрели на самом деле что-то безопасное, что-то, что будет крепко удерживать ребенка. Такое кресло, из которого бы он сам не мог выбраться. Кнопка трудно поддавалась воздействию. Он не смог бы нажать на нее. Его пальчики были не настолько сильными. В конце концов, у меня получилось пробраться на заднее сидение и отстегнуть его. Он забрался ко мне на руки. Я не знаю, сколько это заняло времени. Казалось, что на это потребовалась целая вечность. Представители пожарной команды сказали, что это не могло занять больше десяти или пятнадцати секунд, хотя машина не могла уйти под воду на большую глубину, потому как я все еще видела огни моста через заднее стекло, но я не уверена. Казалось, будто время остановилось.

— Затем я попыталась открыть дверь машины. Ту, которая находилась со стороны авто-кресла Кристофера. Она заклинила. Дверь не поддавалась мне, и я не могла сделать ничего, чтобы открыть ее. Я пинала ее. Я использовала обе ноги и пыталась выбить стекло. Я как-то смотрела ТВ-шоу, где говорили, что нужно использовать ремень безопасности — обернуть его вокруг вашего ботинка и использовать металлический язычок, чтобы разбить стекло, но я не пользовалась ремнем. Я не могла найти ничего достаточно твердого, чем бы можно было разбить стекло. Ничего. Кристофер был в ужасе. Он дрожал всем телом. Он цеплялся за меня, утыкался лицом в мое плечо. Я повторяла ему вновь и вновь, что все будет хорошо, но уже тогда знала, что ничего, мать вашу, не будет хорошо. Я прекрасно знала, что лгу ему, и я чувствовала… я чувствовала неподъемный груз вины. Я упустила его. Я не смогла уберечь моего мальчика. Вода продолжала прибывать, и я не могла прекратить эту пытку. Не потребовалось много времени, чтобы салон машины полностью заполнила вода.

— Кристофер... — сдавленно проглотила я его имя. Эту часть истории было всегда тяжелее всего переживать вновь. Острой пронзительной боли, что прошила меня, было достаточно, чтобы украсть мое дыхание, даже сейчас после такого количества времени, что осталось позади.