Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей - Страница 30

— Господин Вандегриф, — осадил его Ломпатри, — прошу вас умерить пыл! Этого человека не научить манерам, даже если забить до смерти.

— Именно это я и собираюсь сделать, с вашего позволения! — закричал Вандегриф и уже занёс над головой Закича розгу. Коневод же, не обращая внимания на опасность, продолжал врачевать нуониэля, который закатил от боли глаза и еле дышал. Закич то и дело подносил к носу нуониэля травы с резким запахом, чтобы тот не потерял сознания.

— Позвольте же ему договорить, господин, — закричал Ломпатри, подъехав к Вандегрифу. — И пусть закончит осматривать рану господина нуониэля. Вы можете задеть благородного чело… благородное существо, если учините расправу сейчас же.

Вандегриф опустил розгу и подал назад. Однако глаза рыцаря пылали яростью и жаждой справедливости.

— Кому, как не вам, господин Вандегриф, знать, что благородство не передаётся по наследству, — сказал Ломпатри уже спокойнее. — Пускай этот скверный человек закончит свою речь как может. А там посмотрим, чего он заслуживает.

— Не только скверный человек, но и коневод, — снова заговорил Закич так громко, чтобы слышали не только рыцари, но и селяне. — Точнее, ты нанял меня как коневода, господин рыцарь. Только вот ты не заметил, что всю дорогу я ещё и лекарь, и травник, и дозорный. Как-то у вас, господ, не принято вникать в то, сколько взвалено на плечи простолюдинов. Я не серчаю на тебя, Ломпатри: с тобою я получил то, что хотел. Я мечтал о приключениях, странствиях и опасности. Мне опротивела сытая, жирная жизнь. А с тобою я понял, почём пуд соли. Пока я получал свою монету, и жизнь была мне в новинку, я терпел твои выходки и спесь. Токмо нынче всё иное. Платы от тебя больше нет, а по диким землям мне без твоей компании пройти спокойнее.

Ломпатри отстегнул от пояса мешочек, достал оттуда три последние серебряные монеты и кинул их под ноги Закичу.

— Здесь с лихвой, — буркнул Ломпатри. — Провались ты пропадом, неблагодарный.

— А я прощаюсь не из-за платы, — закончив перевязку нуониэля, сказал Закич. — Ты меня своею меркою не мерь — я жизнь на монеты не чеканю. Я по правде жить хочу. И бежать, как ты и твои благородные дружки не стану.

Ломпатри ухмыльнулся и покачал головою. Вандегриф заметил это и пришел в недоумение.

— Нам пора в путь, господин Вандегриф, — улыбаясь, сказал Ломпатри. — Не тратьте сил на этого человека: он лишился разума.

— Признаюсь, я с трудом понимал, о чём он толкует, — сказал Вандегриф.

— Этот бедолага решил помочь здешним крестьянам вернуть полонённых разбойниками детей. А меня вздумал корить в том, что я не желаю ввязываться в это, — объяснил, смекнувший обо всём Ломпатри.

Вандегриф рассмеялся. Ломпатри и сам не сдерживал свой смех. Все остальные не нашли в сказанном ничего смешного. Даже Воська, который обычно вторит своему хозяину, стыдливо опустил глаза.

— Это же Вирфалия, простолюдин! — обратился к Закичу Вандегриф. — А мы атарийские рыцари. Ни золота, ни чести в помощи этим бедным селянам не сыскать. К тому же, здесь бандиты под каждым кустом. Переступать им дорогу — смерть верная. Господин Ломпатри поведал мне, что на вас уже напали эти негодяи. Готов поставить своего коня на то, что они уже ищут вас по всем Дербенам, чтобы отомстить. Я остался в этой дыре только потому, что сюда не сунется ни одни разумный человек. Я хорошо платил крестьянам, чтобы они прятали меня и моего коня от посторонних глаз. Теперь же, когда вирфалийские солдаты покинули провинцию, закона стало ещё меньше. Если эта деревня переживёт зиму, я буду удивлён.

Закич вернулся к колодцу и посмотрел в него. Там на чёрной воде колебался светлый круг утреннего неба. Из колодца тянуло сырым холодом. Закич снова стал вольным. И первое, что он почувствовал — этот морозный запах подземных вод. В голове кружились обрывки мыслей, и невозможно было остановиться на чём-то одном. Он думал и о трёх серебряниках, лежащих на земле, и о Воське, который может быть и не прочь отправиться с ним, но ни за что не оставит Ломпатри. Ещё постоянно всплывала мысль о том, сколько придётся стоять тут у колодца, чтобы скрипучая телега окончательно скрылась из виду. И нуониэль. Его рана постепенно затягивалась. Признаков мертвянки так и не появилось. Всё же говорить нуониэль не сможет ещё очень долго: дыра от стрелы прошла прямо посередине, и в глубокой дырке, куда можно свободно просунуть палец, Закич хорошо просматривал пробитое горло. Сегодня нуониэль упал, но кровотечения не последовало. Неужели выздоровление этого сказочного существа действительно заслуга Закича?

Ломпатри тем временем приказал Воське двигаться. Слуга, цыкая зубом, повёл лошадей вперёд, похлёстывая животных прутиком. Телега заскрипела и тихо пошла вниз по склону холма, трясясь так, что нуониэль, сундук и пожитки рыцаря подпрыгивали и грохотали. Несмотря на неровную дорогу, нуониэль выглядел спокойнее прочих путников: Воська, запрыгнувший на телегу, продолжал переживать о лошадях, поглядывая то на упряжь, то на копыта, а рыцари погрузились в тяжёлое молчание. Нуониэль присел на телеге, пощупал себя за горло и посмотрел на широкие спины рыцарей. Их качало как игрушки-неваляшки. Это выглядело забавно, но, как заметил нуониэль, никто из крестьян и не думал улыбаться.

Потом на их пути, откуда ни возьмись, появился мальчуган лет четырёх с большущими, ясными глазами. Он стоял у края дороги, держа во рту палец, и с интересом следил за отъезжающими. Когда нуониэль посмотрел на ребёнка, столкнулись два мира. Один был молод и жаждал разобраться в том, что происходит вокруг, а другой — старый, пытался понять, что же случилось где-то внутри. Что заставляет двух рыцарей покидать этого ребёнка и тех, кто сейчас в лапах разбойников?

Нуониэль открыл свой сундук. Там, среди прочего лежала лисья меховая накидка. Возможно, в прошлом, в те времена, о которых он не в состоянии вспомнить, нуониэль и сам сидел в седле с лисьей накидкой на плечах? И его также смешно покачивало из стороны в сторону? Закрыв сундук, нуониэль взял свой меч, берестяной футляр с картами и спрыгнул с телеги. Воська сразу заметил это и страшно забеспокоился. Сначала ему показалось, что нуониэль упал, но, заметив, как уверенно тот стоит на земле, слуга рыцаря сразу понял, в чём дело.

— Господин Ломпатри! — дрожащим голосом позвал он своего хозяина. Но господин Ломпатри не обращал внимания на своего слугу. Воське пришлось спрыгнуть с телеги и подбежать к рыцарю. Только тогда Ломпатри осадил коня и глянул назад, туда, куда встревоженный слуга указал кривым пальцем. Там, на дороге, нуониэль присел рядом с любопытным мальчиком. Тот улыбался сказочному существу, но при этом страшно смущался. Нуониэль взял одну из пожелтевших веточек лиственницы на своей голове и отломил от неё одну иголочку. Он протянул её мальчику, который застенчиво принял подарок. Ломпатри показалось, что в руках ребёнка, пожелтевшая иголочка снова налилась зелёным цветом лета. Но с такого большого расстояния он ничего не мог сказать наверняка.

— Моя Илиана, видела бы ты это болото! — вздыхая, снова прошептал сам себе Ломпатри.

— Что вам за дело до этого недочеловека? — спросил Вандегриф.

— Он спас мне жизнь.

— Вы поклялись следовать за ним, покуда не отплатите ему той же монетой?

— Нет.

— В таком случае, вам нет причин беспокоиться. Если вы не клялись честью служить вашему спасителю, то вы вправе покинуть его по желанию.

— Так-то оно так, господин Вандегриф, да только не всё оно эдак, — загадочно произнёс Ломпатри и пришпорил коня.

Поравнявшись с нуониэлем, рыцарь спешился.

— Господин нуониэль, — обратился к нему Ломпатри, — я настоятельно рекомендую вам продолжить путь с нами. Затея моего глупого слуги не стоит внимания. Я понимаю ваш порыв: это стремление к участию в благородных стяжаниях. Но это вирфалийские крестьяне; в помощи им нет славы атарийским рыцарям. Вам — прибывшему из совсем далёких краёв — и подавно. Если вы желаете помочь этим людям, то я готов сделать вам разумное предложение. Вы отправитесь со мною в Атарию, и там я щедро отблагодарю вас за спасение моей жизни. Золота, которое вы получите от меня, хватит, чтобы снарядить отряд, по меньшей мере, в полсотни наёмников. Так, вы поквитаетесь со здешними бандитами вволю.