Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 139

Она и правда изменилась: черные волосы ныне приобрели непривычный медовый оттенок, а губы больше не выдвигались вперед за счет клыков. В новом обличии, да еще без сознания, чародейка казалась крайне несчастной и непостижимо кроткой. Обманчивое впечатление — так решил Раджед. Он понимал, что никогда не простит Илэни. Пусть он слышал песню камней, видел колыхание линий, но не оправдывал ничего, что сотворила Илэни. Впрочем, сам он тоже вершил не самые добрые дела в свое время. И все же он спас ее, хорошие люди слишком умоляли. Что ж… спасение жизни лучше уничтожения. Если бы только не обморок Софии.

— Горячий, — говорила она, дотрагиваясь до талисмана. Жемчужина едва уловимо вибрировала, разнося уже неразличимые звуки.

«Песни китов», — вспомнил животных из мира Земли чародей. Они общались с помощью эхолокации. Показалось, словно пение камней сродни чему-то подобному. Впрочем, научные объяснения казались излишними.

— Как ты? — Раджед с опаской всматривался в осунувшееся лицо возлюбленной.

— Все хорошо. Это было… очень необычно, — улыбнулась София, намеренно бойко вставая. Она показывала обоим льорам, что эксперимент ничуть не навредил ей. Но Раджед не верил: что-то надломилось в ней, появилось что-то совершенно неуловимое. И когда? В день ее возвращения зрение не показывало недостатков и болезненных черт. Какая-то недобрая тайна?

«Я должен узнать, что с тобой, София! Почему ты так внезапно вернулась ко мне? Любовь — не причина для такой спешки. Мы поторопились, это было как помутнение… зачем же я затащил тебя в обреченный мир», — с тревогой думал Раджед.

— Все хорошо, — бормотала София, она вновь опустилась на кресло, натянуто улыбнувшись. — Просто надо немного отдохнуть.

— Тогда мы возвращаемся в башню, — сделал вид, словно поверил в эту несовершенную игру, Раджед.

— Да, надо быть осторожнее нам всем, — встрепенулся Сарнибу. — Лучше держаться вместе. Если ты не против, мы через пару дней прибудем в твою башню.

— Почему сейчас? Почему за семь лет не возникло такой необходимости? — с некоторым неудовольствием осведомился Раджед. Он не слишком жаждал делить свое жилище с кем-то, кроме Софии. Для работы и тяжелых дум ему всегда требовалась тишина. Игра на публику, масштабные поединки, пышные балы — способ зарядиться чужой энергией. Но для достижения мира в душе он жаждал порой уединения. Однако времена наступали слишком тяжелые.

— Ты не спросил, откуда рана Илэни? Нармо подчинил силу всех камней, я почувствовал это, почувствовал, как дымчатые топазы перешли к нему. Не знаю, как он не засек меня в своей тараканьей башне, — горестно поведал Сарнибу, тяжело качая головой.

— На то ты и невидимый льор! — ободряюще поддержал Раджед. Сила Сарнибу позволяла проворачивать самые хитрые заговоры, а он использовал магию только для обороны и спасения. Вот и теперь едва не погиб, передавая жизненную энергию умирающей чародейке. Ныне льор нуждался в долгом отдыхе. Но явно намеревался провести бессонную ночь подле Илэни.

— Да… — кивал малахитовый чародей. — Сейчас мы должны объединить все силы, чтобы защитить портал. Хватило бы времени, чтобы перенести все защитные заклинания. Да еще чтобы твоя башня их приняла.

— Тогда мы тем более обязаны вернуться, я подготовлю защиту башни, — сжал кулаки Раджед.

Дела обстояли еще хуже, чем он представлял. Похоже, наставала пора безумных экспериментов. Только кто победил бы в этой борьбе сумасшествия и чуда?

***

Где-то плескалась вода, медленно сменяли друг друга пенные волны… Или это шелестел ветер? Она не знала, не догадывалась и не смела помыслить. Она — лишь колыхание ряби на гребнях, лишь прикосновение холодных порывов. Где-то люди сходили к воде, погружались в лодки, раскидывали сети, ловили рыбу, как небо души. А она обрушивалась гвалтом урагана, она поглощала в недра темных омутов. Она — смерть?

Нет, что-то не сходилось, видения уплывали, пока дух без тела и имени скользил сквозь скорбные ветви древа мироздания. Древа ли? Оно покрылось темной серой корой, оно окаменело. Все миры поразила неведомая напасть, кара за всю причиненную им жестокость. Дух устрашился. Холод пронзил бесконечной печалью, словно что-то сломалось, словно где-то разбился хрустальный сосуд. И из него вместо вина капала кровь. Звон… Гул голосов. Песня? Сквозь темноту доносилось пение, хотя слуха не осталось, как и зрения. Все исчезало, все гасло застывающим покоем, только звук все усиливался. И вскоре дух заметил, как обретает очертания. Из воздуха соткались тонкие пальцы, по плечам разметались темные волосы. Кто она?

Нет… Она не дух и у нее есть имя. «Илэни… Илэни», — звал с невыразимой печалью чей-то знакомый голос. Чей?..

Воспоминания хлынули затопляющим потоком, смешивались картины прошлого и будущего, обреченного никогда не наступить.

Ягоды… спелые крупные ягоды иссиня-красного оттенка. Женские руки укладывали их вдоль пышного дрожжевого теста, переплетались фигурные косички украшений. Ласково улыбалась мастерица. «Мама! Как красиво!» — восклицала сияющая беспечностью девочка, с интересом наблюдавшая за приготовлением ягодного пирога. Кружевное лиловое платьице колыхалось под ласковыми прикосновениями теплого весеннего ветра. И Илэни внезапно узнала в этом ребенке себя. Как давно… В прошлой жизни, когда вести о чуме окаменения долетали откуда-то с западного материка страшной сказкой на ночь, когда она еще не ведала, что значат слова «суд», «заточение», «убийство». В те времена она еще не была кошмаром Эйлиса, она еще умела радоваться. Жизнь осталась в прошлом с тех самых пор, когда она услышала голос топазов…

Он пришел не в полнолуние, не среди морока ночных теней, а в такой же солнечный полдень, когда на столе так же дымился свежеиспеченный ягодный пирог. Голоса мертвых отрезали радость, отсекли все светлые чувства, они увлекали душу на изнанку мира в колыхание призраков.

Сотни мертвых королей заставляли раз за разом переживать свой последний час. Кого-то отравили, кого-то разрубили мечом, кто-то корчился от магических ран. И так сотни, тысячи раз, словно по кругу безумия. С тех пор больше не ощущался вкус еды, и прикосновения рук матери не приносили тепла. Где-то в глубине души все триста семьдесят лет Илэни спрашивала себя: почему именно на нее пал выбор проклятых самоцветов? Они отравили ее жаждой власти, они навязывали чужую волю уничтоживших друг друга тиранов прошлого, с самых первых времен, когда еще покрытые татуировками дикари создавали собственные культы.

В пустой башне, в долгом заточении их истории превратились в единственный источник информации о внешнем мире. Что ж, возможно, ее заточили заслуженно: одно ее прикосновение с момента пробуждения талисмана причиняло неопределенную сильную боль, долгое время ей не удавалось контролировать такую силу. Хотела бы она в те дни превратиться в ячед, в обычного человека, который не зависим от воли безликих камней. Но потом собственная воля рассеялась, затерялась среди звучных возгласов кровожадных мертвецов.

Они доказали ей: весь мир состоит из боли, нет ничего, кроме бесконечной тьмы и борьбы. Ничего нет… Все обращается в прах, все умирает и исчезает без следа, а вместо памяти остаются только отголоски, затерянные в нитях мироздания. Все заканчивается слишком быстро. Тепло, солнце, любовь, поддержка — лишь временные иллюзии, которые размягчают сердце, и оно панически вздрагивает, ломается при первом прикосновении колючего ветра вечной зимы. Только она вечна, только она.