Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 117

Однако запыленный тронный зал со следами разрушений, которые безразлично не исправил хозяин, встретил немым разломом, изуродовавшим гладкое стекло. Но все же чудился витавший в воздухе аромат роз и анемонов. Раджед приблизился к зеркалу, приникнув к нему щекой. С той стороны доносились слабые звуки, веяло весной, душным городом, теплом. И, что более всего невероятно, льор отчетливо чувствовал присутствие Софии, прямо там, с другой стороны. Так близко. И так невосполнимо далеко!

Он просидел всю ночь, безотчетно надеясь на чудо. Но ничего не произошло… И тогда липкие щупальца отчаяния обвили сияющий кристалл души, сдавили сердце, породив болезненную пульсацию в висках. Она не унималась несколько часов, измучив так, что острые скулы походили на два горных пика по краям осунувшегося лица.

— Это мне наказание? Это удел того, кто живет вопреки своей судьбе? — воскликнул он наутро в немом обращении к неведомым силам. На Сумеречного он более не злился, несчастный друг на самом деле сам нес тяжесть цепей, сковывающий силой и невмешательством. Но что же само мироздание? Являло порой свои нити, рычаги, но меж ними не затесалось ни ответов, ни четких инструкций, ни назначения всех выпадавших на долю испытаний, словно добро и зло разыгрывали шахматную партию. Так тянулось невозможное время, дни того, чье рождение ознаменовало окончательное разрушение ослабшего мира.

«Что значит Эйлис в сундуках весь?» — не до конца улавливался смысл хлесткой фразы. Будто они разграбили мир, и оттого тот потерял способность сопротивляться, когда своевольный милосердный Страж вмешивался в сплетения нитей. Но если уж так случилось, должен был существовать какой-то выход, искупление. Раджед верил в это, вскоре после выздоровления переселившись всецело в библиотеку. Однако у всякого энтузиазма находится предел. И вот после целой ночи возле разрушенного портала настал его…

***

Раджед находился в библиотеке, он съежился там на узкой темно-желтой софе, фактически прячась под обширным серым фолиантом, который изучил уже наизусть. Он лежал без камзола, тонкая рубашка мялась, золотистые волосы спутались и, казалось, померкли. И чудилось ему, будто он не без камзола, а вовсе без одежды, нет, хуже — без кожи, брошенный на семи ветрах посреди хаоса и холода необъятной вселенной.

Он вцепился в книгу нервно согнутыми пальцами и уже который час не шевелился, уставившись немигающими расширенными глазами в одну точку, не находя ответы и теряя последнюю надежду.

Казалось, нет во всех мирах создания более одинокого, но льор никогда не пожелал бы быть увиденным в таком состоянии, поэтому Эльф позволял себе только незримо наблюдать. Сердце Стража Вселенной тоскливо сжималось, он корил себя за то, что поведал слишком скоропалительно страшную тайну, возложив, возможно, непомерный груз на плечи чародея, друга, брата… Кого угодно! Но лишь бы не видеть этих устремленных в никуда огромных глаз, из которых сквозили грусть и немой вопрос.

Так же смотрел он в юности в первые их встречи, задумчивый мальчик, не догадывавшийся, какой ценой написано его существование. За него решили Страж и неутешная мать, а искупление пред мирозданием все ж лежало на нем. Может, поэтому затаилась в его образе грусть. Потом он научился прятаться за искрами лисьего лукавства, лишь иногда позволяя себе не играть на публику.

А теперь вдруг слетели все маски, слезла краска парадного балагана, и Сумеречный со всеми знаниями тысяч миров не ведал, что делать, какие слова подобрать, потому что вновь наставал мучительный пробел, необходимость действовать самому. И тогда он ощущал себя моральным калекой, неспособным подбодрить близкого человека. Он слишком эгоистично ринулся прочь из башни в минуту, когда следовало бы остаться. Но страх от раскрытой истины поразил тогда Стража, пронзил насквозь, гоня прочь, точно ветер, что сбивает с курса заплутавшую птицу.

— Появись, не стой за колонной, — вдруг почти беззвучно шевельнулись бескровные губы Раджеда, всколыхнув движением мимики легкие морщинки, которые сделались более глубокими из-за осунувшихся щек.

Эльф молча вышел, ощущая, как его вполне человеческое тело колотит озноб, пронизывающий искрами холода душу. Он не решался отвечать, да Раджед и не требовал. Какое-то время льор все еще смотрел перед собой, точно спал наяву, но потом все же устало моргнул пару раз и поглядел на пришедшего. Однако говорил размеренно без слов приветствия, точно обращаясь к себе:

— Портала теперь нет… Я не знаю, как восстановить его, — голос его звучал ровно, как у обреченного, принявшего в полной мере неизбежность конца, но внезапный вопрос всколыхнул эту покорность: — Остался ли шанс найти Душу Эйлиса?

Эльф сжал кулаки и вполне совладал с бешено колотившимся сердцем, чтобы ограничиться скупым ответом:

— Остался. Почему ты считаешь, что она за его пределами?

Собственный голос звучал пространно и надтреснуто, вместо живого участия вновь выходили поучительные наставления.

— Если остался, то я найду ее, непременно найду, — отозвался уверенно Раджед, встрепенувшись.

Эльф ведал, что со дня их последнего разговора сердце друга питалось надеждой, позволявшей не замечать мучительную агонию мира. Однако Сумеречный вернулся в минуту предельного отчаяния и, кажется, поймал на краю пропасти, в черноте которой и злоба, и уныние, и поспешные недобрые решения без цели и назначения. Теперь же вновь зажглась едва угасшая искра, подхваченная и выраженная в печальном вздохе:

— Но за пределами Эйлиса осталась София… Впрочем, наверное, Эйлис важнее. Важнее моей жизни, моей любви, — Раджед приподнялся, отложив книгу, рассматривая свои руки, губы его едва уловимо с невыразимой болезненной нежностью шептали: — Буду искать Душу Эйлиса и хранить то единственное, что согревает меня теперь, ограждает от всего этого хаоса — воспоминания о ней. С каждым днем они становятся все более светлыми. И я все лучше понимаю: она была права.

Но одновременно в нем улавливалась безотчетная сильнейшая тревога, какая свойственна всем, кто волнуется за родных и близких в далекой стороне.

— А если ей грозит опасность? — воскликнул Раджед, нервозно сминая белую ткань рубашки, с досадой сдавленно продолжая: — И я не рядом. Ведь мир Земли тоже странное место. Их там восемь с лишним миллиардов, поди разбери, кто порядочный. Эльф, скажи, что с ней все в порядке. Скажи и не соври!

Раджед обратился к другу, без вызова, без осуждения, обезоруживающей искренностью отзывалась и его тревога. Ни следа тщеславия, ни воспоминания о желании присвоить, ни единого свидетельства о былых обидах и мстительности.

— Не совру, — лишь вкрадчиво кивнул Эльф, вложив в эти слова все возможные чувства. Сооружать сложные высокопарные конструкции не случилось настроения, не подходил случай.

— Я верю, что она не свяжется с плохим человеком. Я верю… — Раджед устало опустился на софу, проведя руками по волосам. — Я хотел бы, чтобы она была счастлива. Даже без меня.

В тот миг он в полной мере отпустил ее, предоставил свободу выбора, что-то окончательно перевернулось в его душе, точно раньше миру показывалась темная сторона этой незримой луны, а ныне взошла способная ярко отражать свет. София… Софья. Не своим присутствием, а своим решительным побегом она преобразила льора. Ему потребовалось время, чтобы осознать, как сильно он ее любит. Он больше не желал обладать ей, томился и мучился, но тихо радовался, что девушка встретит кого-то более достойного, чем он, и обретет свое счастье в своем мире. Он желал ей счастья без него и не с ним, потому что по-настоящему полюбил.